А что в Москве? В Москве картина иная. Почти 20 лет в музее Пушкина на Пречистенке существовал удивительный, казавшийся естественным и вечным оазис: выдающийся Рафаэль Клейнер собирал детей и учил их правильно понимать и читать стихи. Звучали в стенах Пушкинского дома и упомянутый Мандельштам, и сам Александр Сергеевич, и Лермонтов, и Цветаева, и Маяковский… И вот мэтра внезапно попросили написать заявление об уходе. Что народный артист беспрекословно исполнил. О причинах произошедшего можно только гадать. Экономические? Эстетические? Пространственные? Кому мешал этот тихий камерный кружок разновозрастных единомышленников? Пушкину? Вряд ли… Неужели в огромном помещении сложно стало найти комнатку для подобных занятий? То, что дети приходили прежде всего к Поэту, под «сень дружных муз», погружались в атмосферу благоговения перед гениальностью своего соотечественника, следовало всемерно поддерживать, а не выкорчевывать. Теперь человек, чьи театральные заслуги неоспоримы, а голосовые и интонационные данные сравнимы разве что со звучанием скрипки Гварнери, оказался не у дел (речь, конечно, не о его замечательных чтецких программах, посвященных творчеству А.К.Толстого, Чаадаева, Мамардашвили, с ними Рафаэль Клейнер продолжает выступать в театрах и зале Чайковского), а дети остались отлучены от общения с замечательным современником.
Поступок музейного начальства, на мой взгляд, сопоставим с деянием Дантеса, годовщину победоносной дуэли которого мы в нынешние дни с прискорбием отмечаем. Но, выходит, продолжатели его дела не дремлют.
Обращаюсь через газету к уполномоченному по правам ребенка в столице поэту Е.А.Бунимовичу. Уважаемый Евгений Абрамович! Давайте в день рождения Пушкина или в День славянской письменности (поскольку многие детишки могут разъехаться на каникулы) проведем большую, схожую с петербургской акцию и устроим повсеместное детское чтение стихов Александра Сергеевича. Подыщем помещение, где Рафаэль Александрович Клейнер сможет работать с теми, кто захочет принять участие в этом празднике. И продемонстрируем, что наша столица не менее культурна и памятлива, чем великий Петербург.
Стигматы
Стихи Пушкина о поэтах, поэзии, вдохновении, его выстраданные советы служителям муз — бальзам для графоманов всех мастей и подлинное утешение неудачникам, коих всегда в избытке на творческой ниве. «Поэт! Не дорожи любовию народной… Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, останься тверд, спокоен и угрюм…», «Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум…», «Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца…», «Зависеть от царя, зависеть от народа — не всё ли нам равно…», «Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе Грядущего волнуемое море…»
Почему такое обилие горьких размышлений на эту тему? Казалось, подобные терзания не должны донимать гения… Да потому, что он не был признан, потому что страдал от непризнания и успокаивал себя своими наблюдениями и самовнушениями.
Гений хоть и знает, что он гений, но не уверен в этом. Его сомнениями пользуется злокозненная бездарность, расковыривая стигматы — раны распятого страдальца.
Маяковский был такой же: «Я хочу быть понят родной страной…»
Первого застрелили, второй застрелился.
Жены и друзья
При чтении стихов в студии Клейнера, куда многие взрослые приходили послушать юных питомцев и зрелого мастера, рождалось множество открытий.
Например, поразительное однообразие мотивов в изображении женского коварства и мужского благородства в романтической поэзии Лермонтова (а до того — Жуковского). «Незабудка» — о том, как недостойная дама велела своему поклоннику лезть в болото за поразившим ее красотой цветком. Бедняга сгинул в топи. «Перчатка» — о том, как холодная прелестница велела рыцарю выйти на арену, где бушевали лев и тигр. Рыцарь исполнил ее каприз, остался жив, но после этого испытания наградил жестокую возлюбленную презрением. Жаль, этикет не позволил ему швырнуть перчатку ей в лицо. Третий случай: дамочка уронила ожерелье в море. Снарядила за ним кавалера. Тот нырнул и достал. И сообщил, что оно лежало в жемчужном гроте. И был послан в пучину вторично — уже за жемчугом. И сгинул.
Навязчивая мания обличения негодяек женщин! Откуда она, эта боязнь женских чар, чем продиктована? Почему не горел желанием жениться Лермонтов?
Художнику, творцу нужна жена-переводчик. Нужен друг-истолкователь. Толмач. Чтоб пересказывали с языка образов, которыми поэт мыслит, на язык сермяги, царящей вокруг. Чтоб — в обратную сторону — преобразовывали бытовую рутину, переплавляя ее в возвышенную метафору.
