«В глаза не смотри»
— В глаза не смотреть, — напутствовал меня радушный чеченец Рустам с бородой «под Рамзана» у входа в послевоенный символ республики — высотку «Грозный-сити». На верхних этажах этих башен — единственное на всю республику место, где легально продают алкоголь не утром, а днем и вечером. Ночью уже не наливают: ресторан закрывается ровно в полночь.
— Это устроили для приезжих, чтобы Чечня производила впечатление современного, гостеприимного субъекта, живущего как вся Россия, — объяснил мой провожатый. — Тут действуют свои законы. Соблюдайте их — и произведете на местных хорошее впечатление.
Больше всего правил, конечно, для женщин. Ею в Чечне считаешься с момента полового созревания, то есть с 11–12 лет. Женщина любого возраста и социального положения здесь не ходит одна — ни ночью, ни днем.
Чеченка всегда под присмотром и должна кем-то сопровождаться — мужчиной (он идет впереди), другой женщиной, в крайнем случае ребенком, хоть младенцем. Из мужчин женщину могут сопровождать: муж, брат, отец, родственник, дальний родственник, в крайнем случае добропорядочный многолетний друг семьи, хотя это и нежелательно. У женщины не может быть знакомых мужчин, которых знает только она одна, тем более друзей среди знакомых мужчин.
Мужчине, кроме самых близких родственников вроде мужа или отца, строго нельзя касаться любой женщины, а женщине — мужчины. При встрече знакомые чеченцы, коллеги по работе, соседи по дому, учащиеся одного учебного заведения или их родители, если они разных полов, не целуются, не обнимаются, не хлопают по плечу, не жмут руки.
— И что, если женщина пойдет с мужчиной в горы, он руки ей не подаст на опасном переходе?
— Не подаст, — отрезал Рустам. — Зачем женщине вообще ходить в горы? Это дело мужчин, это испытание для джигита. Если уж она туда идет, то пусть тоже себя испытывает и не ждет помощи. Подал бы руку, только если бы она в пропасть срывалась, зачем грех на душу брать? Но и то через силу: прикосновение к женщине — оскорбление для нее, значит, ее принимают за особу легкого поведения.
Другой запрет для женщин — не смотреть в глаза постороннему мужчине при общении — тоже просят соблюдать не только местных.
— При этом в Чечне все очень вежливые, и женщина должна первая здороваться с любым незнакомым мужчиной в помещении, например, в магазине. Во время приветствия нужно улыбнуться и посмотреть прохожему в глаза, но только в этот раз. Дальше, если незнакомец спрашивает вас, который час, как пройти в библиотеку, вернее, в мечеть, отвечать следует, скромно потупив взгляд.
Так и живут: в том же ресторане в высотках официант-мужчина смотрит на женщину-клиентку или на повариху, а они на него — нет.
Вечером для женщин дресс-код тут такой же, что и в дневное время: платье и юбки — ниже колен, лучше до пола; рукав — ниже локтя. Брюки маскируют туникой или кофтой до колен, с блузкой их сочетать вульгарно. Никаких декольте и оголенных спин, на юбке сзади вырез не допускается. Прическа — если не под платком, то хотя бы собрана, никаких распущенных волос.
- А вот в этом ресторане нравы распутные, — продолжает Рустам — определить по его взгляду отношение к «распутным нравам» я не могу, так как не смотрю ему в глаза.
Одна его башня отдана под гостиницу — но в ней обычно живет меньше людей, чем посещает ресторан на самом верху.
Вторая башня — бизнес-центр, но офисы по большей части пустуют. Остальные — типа жилые дома, квартиры все выкуплены, по большей части чиновниками или приближенными к власти для видимости заполнения 18–40-этажных зданий. Но в них реально практически никто не живет: у чиновников свои родовые дома, метры в «Сити» нужны для галочки. Депардье именно тут квартиру подарили — он ее продал и больше в республике не появлялся.
Останься французский актер — катался бы в своей башне на чудо-лифте, которому позавидуют даже арабские шейхи.
