С 1 января 2017 в Норвегии вошли в силу крупнейшие изменения в отношениях между государством и церковью со времен Реформации. Священники перестали быть госслужащими, а лютеранская церковь, прежде бывшая государственной, стала общественной организацией с юридическим лицом.
А в России в это время идут шумные дискуссии касательно передачи Исаакиевского собора РПЦ и подписывается петиция с целью не допустить этого перехода. Казалось бы — явления однопорядковые, проявления дехристианизации и секуляризации современного мира. Однако при более внимательном рассмотрении выявляется очевидное различие.
И там и там государство размежевывается с церковью по принципу Богу — Богово, кесарю — кесарево. Не может быть в современном государстве обязательной религии, спонсируемой за счет бюджета. Ни одной церкви преференции оказываться не должны. Владение государства храмом, в котором практически ежедневно проводятся богослужения, означает прямое нарушение если не буквы, то духа Конституции. Но почему же тогда возникают разногласия, отчего представители определенного слоя общественности против? Слышны возмущенные голоса о том, что происходит «приватизация» народной собственности под РПЦ, что храмы никогда православной церкви не принадлежали и т.д.
Попробуем разобраться. До 1917 года монархия и православная церковь в России составляли одно целое. Сказать, что церковь была государственной — правильно. Но также правильно сказать, что государство было православным. Поэтому в те времена вопрос о собственности не поднимался, точнее сказать, в нем не имелось практического смысла.
При желании можно поставить вопрос и так: РПЦ необходимо вернуть то, что государство отобрало в ходе церковных реформ Петра и Екатерины в XVIII веке, когда были ликвидированы патриаршество и монастырское землевладение. Но это было бы переносом современных представлений о природе собственности на то время. По большому счету и в допетровской Руси церковь и государство находились в симбиозе. А должность патриарха, скорее всего, была бы ликвидирована при любом монархе как не вписывающаяся в концепцию абсолютизма того времени — нигде в Европе примеров подобного двоевластия в ту эпоху найти нельзя.
Поэтому верно утверждать относительно любого дореволюционного храма, что он был государственным и что он принадлежал церкви. Если строительство Исаакиевского собора обошлось казне в 23 миллиона рублей (без учета внутреннего убранства), то надо понимать, что он воздвигался и украшался и на многочисленные частные пожертвования. Вспомним фигуру некрасовского Власа, собиравшего на храмы: «И дают, дают прохожие... Так из лепты трудовой Вырастают храмы божии По лицу земли родной...»
При этом не только государство (забрав у церкви земельные владения вместе с приписанным к ним более чем миллионом крестьян) финансировало церковь, но и последняя брала на себя функции государства — занималась образованием (церковноприходские школы), вела учет рождений и смертей, организовывала социальное призрение.
После 1917 года начался было процесс разделения государства и церкви, был проведен первый с XVII века Поместный собор, избран патриарх. Но большевики его прервали, по сути уничтожив РПЦ и не признавая за ней в т.ч. прав юридического лица. Если вчитаться в решения Собора, то можно представить себе эволюцию русского православия в XX веке, не случись большевистского переворота — оно бы двигалось в том же направлении, что и православие в Греции или лютеранство в Скандинавии, где имеются или имелись до самого последнего времени формально «государственные» церкви. Но по факту все религии там давно уже равны, просто в силу исторических традиций и предпочтений большинства населения сохраняется некое выделение в законе одной из церквей.
В России по Конституции церковь отделена от государства, и у нас нет официальной религии — как в Великобритании или Швеции, где монарх — глава церкви. Поэтому логичен процесс размежевания. При этом нельзя сказать, что государство что-то «отдает», ибо оно имеет на это имущества прав не больше чем церковь. РПЦ — такой же законный наследник, как и государство, — ибо до 17-го года они были неразделимы. Происходит именно раздел, как в семье после развода.
Можно возразить, что тот или иной собор ремонтировался или изначально строился за счет преимущественно казны. Выше я уже ответил на это замечание, могу лишь добавить, что когда страны Балтии обретали независимость, они же не возвращали построенную при советской власти инфраструктуру.
Важно довести до логического завершения прерванный в 17–18 гг. процесс разведения РПЦ и государства и провести четкое различие между обрядовым имуществом и тем имуществом, которое к выполнению религиозных ритуалов не относится и потому должно оставаться в государственных руках или передаваться в частные. Разумеется, если государство отдает какой-то церкви то или иное здание, оно снимает с себя ответственность за его поддержание в порядке. Та же РПЦ должна десять раз все подсчитать — потянет ли она содержание такого дорогого сооружения, найдет ли она источник финансирования? В этом смысле обеспокоенность общественности понятна.
Но среди протестующих соображения этого порядка отнюдь не являются преобладающими. Они в массе своей выступают наследниками Александра Блока, оправдывавшего антирелигиозные «эксцессы»: «Почему дырявят древний собор? — Потому, что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой». Эти люди охотно используют язык ненависти — «попы в рясах» и т.п. Те, кто в 1990-е были первыми адептами скорой приватизации, сегодня кричат о ее недопустимости. Для них современное православие — нечто косное, убогое, опасное. «Попы» борются с абортами, контрацептивами, гей-браками, выступают против всего передового и прогрессивного. Поэтому все, что можно трактовать как победу РПЦ, для «защитников светских устоев» кажется недопустимым. Но церковь у нас такая, какая есть. В обществе нет запроса на перемены «а-ля Запад». Поэтому всем действительно обеспокоенным судьбой храмов лучше было бы заняться учреждением фондов (в пользу того или иного из соборов) и сбором средств в них, а в последующем — контролем за правильным их использованием. И это было бы лучшим приложением сил, вовлечением паствы в дела прихода и постепенным следованием по пути прогресса.
