— Как вы оказались в Эстонии, попросили политического убежища?
— Нет, мы с мужем нашли работу в эстонском фонде — презентовали нашу экологическую деятельность, и нас пригласили. Мы получили вид на жительство. Я не хочу получать статус беженки, тогда я не смогу вернуться в Россию, а там все: друзья, родные.
— Вы объявили о своем решении уехать сразу после убийства Бориса Немцова, это вас подтолкнуло к действиям?
— Нет, катализатором стала Украина. Жить в атмосфере ненависти, которая обрушилась на людей, было невыносимо. У меня дедушка украинец, фронтовик, хорошо, что он не дожил до этих дней. Он бы не перенес то, что сейчас на российских телеканалах говорят, будто в Украине фашизм.
— Их пропаганда ничуть не лучше.
- Что там происходит, у них, меня не волнует, потому что я россиянка, а не украинка. Но когда я иду по Москве и вижу плакат, на котором написано «Хочешь, чтобы Россия стала еще больше? От тебя зависит насколько» — и фотография какого-то Васьки Зайца с золотыми зубами на корточках в растянутой фуфайке. От этого меня буквально тошнит. Я выросла при советской власти, помню красивые плакатные лица, а тут просто какой-то бандит.
И эта грязь полилась на людей — она не только в Интернете или телевизоре. Около метро раздают брошюры, где напечатаны мерзости, клевета про людей, которых я уважаю. Например, про Бориса Немцова, Алексея Навального, да и про меня тоже.
Потом я считаю большой ошибкой то, что Россия сейчас отгораживается от всего мира «железным занавесом», послушать наших политиков — вокруг сплошь враги. По-моему, это ошибочная позиция.
— Я давно перестала смотреть телевизор, задолго до Украины...
— Но другие люди смотрят. Не у всех в организме есть специальные вещества, которые блокируют эту пропаганду. На многих она очень сильно действует. Люди стали намного агрессивнее. Это первая причина, почему мне захотелось уехать из страны. Второе: я видела, что гражданские проекты, которые начинаются в России, постепенно сворачиваются. А мне хотелось, чтобы мой ресурс развивался.
Третье: мне очень нравится Эстония из-за бережного отношения местного населения к ее природе. Здесь такая культура. Я видела футбольное поле, посреди которого растет дуб, и футболисты бегают вокруг него. Потому что дуб тут растет давно, а в футбол играют недавно.
И, конечно, мне хотелось, чтобы дети получили правильное воспитание. Они уже сейчас усвоили, что нужно много заниматься, много работать, учить иностранные языки. Здесь норма знать минимум три языка: эстонский, английский и русский. Очень многие еще свободно говорят на шведском и немецком.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Еще когда мы лежали под бульдозерами в Химкинском лесу, мы мечтали о своем информационном ресурсе, куда можно было бы выложить информацию по любой гражданской акции и знать, что она будет распространена в любом случае. Хотя бы в Интернете. Были случаи, когда активистке сломали палец, еще одному парню вывихнули челюсть, а никто эту новость не опубликовал. Это было в 2011 году. Для меня это был шок, ведь если произвол полиции или застройщиков спустить на тормозах, в следующий раз могут и голову открутить.
Здесь, в Эстонии, мы сделали портал «Активатика». Раньше журналисты приходили к нам за информацией, а теперь мы сами ищем активистов и распространяем новости. Например, недавно во время мирной акции протеста против уничтожения парка «Кусково» были задержаны 10 активистов, среди них ребенок 11 лет, который еще и пострадал.
Только обнародовав такой факт, можно прекратить произвол. По себе знаю, когда мы стояли в Химкинском лесу, нас избивали ногами, душили наших активистов. Когда эту информацию дали СМИ, сразу последовала реакция: был собран Совет при президенте по правам человека. И полиция перестала так себя вести. Часть сотрудников даже не прошла переаттестации.
— Почему для вас так важна тема гражданского активизма?
— Это важная составляющая демократического общества. Во-первых, люди, организуя акции протеста против застройки зеленых зон, учатся договариваться друг с другом. Во-вторых, когда человек начинает защищать то, что ему дорого, от уничтожения — лес, реку, свой двор наконец, — ему сразу же требуются нормальные демократические европейские институты. Тогда граждане понимают, зачем в стране нужны независимый суд и честные выборы.