Система пользования поражает. Вызывая один из четырех лифтов, пассажир уже внизу жмет на номер нужного этажа. Система думает несколько секунд и выдает ответ — придет ли лифт A, B, C или D. Все для того, чтобы женщины и мужчины лишний раз не пересекались: за одну поездку лифт обслуживает одного клиента и не подбирает других «по дороге».
Ислам-лифт довез меня до ресторана, прозванного моим сопровождающим «гнездом разврата». Ассортимент широкий, но бокал дешевого краснодарского красного сухого вина стоит как бутылка дорогого французского шампанского.
Здесь в отдельной зоне разрешается танцевать. Танцы — только бесконтактные, типа лезгинки. Только вот никто из чеченцев на танцполе не отрывался. Приезжие из всего алкоголя скромно заказывали вино.
- Какую марку вы вчера брали, говорите? Не помните картинку на этикетке: дерево или домик? — старший менеджер, призванный официантами на помощь, пытался понять, чего же хотят гости. — В бутылке пробка или крышечкой завинчивалась?
«Думала, там правда вино будет?»
— Ну, за мирное небо над Грозным! За дружбу народов! — предложил Абдулла, и мы чокнулись бокалами красного.
Гулять в ресторане гостиницы — очень дорого и совершенно не интересно. Напиться и безобразничать там не получится — посиделки происходят под присмотром вооруженной автоматами охраны. Поэтому я «съехала» из комплекса и нашла себе Абдуллу.
В Чечне женщина не имеет права самостоятельно знакомиться с мужчиной: их могут свести только друзья или родственники, причем цель у этих знакомств одна — создание семьи. «Просто погулять» с мужчиной нельзя. И до свадьбы все встречи проходят в обязательном порядке в присутствии кого-то еще.
Но для девушек есть лазейка — Интернет. С помощью Сети можно назначить встречу самостоятельно, без посредников. Чеченцы на каких только сайтах не сидят, и все с одной целью — устроить свидание.
Знакомятся в соцсетях, и в игровых приложениях, и в чатах-обсуждениях какой-нибудь новой инициативы Кадырова.
Абдуллу я и нашла через соцсети. Посмотреть на него, чтобы решить, можно ли ему меня доверить, вышел, казалось, весь проспект Путина, где живут мои знакомые: на свидание женщина еще должна получить разрешение у тех, кто за ней присматривает. После получаса расспросов друзья моей семьи нас отпустили.
Сначала мы зашли в антикафе — мода на популярные в больших городах заведения, где платишь не за количество съеденного и выпитого, а за проведенное внутри время, наконец докатилось до Грозного.
Внутри шли отчаянные бои в бумажные настольные игры, которые просят привезти при оказии из Америки, как когда-то джинсы. Хит этой осени — бродилка «Африка»: надо с помощью смекалки первым составить определенный маршрут по Черному континенту.
— Азартные игры запрещены, но тут ставим по-крупному, — похвастались чеченцы за соседним столиком. Ребят мне разглядывать было нельзя, а их деньги — можно. При ближайшем рассмотрении они оказались не от Банка России, а от «банка приколов».
Во всех обычных кафе картина та же: никаких сигарет, кальянов, спиртного, игр на деньги. Когда мы обошли все общепиты, Абдулла повез меня в самое гулящее место на самой окраине Грозного — на «улицу шашлыков».
Это один сплошной ряд шашлычных, палаток двадцать. Жарят шашлык из всего, кроме свинины, даже из верблюдов. И маринуют их сотней способов, даже в киви. Уж тут-то, под шашлычок, как не оказаться под полой вину?
— Вам красное или белое? — в палатке со звучным названием «Сочный шашлык мощный» выбор поинтереснее, чем в самом «Грозный-сити».
— Красное! Сухое, если можно! — обрадовалась я.
— У нас один вид, — засмеялся мангальщик.
Через три минуты нам принесли кувшин и бокалы для виски — винных у них не было. Мы разлили и чокнулись за мирный Грозный и дружбу народов. Ой, да в стакане же вишневый сок!
— Ты что, думала, там правда вино будет? — засмеялся Абдулла. — Не, нельзя у нас нигде, даже на этой улице, но под шашлык иногда хочется. Вот и придумали хитрость: в бокалы наливают сок. Кто хочет красного — вишневый, кто белого — виноградный. Ну, будем!
