Зона — ежегодный большой улов. Ежедневное «выполнение плана», рутинное вытягивание невода ловцами в синих мундирах и черных мантиях.
Невод неволи тащит из самой народной гущи несчетное множество живых и страдающих, как правило, они без вины виноватые, мелкая рыбешка… Но это люди, а не мойва.
Сегодня суды выносят менее одного процента оправдательных приговоров. Значит, если уголовное дело заведено и дошло до суда, человек практически со стопроцентной вероятностью будет признан виновным. Состязательность сторон на практике почти гарантированно обернется правотой государственного обвинителя.
Да и как устанавливается эта правота? После судебной реформы Александра Второго вердикт выносили двенадцать присяжных, даже если грозило чуть более одного года. По советским законам (при всех известных трагедиях) в большинстве случаев решения принимали не только судья, но и два народных заседателя, которые избирались в трудовых коллективах, тяжкие преступления разбирали трое профессиональных судей.
А что сегодня? Суд присяжных рассматривает дело, только если подсудимому грозит смертная казнь. В остальных случаях в судах первой инстанции приговор выносится одним судьей, единолично.
И каковы результаты? В прошлом году в наших СИЗО содержалось свыше 100 тысяч человек, отбывали наказание почти 650 тысяч.
Тема сумы, проще говоря, бедности, затрагивает полстраны. А тема тюрьмы с ней крепко связана. От нехватки средств люди вынужденно идут на преступления. Уголовная романтика и беспросветность бытия сбивает в бедных кварталах ожесточенные стайки подростков.
Кандалы, жизнь на нарах, путешествие по этапу — народная судьба. Воспетая и оплаканная устно и письменно.
Перебирать четки русской острожной словесности можно вечно: от «Жития» протопопа Аввакума до «Сажайте, и вырастет» современного прозаика Андрея Рубанова.
В опале, ссылках, тюрьмах были и полководцы. Александр Суворов, Константин Рокоссовский, Валентин Варенников…
Из этого тяжкого опыта родилась отвага и жажда — милость к падшим призывать. Напоминать, что каждый человек достоин сострадания, может оступиться или быть повержен. Всюду жизнь.
«Всюду жизнь» — знаменитая картина 1888 года передвижника Николая Ярошенко, которую он хотел назвать «Где любовь, там и Бог»: из арестантского вагона крошат хлеб голубям этапируемые и будто подпитывают самих себя.
Еще одна горечь народного сознания: чем слабее и мельче «маленький человек», тем строже с него спрос, а с сильным не борись, с богатым не судись.
Кстати, сколькие сегодня находятся в местах заключения или под следствием лишь за свою гражданскую позицию… Екатеринбургская воспитательница детского сада Евгения Чудновец, получившая реальный срок за репост возмутившего ее видео издевательства над ребенком. Я говорил о ней с трибуны Госдумы, писал запросы, пробил телеэфиры, но она продолжает сидеть. Накрыла ноги одеялом — и отправили в карцер на десять суток, спросила «за что?» — добавили еще пять.
Или — главред запрещенной газеты «Дуэль» Юрий Мухин и его сотоварищи журналист РБК Александр Соколов, Валерий Парфенов, Кирилл Барабаш уже второй год под следствием только за то, что желали проведения референдума о введении ответственности власти перед народом. Молодые патриоты сидят в тюрьме. Всем обвиняемым грозит зона за провозглашение утопической в наших реалиях идеи — до восьми лет каждому.
Но вернусь к тем, кто сидит по причине, как выражаются чиновники, «социальных факторов». Убогая нищета, отсутствие будущего... Давний, но все более актуальный вопрос: как бездумными посадками не переделать случайных питомцев тюрем в закоренелых окончательных преступников?
Я решил внести в Думе два конкретных предложения.
Первое — необходимо принять закон о том, чтобы дни, проведенные в СИЗО, засчитывались как наказание с коэффициентом. Уже в первом чтении принят закон, чтобы день в СИЗО считать за полтора дня в колонии общего режима и за два в колонии-поселении. Условия содержания в тюрьме жестче, чем на зоне, и это надо учитывать.
Кстати, сейчас суды разбирают дела достаточно быстро, обычно в течение года. Так что срок заключения будет сокращен не на годы, а на месяцы. Но почему бы не дать малое послабление наказания?
Соответствующий законопроект был принят в первом чтении в феврале 2015 года. Дальше дело почему-то встало. Почему же? Призываю наконец рассмотреть закон и принять его окончательно.
Второе мое предложение — объявить амнистию к 100‑летию двух революций. Для всех: левых, правых, или просто размышляющих, этот юбилей — повод задуматься о том, что Россия дважды в двадцатом веке теряла свою государственность. Оба раза, на мой взгляд, из-за гнилостности элиты. Когда страна незаметно прогнивает, возникает раскол. Хождение по мукам войн и распрей, которое совершала наша страна, должно, казалось бы, научить: в России жизненно необходимы законность, вменяемость и человечность со стороны государства. Сколько злобы и неверия вокруг! Почему же не проявить милосердие?
Я предлагаю амнистировать тех, кто совершил нетяжкие преступления и имеет заслуги перед страной. Скажем, участников боевых действий, ветеранов труда. Может, стоит отпустить женщин, имеющих детей, инвалидов, тяжелобольных. Тех, кто сидит за несерьезные мелкие кражи. В прошлом году по части 1 статьи 158 осуждено свыше 33 тысяч человек.
За что судят этих людей? Совсем свежие примеры: в Татарстане приговорили к колонии мужчину, в одиночку воспитывающего троих детей, за кражу из торгового центра плиток шоколада и двух флаконов с шампунем; в Белгородской области посадили старика за вынос из магазина нескольких продуктов. И таких историй масса.
Виновны эти бедные люди? Виновны. Но место ли им в тюрьме, если они первоходки, да и ущерб от их деяний ничтожен? Тепло и забота — вот что нужно стремительно нищающему, затравленному народу.
Еще хотелось бы амнистировать всех, кто сидит по 282‑й статье за так называемый «экстремизм». Если есть реальное преступление или прямой призыв к насилию, то хватит и других статей Уголовного кодекса. Можно ли сажать за слова, репосты и лайки? И отменить бы, по совести говоря, эту злосчастную статью. Скольких ребят кошмарят в провинции за то, что ВКонтакте нажал сердечко не под той картинкой или в плейлисте поставил не ту песню…
О заточении писали Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Шаламов, Довлатов и Лимонов, пел Высоцкий, и понятна, хоть и печальна, популярность таких песен в народе. Тюремно-лагерный сленг неизбежно становится частью русского литературного языка, и миллионы людей подпевают незамысловатым словам Михаила Круга:
Ты не плачь, дорогая моя,
Хоть последний звонок так далек...
Дождь в окно постучит — это я…
Ведь когда-то же кончится срок!
Пар клубит изо рта — не беда,
Чифирнуть бы ништяк, да голяк...
Ты не плачь, дорогая моя,
И пока я зэка, это так…