Была ли такой женой Наталья Николаевна? Если после гибели мужа не наведывалась в его библиотеку? (Да и была ли она книгочейкой?) Если не сохранила его рукопись о Петре Великом (бессмертными листами устилали пол клеток для канареек)? Мог ли Лермонтов вдохновиться идеей брака, глядя на семейную жизнь Пушкина? Ну, а что касается заботы ближайших друзей… «Друзья» того и другого предпочли сжить гениев со света.
Кого привечают?
Парадоксально: те, кто едва владеет русским языком (и нанимает «негров», исполняющих за псевдоавторов черновой литературный труд) или беззастенчиво ворует чужие творения, печатаются огромными тиражами, им дают премии (даже Нобелевскую) и превозносят. А тех, для кого литература — суть и дело жизни, их призвание, напротив, не печатают, мытарят, их цензурируют лично цари, их душат на государственном уровне, их расстреливают и вытаптывают память о них.
Речь не только о Пушкине, Гумилеве, Пильняке, но и о Зощенко, об Ахматовой. О Фазиле Искандере, которого после альманаха «Метрополь» не издавали десять лет…
Дешевизна
Бутылка водки стоит больше 200 рублей. А «Голубая книга» Зощенко — на простенькой бумаге, в простеньком переплете — 170. Книги даром? Но ведь они способны дать то, чего не обретешь за миллионы рублей и с чем совершенно иначе начнешь существовать в чужом холодном мире. Открываешь «Голубую книу» и не можешь оторваться, с какой бы строки ни начал чтение. Историческая ретроспектива ужасов и тупости человеческой и соседствующий с ней мудрый взгляд жалеющего людей, много пережившего отщепенца. Бесценно:
«…Надеждин писал об «Евгении Онегине» Пушкина в 1830 году: «Ветреная и легкомысленная пародия на жизнь. Мыльные пузырьки, пускаемые затейливым воображением. Талант его слабеет».
Булгарин о Пушкине: «Ни одной мысли, ни одного чувствования, ни одной картины, достойной воззрения. Совершилось падение».
«Северная пчела» о Гоголе: «От Гоголя много ждали. Но он разрешился ничтожными «Мертвыми душами».
Автор «Робинзона Крузо» Дефо за сатирическую статью был (1703 год) приговорен к тюремному заключению. Сутки он провел привязанный к позорному столбу на площади. Проходящие обязаны были в него плевать. Дефо было тогда сорок два года.
О смерти поэта Лермонтова, сосланного на Кавказ, Николай I сказал: «Собаке — собачья смерть».
Русский писатель Радищев был приговорен к смертной казни. Казнь была заменена вечной ссылкой.
Л.Н.Толстой был предан анафеме. Раз в год во всех церквах торжественно провозглашалась анафема трем лицам — Мазепе, Гришке Отрепьеву и нашему великому писателю.
Бомарше после представления своей пьесы «Свадьба Фигаро» был арестован и посажен в тюрьму. Людовик XVI, играя в карты, написал приказ об аресте на семерке пик.
Книга Вольтера «Философские письма» была сожжена рукой палача. Сам Вольтер бежал за границу.
Итальянский философ Кампанелла пишет: «В последний раз моя пытка продолжалась сорок часов. Туго перевязанный веревками, разбившими мне кости, подвешенный над острым колом, я потерял двадцать фунтов крови и чудом остался жив».
Замечательный писатель протопоп Аввакум писал (в 1678 году): «Меня взяли со стрельцами и на чепь посадили ночью. И на чепи кинули в темную палатку, и сидел три дня, не ел, не пил… Никто ко мне не приходил, только мыши и тараканы, и сверчки кричат, и блох довольно».
Его как еретика сожгли вместе с его единомышленниками.
Николай I при посещении (в 1842 году) Первой гимназии грубо сказал директору, указывая на одного из учеников: «А это что там у вас за чухонская морда?» Директор что-то пробормотал, на что Николай I добавил: «Первая гимназия должна быть во всем первой. Чтоб таких физиономий у вас тут не было».
Читаешь, и становится ясно: пролетарские вожди, травившие Зощенко, недалеко ушли и плоть от плоти своих царственных предшественников. Природа власти — удушающа!
Магия воскрешения
Большинство авторов, чьи книги мы листаем, увлекаемся, читаем, — мертвы. (Пользуйтесь редким случаем общения с живыми писателями и истолкователями — спешите задать им вопросы вживую!) Но нам эти почившие литераторы более близки, чем иные родственники, с которыми так задушевно не пообщаешься, не услышишь столь неожиданных суждений, не постигнешь полноты человеческих отношений. Что за магия — воскрешения Словом и Текстом, что за связующая многие поколения Нить? Уж не прямой ли это голос Всевышнего, раздающийся посредством пера, чернил, бумаги, типографской краски и указующий путь к душевному спокойствию и душевному же беспокойству? Голос, спасающий от одиночества… Избавляющий от беспросветного отчаяния. Если столько воскресших мертвецов — совсем не страшных — вокруг меня, на книжных полках, то и моя душа не сгинет, не пропадет!