«Вот же шалавы»
— Она сказала, что ей так нравится красный шарик, ох, что творят! — напряженно выговаривал Ибрагим, с которым меня свел его лучший друг Абдулла. Его он рекомендовал как самого отвязного чеченца во всей Чечне. Если и можно отыскать в Грозном тайную ночную жизнь, то только с ним.
В 5 часов вечера мы сидели с Ибрагимом в самом развратном, по его многолетним наблюдениям, месте во всем Грозном — ресторане национальной чеченской кухни в самом центре города, на проспекте Путина. Ресторан этот был отчасти парадным — сюда, как и в «Грозный-сити», водят делегации и важных гостей, но цены здесь в несколько раз ниже. И никакого алкоголя.
Мимо окон то и дело ходил мальчик со связкой красных и белых воздушных шариков. Как только внутрь зашли три громко смеющиеся чеченские девушки на каблуках и в юбках на миллиметр выше колена (допустимый минимум; за два миллиметра выше колена и побибикать из машины могут), зашел и он. Девушки подошли к обедающим чеченским мужчинам, мальчик — за ними.
— Вот же шалавы, — зло прокомментировал Ибрагим, когда послушал их разговор на чеченском. — Одна сказала: «Мне так нравится белый шарик». А другая: «Ой, красный шарик — такой красивый». А третья... Цензурных слов нет! Прямо так и попросила ей купить шарик! Они еще смеются! Смеяться женщине в присутствии мужчины вообще запрещено!
Оказалось, в Грозном действуют такие шпионские правила конспирации, что оценил бы сам Штирлиц. Помните, он обращал внимание профессора Плейшнера на условный сигнал — цветочный горшок?
У чеченцев — шарики. Красные, белые — непринципиально, просто эти два цвета продаются на рынке. Если чеченка говорит, что ей нравится шарик, а уж тем более если откровенно просит купить, значит, она легких нравов. Это чуть ли не единственный способ познакомиться вживую (не через Интернет), без посредников в виде родственников или подруг. Только через шарик — прямо в открытую пока еще запрещено.
— Самая отчаянная плотская любовь — у чеченок, — делился Ибрагим за столиком, где, по его уверению, между нами сидел шайтан, так как где только двое, там и он.
Шайтан есть, а секса нет. Совсем. В Чечне это слово под запретом. Не произнес его даже Ибрагим, признавшийся, глядя на разврат в кафе, что сам в свои 33 встречается одновременно с шестью (!) женщинами и все — чьи-то вторые или третьи жены, поэтому мужского внимания им не хватает. У мужчин в этом плане две крайности — вот Абдулла в свои 37 все ждет свою единственную и соблюдает целомудрие...
Мужчины сидели вдоль всего проспекта Путина на складных табуретках и в тюбетейках. Когда мы проходили мимо, один из них встал, шагнул в нашу сторону и помахал прямо у меня перед носом увесистой пачкой пятитысячных купюр. Самых настоящих, а не как в антикафе.
— Это у нас обмен валют такой, - подсказал Ибрагим. - Обменники тоже есть, но местные меняют по старинке — на улице. Здесь честно и безопасно. И курс хороший. Вообще весь город вечером, наверное, самый безопасный в России: преступность нулевая.
В Москве банкоматы — только в зданиях, здесь — прямо посреди улицы, никем не охраняемые, под прикрытием козырька от бывшей телефонной будки или почтового ящика.
Поэтому я совсем не испугалась, когда в подворотне мы увидели человек двадцать сидящих бородатых молодых чеченцев. Они повскакивали со своих табуреток. Пачек банкнот у них в руках не было.
— У этих вообще денег нет, — шепнул Ибрагим. — Это местная биржа труда. Куча молодежи в республике без работы. Вот сидят весь день на табуретках в надежде, что кто-то с рынка подкинет им задание — товар там разгрузить...
Во всем Грозном есть всего два тайных магазина, где после заката отпускают спиртное. Один из них в микрорайоне, где живет Ибрагим. Мы пробирались к нему темными потайными закоулками.
