«Мазня какая-то, ничего не понятно»
Идем по наводке в поисках бомжа с шедеврами. Недалеко от Миусского трамвайного депо — большой пустырь, тут же заброшенный деревянный дом посреди мертвой крапивы. Оглядываемся — где он?
— Николай! Николай! Ау! — бомжа зовем.
Спустя минуту, как революционное солнце над Кремлем, над крапивой встает перекошенная пропитая круглая харя в шапке.
— Че... чево? — боже, этот кадр еще и заикается.
— Картины, — спрашиваем, — где? Кустодиев, Серебрякова?
— Вы ду... дурачки, что ли? Да разве это картины? Серебрякова вообще полная дрянь (указует он на темперный этюд фруктового сада Серебряковой. — Авт.).
Нам интересно, как Коля, в желании опохмела, попытается сбыть «вещдоки» в ближайших мелких магазинчиках и палатках.
Еле волоча ноги, поднимается на две ступеньки первого крошечного гастронома. Слава богу, утром здесь пусто.
— Эй! — воет на кассиршу бомж, выкладывая на прилавок этюд Серебряковой в золотой рамке стоимостью, на секундочку, 1 500 000 рублей.
— Это зачем? — удивляется та, с отвращением глядя на перевязанные бинтами грязные Колины руки.
— Дай полечиться, ну пол-литра... денег нету... а вещь ценная.
— Какая вещь? Что это вообще? Убирай, уходи. Давай-давай.
— Говорю тебе... как тебя зовут, дитя? На табличке написано... Карина. Так вот, Карина, хочешь фокус?
Бомж достает из кармана треников пожеванную скомканную бумажку:
— «Карина-Карина, девочка-конфетка...» Знаешь, что это? Это заключение эксперта из Третьяковской галереи. Читай: «Авторство этюда «Фруктовый сад в цвету. Имение Нескучное» подтверждено на основании сравнения с этюдами З.Е.Серебряковой в фондах Третьяковской галереи». Имя эксперта, подпись, вот печать!
— И куда я это?
— Что мне тебя учить? Позовешь там своего Мамеда... он разберется куда. А мне — беленькой.
— Какого Мамеда? Я ничего здесь не вижу — мазня какая-то. Ты б колготками торговал, а то что мне суешь...
— Слушай — больших денег вещь стоит!
— В ломбард неси свою мазню. Совсем спятили. Выпивки не дам, на вот сухой суп!
«Если б художники работали у Медведева»
...В следующей лавке у дверей, увы, охранник. Но за прилавком — мужчина азиатской внешности, так что есть вероятность, что выгонят не в первую секунду. Коля со свертком доверительно наклоняется к уху.
— Мне бы прозрачной... А я тут кое-что взамен... глянешь?
— Телефоны не беру. Украшения тоже. Через дорогу.
— Да не телефон. Мазню известной художницы. Денег больших стоит.
— Не... ха-ха... не!
— Тебе деньги не нужны?
— Сам нарисовал?
— Я б получше нарисовал. А здесь рука мастера.
— А где взял-то?
— У бабушки на чердаке.
— В розыске?
— Какой розыск. Вот заключение спеца: «Работа относится к сравнительно немногочисленным этюдам Серебряковой малого формата; исполнена в привычной для нее технике темперной живописи на бумаге «верже». Имеет музейное значение наряду с подобными пленэрными этюдами, находящимися в собраниях ГТГ, ГРМ и частных коллекциях». Миллион рублей! А я тебе — за чекушку! Сам пойми, куда я с ней?
— Да ну, иди-иди. «Сникерс» дать?
— Слушай. Ты правду хотел? Зульфию из пятой квартиры грохнули, слышал? Так пока менты ехали, ребята там все красиво и прибрали. Степка только это взять успел, он ходить не может, а Серебрякова, с...а, еще тяжелая. В квартире много всего было. Степка вчера помер, ливень лил, в луже захлебнулся. Я сам, может, художник... как брат говорю — ценная вещь.
— Хорошо, вот как раз позвоню сейчас брательнику, — продавец кивает охраннику, чтоб наблюдал, а сам скрывается в глубине магазинчика.
