Причины этой внезапной пандемии откровений мне непонятны — и потому пугают и настораживают. Ведь еще недавно та же интернет-толпа стенала, возмущалась и угрожала удалить свои аккаунты в соцсетях, так как «градус агрессии и неприязни в Сети растет и все лезут не в свое дело». А теперь, выходит, решили сами пригласить все виртуальное сообщество в свои дела, да еще и в самые интимные, связанные с пережитым стыдом, ужасом, унижением?!
Массовое недержание интимных подробностей, связанных с насилием, вернули меня в лето 1983 года: мне было 13, и волею судьбы я оказалась в пионерлагере, где процветала дедовщина. И однажды Ксюха — главная в нашей палате — объявила «ночь доверия». Это что-то вроде «братания на крови», после которого можно не бояться, что кто-то из нас настучит взрослым. Отныне все мы будем повязаны общей страшной тайной... ведь каждая из нас со всеми подробностями расскажет остальным... как ее изнасиловали!
— Но меня никто никогда не насиловал! — пискнула моя подружка Наташка.
— Ах, ну да, кому ты нужна такая — ни рожи, ни кожи! — зло расхохоталась Ксюха. — У нормального мужика на тебя и не встанет!
Ксюхины фрейлины угодливо заржали и стали наперебой предлагать Наташке помочь расстаться с девственностью при помощи подручных средств — раз уж мужики ею брезгуют... Наташка густо покраснела и вдруг заявила, что наврала — на самом деле ее тоже насиловали...
Я точно знала, что этого не было и быть не могло, но промолчала. В тот момент я уже знала, что буду врать — красиво, вдохновенно и выразительно, в духе Эммануэль, столько серий, сколько потребуется, лишь бы больше не били и вернули джинсы! Видимо, инстинкт самосохранения подсказал Наташке то же самое.
Я думала, что главное слово будет предоставлено Ксюхе как самой опытной из нас. Но нет: Ксюха только задавала уточняющие вопросы и выпытывала детали, то и дело прыская в кулак. А наперебой вещать (к моему великому изумлению!) принялись самые невзрачные и забитые из пионерок! Чем тише и серее была такая девочка-мышка, тем невероятнее и вычурнее была ее история!
Все эти девчонки, как и я, придумали свои откровения, чтобы и Ксюхе угодить, и казаться более взрослыми и интересными. Но Ксюхе-то наши откровения нужны были как управленческий инструмент. Ксюха, как говорили в 1990-е, «поймала за язык» всю палату — и ничего невозможного для нее не осталось! Каждую наглую просьбу — подарить ей свою вещь или почесать перед сном ей пятки — она неизменно сопровождала «волшебным словом»: «А то расскажу всем, как тебя насиловали!»
То лето и вовсе стерлось бы из моей памяти, когда бы не водопад, в который вылился украинский ручеек «ЯнебоюсьСказати»! Пытаюсь поставить себя на место жертвы сексуального насилия. Если бы я жила с этой проблемой и она бы меня мучила, стала бы я ждать годами, пока некая гарна дивчина кинет клич и позволит мне «скинуть с души этот груз»? Да нет, я бы уже давно ходила к психоаналитику и сто раз поделилась бы бедой с теми, кому действительно доверяю. Может, эти откровения с целью предостеречь других? Показать, что они не одиноки: мол, нам — российским жертвам насилия — имя легион? Да нет, не захотела бы я помогать другим своими признаниями, ибо бессмысленно это. Как и в той злосчастной лагерной палате, признания эти, как ни включай фантазию, по большому счету похожи — у каждой свой подъезд, лифт, автобус, подвал... А что поосторожнее надо быть, так это говорит каждая мама, а приподъездные бабули дополняют страшилками о новых жертвах районного секс-маньяка. Так что едва ли я со своим частным интимом могу быть кому-то полезна — разве что развлеку... Вопрос только — кого и зачем? К чему эта виртуальная откровенность? То ли чтобы перед виртуальным сообществом порисоваться — вон какая я сексапильная и продвинутая, я не боюсь рассказать правду о себе и о том парне. То ли какую-то «ксюху» порадовать — может, бедняжка возбуждается только от чужого горя, насилия и страданий?
Утешает одно: судя по всему, про себя любимого лишнего никто не скажет! Что, впрочем, никак не отменяет любопытства к чужим тайнам... Сколько я ни крутила признательную ленту, нашла только пару жестких историй без хеппи-энда, в основном же на «чистосердечное» идут те, кому «в последний момент, чудом, благодаря брату-каратисту и собственному КМС по самбо» удалось сделать ноги. Похоже, эта признавательная эпидемия — такая же массовая интернет-игра, как троллинг, хейтинг и иже с ними. И такой же способ лишний раз привлечь к себе внимание, как навязчивое селфилюбование онлайн-красоток, рекламирующих свои услуги. В пресловутые 1990-е я была знакома с одной певицей, которая во всех без исключения своих интервью рассказывала, как ее изнасиловали во время гастрольного турне по Африке. И однажды я ее спросила: зачем же она все время ворошит этот жуткий инцидент? «Дурында! — снисходительно пояснила мне звезда 90-х. — У большинства мужиков негр, насилующий блондинку, — любимая тайная эротическая фантазия! Я как об этом в очередной раз расскажу, так ко мне толпы спонсоров ломятся, только кошелек успевай открывать!»
— Может быть, среди всех этих сотен признающихся действительно есть 1% тех, кому это флешмоб принес облегчение, — предполагает кандидат психологических наук Алина Колесова. — Предположим, по каким-то причинам до этого момента у человека не было никакой возможности поделиться своим переживанием и получить помощь. Это настолько маловероятно, что если такие и есть, то их единицы. Определенно, что эту акцию придумали не жертвы насилия, мучающиеся от невысказанной боли, а люди с конкретными целями, использующие определенную фокус-группу — тот самый «сетевой народ», любящий «онлайн-бунт, бессмысленный и беспощадный». Это титульный в эпоху Интернета маниакально-депрессивный психотип, характеризующийся стремлением выносить на общественный суд свои (и не свои) личные и даже интимные проблемы, стремясь таким образом завоевать популярность в определенном кругу. Людей такого типа не тревожит, что популярность сомнительная, им не важно ее качество, а важно быть в центре внимания. Какой психологический недуг может излечить такое массовое недержание своих интимных секретов? Да никакой — разве только немного потешит самолюбие тех, кто отчаянно жаждет общественного признания. Не случайно в США, где больше всего любят всякие флешмобы, никаких массовых признаний на публику нет и не было! Там могут массово обливаться водой, заходить в метро без штанов — но, упаси бог, ничего личного, чисто фан! Публичные признания — это с американской точки зрения не только неприлично, но и нездорово, поэтому и пресловутые анонимные алкоголики заседают там в специально отведенных местах, а вовсе не в «паблике» Интернета.