— Вот тут у нас бордель, — показал Ибрагим, махнув рукой на неприметное кафе у обочины.
— Так туда нам и надо! — никогда еще я не была так близка к тайной ночной чеченской жизни.
— Спятила, что ли, — возмутился мой спутник.
Оказалось, борделем в Чечне называют вовсе не бордель (здесь их нет — ни явных, ни тайных), а место, где мужчине с женщиной можно познакомиться без мальчика с шариком.
— Официантка в кафе или автомойщица на мойке незаметно на чеке пишет свой номер телефона — и все, считай, она твоя, так как других поводов для знакомства, кроме как для утехи, нет, тут не знакомятся просто так, — раскрыл Ибрагим схему, которой и сам пользовался не раз.
Мы дошли до обычного продуктового магазина (супермаркетов в Грозном тоже нет), и тут впервые Ибрагим попросил меня вести себя тихо и лишних вопросов не задавать:
— Если из-за тебя нашу последнюю отдушину закроют, зарэжу, — пошутил он.
Магазин был совсем конспиративным: внутри — обычные ряды со всяким товаром, сонная кассирша. Ибрагим что-то тихо сказал по-чеченски, и вышел хозяин. Он пригласил нас пройти за белую дверь, которая вела как будто на склад...
Мы вошли, белую дверь за нами тут же закрыли. Внутри ее охраняли два чеченца, и я почувствовала, что без покупок мы отсюда точно не уйдем... Ассортимент и правда был на любой вкус. На бесконечных стеллажах от пола до потолка — ящики водки, пива, виски, вина и... Да и все.
— Экзотики, вроде текилы, не держим — не берут, — пожал плечами хозяин.
Цены демократичные: бутылка водки — 100 рублей, пива — 50, виски — 2500, вина — 250. Взяли грузинское полусладкое — другого не было.
Хозяин тщательно завернул бутылку в несколько черных пакетов, хотя камер нигде в магазинах в Грозном нет. На кассе мы просто сказали, что внутри. Кассирша проверять не стала, а хозяина уже рядом не было: в тайных алкомагазинах все на доверии и чека не выдают.
«После второго глотка я начала задыхаться»
— Давай, сделай это, — Мурад смотрел выжидающе и одобряюще кивал: мол, смелее. Ибрагим сзади преградил путь к отступлению и жестами подталкивал к своему двоюродному брату. Когда я сделала то, что они хотели, в глазах потемнело...
Они вынудили меня пожать Мураду руку. За четыре дня в Грозном меня не коснулся ни один мужчина, ни одному из них я не посмотрела в глаза — и теперь я чувствовала себя как официантка или мойщица, написавшая на чеке свой номер.
Мурад просил прощения и объяснял, что в Вене, где он, став беженцем тринадцать лет назад, живет и учится на юриста, все так делают — жмут друг другу руки, смотрят в глаза. Даже обнимаются, хотя сам он не пробовал.
Пить вино из тайного алкомагазина Ибрагим повел меня к своему кузену Мураду, который живет один: «тайные ночные клубы» в Грозном если и устраивают, то не в подъездах, не на чердаках или в подвалах, а на квартирах. Но они и правда тайные — никто там не фотографируется, свое времяпрепровождение в соцсетях не афиширует — открыто пить запрещено.
— Чеченцы, если хотят оторваться, едут в Пятигорск, — раскрыл все карты Ибрагим. — Это самый развратный город всего Кавказа, там можно все.
— Признаться, многие хотели бы в Чечне жить по-светски, но Рамзан не разрешает, — добавил Мурад. — В республике много таких, как я, беженцев, которые выросли в годы чеченских войн в Европе и видели, какая там жизнь. В родной Грозный я приезжаю на два-три месяца в году — навестить родных. У меня тут трое дядюшек, три тети и бабушка. Конечно, скучаю по европейской ночной жизни, в Грозном тоскливо.
— Пусть хоть неписаные, но все же законы будут, — возразил Ибрагим.