— Сейчас появилась теория, что у России свой путь развития, необязательно нам следовать за Европой во всем…
— Что за путь? Суд шариата, что ли? Когда занимаешься конкретными делами, то не будешь разглагольствовать про третий путь или третий глаз. Ты понимаешь, что нужна нормальная, адекватная полиция, которая не будет твоего ребенка бить. Нужен честный суд, который будет действовать по закону, а не по звонку. И честное Минприроды, защищающее природу, а не продающее ее. Кто хоть однажды дежурил ночью в лесу, чтобы не срубили его любимый дуб, тот не будет говорить про третий путь для России, Он подумает: почему в Африке люди смогли с помощью суда остановить вредное производство, а я в России не могу? Вот тут он серьезно задумается, в какой стране мы живем и какой у нас путь развития.
В Европе тоже есть очень злые капиталисты, которые хотят все уничтожить, но есть сильное гражданское общество, которое не позволит это сделать. Законы работают. Уверена: у нас будет все так же, как в Европе. Со временем. Там тоже зеленым партиям потребовалось 30 лет, чтобы прийти к власти и лоббировать экологические законы. Зато сейчас вы носом ощущаете, насколько в Эстонии, Литве, Германии чище воздух. Прилетаете в «Шереметьево» — и дышать нечем.
— Это ваши субъективные ощущения или есть результаты исследований, подтверждающие ваши слова?
— Есть исследования.
— Потому что по количеству лесов мы их явно обгоняем. В Европе леса вырубили еще в эпоху раннего капитализма.
— Зато сейчас они стараются озеленить каждый клочок земли. Вокруг всех европейских городов, даже таких мегаполисов, как Париж, Рим, разбивают огороды, возделывают поля, там никому в голову не придет вырубить Булонский лес, чтобы проложить по нему трассу.
— Значит, вы не занимаетесь политикой, только экологией?
— Это и есть политика. Мы таким образом влияем на то, чтобы Россия перестала быть сырьевой страной, которая сейчас максимально заточена под то, чтобы природные ресурсы переводить в деньги. Моя задача заключается в том, чтобы в Интернете было много злободневных экологических тем. Важно, чтобы мы говорили не только про права геев и собак, но еще и про право людей на чистый воздух.
— Но прогресс не остановить.
— Это не прогресс, а регресс. Любое строительство должно быть органично вписано в природу. И потом кто сказал, что половина страны должна жить в Москве и области? Почему не развиваются другие регионы страны? В Подмосковье даже за 80 км от МКАД 15 этажные дома строят. А в какой-нибудь Тверской области на многие километры ни жилья, ни дорог. Это дичь, а не прогресс.
— Вас не пугает медийное забвение, которое наступило после вашего переезда сюда?
— Это меня, напротив, радует. Во время выборов на пост главы Химок мое имя было повсюду, и это очень тяжелое испытание. Мне больше нравится говорить про дело, про проблемы, чем про себя, какая я замечательная.
— Значит, вы не собираетесь участвовать в выборах в Госдуму в этом году?
— Сейчас еще не время для парламентской борьбы. Нет Думы, куда можно было бы баллотироваться, чтобы реально что-то делать. Можно сделать много полезного на уровне местного самоуправления. Но главный акцент нужно делать на гражданский активизм. Лидерный протест очень опасен в России.
— Но ни одно общественное движение, ни одна партия не существует без лидера.
— Просто нужен дугой принцип организации работы — перед каждой акцией нужно думать, кто будет спикером. И пусть лучше всего это будут разные люди. Для них будет безопаснее, а для движения в целом полезнее. Конечно, удобно замыкать все контакты прессы на лидера, как это было в случае со мной во времена борьбы за Химкинский лес. Меня журналисты знали в лицо, у нас было отлажено с ними взаимодействие. Но я тогда не знала, как это было опасно для моей семьи.
— Вы про то, как отнимали детей?
— Да, на следующий день после нашего обращения к Медведеву с альтернативными вариантами прокладки трассы М-11, когда он сказал, что ничего сделать уже не может, сославшись на, мягко говоря, интерес крупнейших инвесторов.
— Прямо так и сказал?
— Да, это было сказано под стенограмму. На следующий день звонок в дверь — смотрю в глазок, вижу двух здоровых амбалов, по лицам сразу видно, что это центр по борьбе с экстремизмом. Когда так часто их видишь, то просто чувствуешь на расстоянии. С ними женщина, как потом оказалось, из опеки. Я решила не открывать. А вечером выяснилось, что они приходили к соседям и просили подписать письмо, якобы я издеваюсь над своими детьми, не даю им есть, бомжей к себе вожу. Мои соседи обычные люди, но подписывать этот донос не стали. Хотя им даже пытались грозить.