...Коля, предчувствуя неладное, спешит ретироваться.
■ ■ ■
...Каждое лето двадцать лет подряд Зинаида Серебрякова проводила в семейном имении Нескучное Курской губернии, писала пейзажи и крестьян. Во время Гражданской и голода эти самые крестьяне Нескучное и разграбили. Свой любимый фруктовый сад она изображала много раз в разных формах, писала, как мечтала, легко, летуче. Мазок — ветер, мазок — тень. Ветер-тень, тень-ветер. После революции и Гражданской уехала во Францию, муж к тому времени умер от тифа.
— Коль, ты только представь, — обращаемся к бомжу, — этот свой прозрачный этюд Зина писала в 1909 году, когда была красива и счастлива. Ей 25 лет! Затишье перед бурей.
— Во-первых, не Зина, а Зика, — поправляет ученый бомж Коля, — так ее родные звали. Да на, подавись ты ею!
...Картина вдруг вываливается из рамки, и на обороте монтировочного картона мы читаем надпись шариковой ручкой: «Удостоверяю работу моей матери. Татьяна Борисовна Серебрякова, дочь. 1986 год».
— Коля, не буянь! Сейчас схлопочешь. Не швыряй «Сад»... и так уже весь его замызгал.
Аккуратно ставлю полотно на инвалидский венский стульчик без ножки...
— Ты чего? За... за... зачем ставишь какой-то неудачный этюд Серебряковой на мою чистую белую рубашку? Полная мазня. Деревья какие-то. Фруктов вообще не вижу! Где они? Забыли, как Фирса? Ни один приличный музей это не повесил бы на с-с-с... стенку. Художник имеет право на неудачу. Что такое х-х-художник? Он: а) бездарен, б) бесталанен. И занимается всякой фигней, потому что ничего другого не умеет. Если бы художники что-то умели, они были бы вице-премьерами в правительстве Медведева. А так только возюкают кисточкой по холсту.
Коля берет зажигалку и подносит к картине.
«Спалю! У себя такую дрянь вешать не буду!»
— Спалю. У себя такую дрянь вешать не буду! — бомж заполошно орет, стараясь поджечь этюд, но ветрено, и зажигалка чиркает вхолостую. — Искренне удивляюсь тем, кто это покупает. Полтора миллиона? А я б за нее ни черта не дал. Это так называемое «классическое искусство» нужно как индульгенция тем, кто нагрешил, а теперь старается представить себя порядочным человеком...
— Ну, ты не обобщай. Люди разные.
— Конечно! Яйца Фаберже все скупили, теперь вон Серебрякову... В чем суть яиц Фаберже, знаешь? Дело не в том, что он был какой-то там сверхвыдающийся ювелир. Просто эти царские, дворянские, княжеские роды на все праздники дарили друг другу ненужные финтифлюшки. Сейчас эти вшивые яйца делаются в Китае и продаются в любом киоске. А тогда безделушки стряпали все ювелирные лавки от Екатеринбурга до Питера. А Фаберже... он просто давал большую скидку царской фамилии на всю эту бессмыслицу. Яиц много надо было — ветеранам войн, георгиевским кавалерам, как они без яйца...
■ ■ ■
Согласно драматургии происходящего, еще два имеющихся рисунка Кустодиева, «Игрушечник» и «Почтальон», бомж попытается загнать в цветочном павильоне и в магазине горячительных изделий.
«По времени создания и уровню исполнения эти рисунки имеют антикварно-коллекционное значение и представляют интерес для музейного собрания», — сказано в экспертном заключении Центра им. Грабаря. Каждый рисунок, опять же, стоит не менее полутора миллионов рублей.
Коля пытается сунуться к цветочнице...
— Прочь-прочь, — гонит та, — иди.
— Да я не пахну. Посмотри только... сюрприз.
Когда Коля говорит надломленным голосом, такое ощущение, что он издевается. И это, как ни странно, цепляет людей при всем их отторжении.
— Ты в школе училась? Кустодиев — такой х-х-х… художник. Ты цветы продаешь, должна знать. «Сцена у окна» с розами — его вещь известная...
— Тебе чего здесь? Я не наливаю.