Для пущего разврата мы включили музыкальный канал, на котором показывали современные видеоклипы. Извивающиеся полуголые девицы в Чечне в присутствии чеченцев смотрятся совсем по-другому. Это телевизионный максимум, позволенный тут, и то это обычное для нас МУЗ-ТВ не в открытом доступе, а на платной спутниковой тарелке. Порноканалы заблокированы даже на них.
Пока Ибрагим горячо комментировал увиденное, Мурад искал, чем бы открыть грузинское полусладкое. Даже такие европейские чеченцы не привыкли пить — в его доме просто не было штопора. Проталкивали пробку пальцами и шариковой ручкой.
Пить это было невозможно — после одного глотка у меня свело живот, после второго я начала задыхаться. Ибрагим опытным взглядом определил, что, скорее всего, это подделка, синтетическая.
— Да уж, — только и сказал Мурад. — Ладно, принесу вам кое-что покрепче и побезопаснее.
Через десять минут он вернулся с двумя чайниками — заварочным и для кипятка. Да, в Грозном, насколько я поняла, нет электрочайников: считается, что женщина не должна отходить от плиты, пока на ней что-то готовится, даже чай, и не стоит таким образом облегчать хозяйке жизнь.
Когда мы вылили вино в унитаз, он окрасился в кислотно-розовый цвет.
За чаем Мурад пожаловался, что держал в доме кальян, купленный в Вене, но его украли друзья — растащили все, кроме одного шланга.
— Единственным местом в городе, где можно было покурить кальян, было кафе «Дамаск» на улице Розы Люксембург, но его давно закрыли, — вспомнил Ибрагим. — И сауну с девочками Кадыров закрыл лично. Она досталась нам в наследство от Ханкалы — русской военной базы.
Кроме вина остальное в нашем «тайном ночном клубе» на квартире Мурада было прилично: мы сидели в разных концах комнаты, не танцевали, не смеялись.
— Могла бы я сюда прийти в мини-юбке? — поинтересовалась у ребят.
— Ты бы не дошла и не доехала, — не раздумывая, сказали они. — Да и дома мы бы тебе переодеться не дали: мы женщин любим, но не хотим, чтобы они в нашем присутствии вели себя так, как в кафе на проспекте Путина. Смеяться в присутствии мужчин, юбка выше колен — это исключено.
— А выпить вы бы чеченке позволили, как мне?
— Нет! Ни за что! — завелись братья. — Пьющая женщина — это позор! Мы тебе разрешили только потому, что ты не наша, не чеченка, потому что ты сама попросила купить это вино. Если бы не просила, мы бы тебе никогда в жизни его не предложили. Поэтому, собственно, у нас нет ни тайных, ни явных ночных клубов: женщинам там делать нечего, а без них неинтересно. Да и не забывай, что без посредников знакомиться все же нельзя, а главная цель любого ночного клуба — именно познакомиться.
Второй раз за вечер я почувствовала себя как девушка, просящая купить шарик.
— Зато в Чечне нет изнасилований, — сменил тему Мурад.
— Неправда, есть, — не согласился Ибрагим. — Случаи есть, но они не доходят до полиции, их опережает закон кровной мести. Если изнасилуют чеченку — родня заставит или жениться, или откупиться. Если окажется, что она была девственницей, — сразу убьют.
Мы быстро допили чай — ровно в 23.00 меня нужно было вернуть домой, это крайнее время, до которого в Чечне отпускают гулять женщину. По дороге Ибрагим попросил меня жевать жвачку: если бы чеченцы, друзья моей семьи, учуяли, что от меня пахнет алкоголем, пусть и синтетическим, не пустили бы на порог.
Вернувшись из самого малолюдного и пристойного «ночного клуба» в моей жизни, я все думала, чем же они занимаются по ночам, эти чеченцы, если все, решительно все тут запрещено, а алкоголь — из ацетона.
Рустам растит двоих сыновей, Абдулла нянчит племяшку и мечтает о собственной дочке, Ибрагим с Мурадом — тоже заняты делом.
Как-то чиновники подсчитали, что рождаемость в Грозном превышает среднероссийскую в два раза, а в Чечне за год детей появляется на свет столько же, сколько в Санкт-Петербурге. Хотя город на Неве по численности населения превосходит целомудренную республику в пять раз.