Потом я позвонила в опеку и сказала на камеру, ведя разговор по громкой связи: «Здравствуйте, я Евгения Чирикова. Вы приходили ко мне, чтобы забрать моих детей. Потому что я защищаю от вырубки Химкинский лес…». И далее я выложила запись в Интернет, обратившись к людям за помощью. В тот же день в опеку позвонили сотни людей. Всё, после этого никаких попыток отнять детей не было. Но жуткий стресс и страх за них мы испытывали еще очень долго.
— Они ходили после этого в школу, сад или вы их держали дома?
— На следующий день старшая дочь, которой было тогда 9 лет, стала собираться в школу. Я дала ей мобильник и сказала: если кто-то подойдет, в штатском или форме, обязательно подойди к учительнице и скажи, что тебе надо позвонить маме. А она смотрит на меня взрослым, совершенно трезвым взглядом и говорит: «Мама, учительница меня первая сдаст!»
И тут мы с мужем поняли: вот оно поколение next. Она соображает в 9 лет круче, чем мы. Мы перевели ее в театрально-музыкальную школу Казарновской — считаю, это лучшая российская школа, где потенциал ребенка раскрывается целиком.
Но нам все равно пришлось обратиться к детскому психологу, потому что за нами продолжали следить. Мы жили на первом этаже, дети видели людей, которые сидят часами в машине, потом выходят, фотографируют открыто наши окна.
— Что вам посоветовал психолог?
— Она сказала, что дети так устроены, что живут от праздника к празднику. Поэтому посоветовала ходить в походы, готовить вместе семейные торжества, посоветовала поменять среду. Что мы и сделали, сменив школу.
— А сейчас еще и страну сменили. Трудно дети адаптировались в чужой языковой среде, культуре?
— У них все прекрасно. Здесь много русскоязычных школ, где полно русскоязычных детей. И младшего, и старшего ребенка очень хорошо приняли. Здесь вообще очень дружественная обстановка.
Нас взяли в середине четвертой четверти. Причем я не рассказывала никаких политических подробностей, связанных с нашим переездом. Просто сказала, что мы приехали из Москвы, что дети сидят дома уже неделю без школы и это, на мой взгляд, неправильно. Директор даже вряд ли знала, кто я и почему здесь.
— Как вы устроились в Таллине?
— Купили квартиру — 55 кв. м, сталинской планировки.
— Не очень много на четверых.
— У нас в Химках было 44 кв. м, так что здесь мы, можно сказать, улучшили свои жилищные условия. У меня на кухне столько шкафчиков, я не знаю, что в них ставить. Никогда в жизни у меня не было столько посуды. У детей отдельная комната. Младшая дочь увлеклась футболом, вот недавно купили для нее бутсы — целое событие.
— Собаку с собой из России привезли?
— Да, подобрали в лесу. Сначала подумали, что лиса, а потом, оказалось, маленькая обессилевшая от голода собака.
— Как назвали?
— Тузик, конечно, он же дворянин. Вырос ровно до стола, чтобы было удобно стянуть что-нибудь, к примеру, пирог, который, конечно же, не ему предназначался.
— Как вам эстонский язык?
— Учим всей семьей, я сейчас учу эстонские стихи, язык очень напевный. Все разговоры про то, что невозможно выучить, что 14 падежей, — абсолютная глупость. У него очень интересная структура, грамматика, но он проще в произношении. Пока учишь язык, начинаешь лучше понимать эстонцев. Я поняла, почему они такие спокойные и никогда не перебивают друг друга
— Почему?
— У них вместо предлогов — послеслоги. Поэтому, чтобы понять, о чем говорит собеседник, нужно дослушать всю фразу до конца. Ты не можешь перебить, иначе ты не поймешь. И это страшно интересно. Так как открывает пласт языка.
— Новости понимаете?
— Пока нет. Научилась объясняться в магазине. Чем мне еще нравится эстонский язык — это язык простых людей, они всегда в большинстве своем были сельскими людьми, хуторянами. Никаких сложноподчиненных, деепричастных оборотов нет.
— У вас приколот к плащу василек — это знак «Кайтселийт» (союз обороны Эстонии), вы состоите в этой организации?