— Два рисунка, подлинных... Оба по тысяче. Куда я их понесу — меня менты через два метра задержат. Посмотри.
...Цветочница смотрит на черно-белые работы от 1924-го (больному художнику оставалось три года до смерти).
— Я ничего здесь не вижу, чушь какая-то. Мужики какие-то. Выкинь их, рамы продай.
— А тебе не надо понимать, говорят — подлинники. Деньги нужны.
— Иди отсюда, чтоб меня с краденым взяли... Еще рояль прикати!
■ ■ ■
Как выясняется, эти рисунки создавались для книжек-раскрасок серии «Труд» издательства Брокгауза и Эфрона, но так и не были опубликованы.
— Хороший художник Кустодиев, ничего не скажешь, но картинки эти малопрофессиональные, — выносит Коля свой грандиозный вердикт, сидя на завалинке, — по законам воздушной перспективы самый большой контраст должен быть на самой ближней точке. А у почтальона сапоги изо всех сил лезут в глаза, а портфель на первом плане не виден совсем! Он забыл, как надо рисовать?
— А ничего, что он в это же время написал знаменитый портрет Федора Шаляпина в шубе на фоне нижегородской ярмарки? Так что рисовать не разучился. Но в 1909-м у него вдруг обнаружилась опухоль спинного мозга, и с этого времени Кустодиев — просто инвалид, который писал либо в кресле, либо лежа. И чем хуже он себя чувствовал, чем больше скручивала его боль, тем ярче и праздничнее становились его картины. И, видимо, нарочные ошибки в композиции на этих рисунках связаны с тем, что это книжка-раскраска...
Последняя точка предполагаемого сбыта — горячительный магазин. Коля несет Кустодиева без всякой упаковки... охранник настаивает, чтоб габаритные личные вещи оставили в камере хранения. Они не влезают. Ни так, ни сяк.
— Ты видишь, что это художник известный? — без надежды в голосе спрашивает Коля у подтянутого парня. — Нельзя его так пихать. Поцарапаешь. Это три миллиона рублей за пару! А мне полечиться надо срочно...
— Не надо в магазин проходить с посторонними предметами! Здесь тесно, заденешь бутылки, с тебя брать нечего, а мы плати! Оставь на улице пока.
— Это Кустодиев. Три миллиона.
— Я посмотрю, чтоб не взяли. Откуда у тебя Кустодиев?
— Украл!
— Ха-ха... из музея? Какие-то больно невзрачные у тебя рисунки, мог бы что получше...
— Да, в музее такого д...а не вешают. Но все равно много стоят. Самый известный анекдот про художника Шагала знаешь? Приходит покупатель к Шагалу и спрашивает: «Почем эту картину мне продашь?» Шагал отвечает: «Я художник, думаю только о высоком, деньгами не интересуюсь. Моя жена этим ведает». Покупатель отправляется к жене, она сидит в соседней комнате. И пока идет, видит отражение в зеркале: Шагал на пальцах показывает жене, почем эту картину продать. Так что все думают о деньгах. Хочешь, подарю тебе их?
— Все, уходи. Забирай сокровища и с ними больше не появляйся. И сам тоже не появляйся.
■ ■ ■
...Таким образом, никто не поверил Коле, что он держит в руках подлинные и редкие работы Серебряковой и Кустодиева, имеющие музейную ценность, что зафиксировано в экспертных обоснованиях. Чушь, дрянь и мазня. А мы вот вертим в руках эту «дрянь» в естественных декорациях заброшенного дома, без музеев, билетов и охраны, без гламура и напускного величия. Наоборот, по уши в дерьме.
— Ну что, Коль, за бутылку водки Серебрякову отдашь? — спрашиваем напоследок.
— Не смешивай божий дар с яичницей. Она — художница. А знаешь, чем художник отличается от таких придурков, как вы? Она сидит в лесу, рисует фигню и думает о чем-то таком эфирном... Показывает тебе, что в обычной жизни не замечаешь. И давно живет вне своих картин.
P.S. В образе бомжа — художник-акционист Александр Шабуров. Картины подлинные, любезно предоставлены для акции «МК» известным коллекционером.