— Нет, мне просто подарили знакомые, он хорошо подходит к моей одежде.
— Дети вас не осуждают за то, что вы так увлечены гражданской деятельностью?
— Они другой жизни и не знают. До Химкинского леса я также пропадала на работе, бизнес в России — занятие не из легких. А у нас с мужем была частная компания. И потом они многое почерпнули от меня. Знаете, например, как у нас происходит обмен мнениями по поводу того, покупать или не покупать новые платья? Другие дети бы канючили, истерики закатывали. А дочки приходят в субботу, когда мы с мужем утром пьем кофе, с петицией «Даешь платья!».
— И что дальше?
— Я же тоже многому научилась у наших чиновников. Поэтому главное — не спешить с ответом. Говорю: мне нужно две недели на рассмотрение петиции, тем более я ничего не решаю, нужно посоветоваться с главным в нашей семье — папой. И тяну время.
— И это всё, никаких акций протеста?
— Они, конечно, пытаются, но если акция несанкционированная, то ее можно разогнать. (Смеется.)
— А если серьезно, вы никогда не жалели, что вообще ввязались в борьбу с государственной машиной?
— Вы просто не понимаете, что для нас значил Химкинский лес. Мы там жили, отмечали все наши праздники, дни рождения, и вдруг мы узнаем, что его большую часть хотят уничтожить. Я еще беременная второй дочкой была, когда увидела первые красные пометки на деревьях, которые шли под сруб. Тогда, с ней в животе, и началась моя гражданская активность.
— Прошло почти 10 лет с тех пор. И, похоже, стало только хуже, природные уголки, поймы рек тотально застраиваются, леса вырубаются…
- Не согласна. За эти годы очень многое изменилось. Прежде всего выросло гражданское самосознание людей. Откройте наш ресурс и посмотрите карту. Вы сразу увидите, какое большое количество инициативных групп там отмечено. 10 лет назад такого и близко не было.
Только в Москве сейчас одна группа борется за парк «Торфянка», другая — за парк «Дубки», причем так, что люди идут в бой, вплоть до переломов ног и рук. И все равно приходят, чтобы защитить свои зеленые зоны. Парк «Кусково», Тимирязевский лес. На защиту его даже студенты вышли, хотя это жутко опасно — сразу в армию заберут. И это все только «крупняк», кто по паркам работает, группы, которые выступают против точечной застройки, я даже не беру.
— Такая гражданская активность только в столице?
— Нет, по России. В Коми, например, представители малого народа, коми-ижемцы, защищают свою землю от нефтяных разливов. От них никто ничего подобного не ожидал. И вдруг, после очередного разлива в местную реку Ухта, они вышли с плакатами и требованием, чтобы нефтедобывающая компания убрала за собой — очистила реку, из которой они пьют.
— А каков результат этой деятельности?
— Результаты и победы есть, но про них мало пишут. Например, в Подмосковье защитили поселок Зеленый. Это потрясающее место — сосны, озера. Дачники специально организовали фермерское хозяйство. Потому что им глава пообещал: если будет фермерское хозяйство, мы не тронем ваш лес. И городские люди стали разводить кур, коров, чтобы его сохранить.
— СМИ охотно откликаются на ваши новости?
— Мы постоянно ищем новые способы, чтобы привлечь внимания журналистов, понятно, что они не будут писать про 101 акцию протеста — это быстро надоедает. А вот когда мы провели расследование и написали, что человек, организовавший нападения на активистов, защищавших парк «Дружба» на Речном вокзале, до этого занимался вербовкой людей в горячие точки, что за ним числятся военные преступления в Боснии, это привлекло всеобщее внимание прессы.
Нам удалось сделать медийной тему лесных пожаров. Вот еще пример победы активистов в регионах. Мы сделали достоянием гласности чудовищный проект, который планировали реализовать в устье Волги. Там есть острова, и несколько лет назад застройщики начали засыпать их под трассу и коттеджи. Это чудовищно: в России столько земли, а приходится засыпать Волгу! Люди останавливали земснаряды на лодках, а им жгли дома за это. Когда мы начали раскачивать эту тему в Интернете, сначала откликнулись местные СМИ, потом федеральные, и постепенно сформировалось общественное мнение, в результате активисты выиграли дело в суде, и проект приостановили. И таких проектов, которые удалось остановить на местном уровне, уже немало.
