Карта пика Дорофеева

Участник экспедиции рассказал о необычной судьбе первопроходца и топографа, равного Пржевальскому

Его жизнь — готовый сценарий триллера. Он мог погибнуть в боях с белофиннами, но выжил и был награжден красными революционными шароварами. Его могли зарезать басмачи, уничтожить вместе с Блюхером за военную операцию близ озера Хасан, расстрелять вместе с генералом Павловым за поражение войск в Белоруссии. Но судьба хранила его для будущих свершений.

О том, что долгие годы оставалось тайной и до сих пор не включено в биографию заслуженного топографа, благодаря которому на Памире не осталось «белых пятен» и чья роль в истории не уступает Дежневу, Пржевальскому, Шмидту, Санникову, Челюскину, Берингу, рассказал «МК» переводчик Леонид Махно, последний оставшийся в живых участник советско-немецкой гляциологической экспедиции 1958 года, в которой в возрасте 59 лет принял участие и Иван Дорофеев.

Участник экспедиции рассказал о необычной судьбе первопроходца и топографа, равного Пржевальскому
Ледник Федченко на Памире.

— Экспедиция на Памир в 1958 году по программе 3-го международного геофизического года стала седьмой в жизни Ивана Дорофеева, — рассказывает Алексей Махно. — Он поднялся пешком на ледник имени Федченко в возрасте 59 лет и сделал его повторную съемку. 

Сам Леонид Алексеевич Махно попал в советско-немецкую гляциологическую экспедицию из-за прекрасного знания немецкого языка и хорошей физической формы.

— Я учился тогда в Ташкентском институте иностранных языков. Однажды на занятиях мы узнали, что для международной экспедиции нужен переводчик и сопровождающий, причем — мужского пола. Так как предстояло совершить горное восхождение. У нас в группе было только три парня. Один сразу отсеялся по состоянию здоровья. На высоте могла возникнуть горная болезнь и всевозможные осложнения. Второй одногруппник был из ссыльных советских немцев. В 1958 году им по-прежнему не доверяли. В итоге в экспедицию переводчиком взяли меня.

Студенческая братия была весьма удивлена, когда за Леонидом Махно к институту подъехал черный правительственный шестиместный седан марки ЗИМ.

— В машине оказался глава института механики и математики Академии наук Узбекской ССР, работники КГБ, а также высокий седовласый мужчина. Посмотрев пристально на меня, он задал мне несколько вопросов на немецком языке. Это и был Иван Григорьевич Дорофеев. Ему тогда уже было 59 лет. Врач его не отпускал в экспедицию, к тому времени он уже перенес инфаркт. Но топограф настаивал: «Может, это мой последний шанс побывать на Памире. Напишите, какие мне с собой взять лекарства». Профессор отступился: «Идите. Под вашу ответственность. Если вы одолеете Памир, вернетесь оттуда физически здоровым человеком». Я тогда был немало удивлен сказанному. Но Иван Георгиевич действительно за 4 месяца восстановил свое здоровье. Он знал, в каком темпе подниматься в горы, у него была выработана своя методика.

Нижняя зимовка у экспедиции была на высоте 3200 метров, верхняя — на 5000. Рядом шли, задыхались молодые ученые и альпинисты, а у Ивана Дорофеева было ровное дыхание.

— Он говорил нам: «Вы неправильно идете, надо рассчитывать — соотносить дыхание с количеством шагов. Сделали два шага — выдохнули...» Мы шли с караваном лошадей, которые везли продукты, сено, снаряжение, фототеодолиты, пластины к ним. Разбившись на группы, следовали по разным склонам, через каждые 25 километров производили съемку. Нужно было выяснить, что изменилось на ледниках Памира за последние 30 лет.

Членам экспедиции пришлось постоянно переходить вброд реки. Бывало, что бурный поток сбивал с ног лошадей. В один из дней вместе с лошадью погиб пограничник, который сопровождал экспедицию.

— Мы были готовы в любой момент выдернуть ноги из стремян. Поклажа намокала, падала с лошадей, бывало, что мы вылавливали из реки ящики с сухарями и сушили их потом на валунах.

В экспедиции принимали участие немецкие ученые и альпинисты. Однажды, когда один из советских участников стал напевать на привале «Баксанскую фронтовую» и вспоминать, как защищал в Великую Отечественную войну Кавказ, немец Вальдемар признался: «Я тоже воевал в 1942 году в тех местах, под Ушбой». Ледовые поля Приэльбрусья были важным участком битвы за Кавказ. Фашисты бросили на кавказские перевалы отборную горнострелковую дивизию «Эдельвейс».

— Вечерами в палатке в доверительной беседе Иван Григорьевич Дорофеев многое рассказывал мне о себе. Немало фактов из его боевого и трагического пути до сих пор не указаны в его биографии.

В шестнадцать лет Иван уехал из дома к брату в Петроград, где ходил в вечернюю школу и марксистский кружок. Участвовал в революционных событиях. В Гражданскую войну воевал в Красной гвардии с белофиннами. Их отряд, 68 молодых ребят, отправили защищать Восточную Карелию от наступающих частей финских националистов. Иван был крепкий, рослый, ему доверили нести на себе пулемет «максим», который весил больше 60 килограммов. В боях Иван проявил себя героем. Из их отряда в живых осталось 12 человек. Тогда орденов не было, Ивана наградили красными революционными шароварами, которыми он очень гордился.

Вернувшись с финской границы в Петроград, Иван Дорофеев попал под пули Северо-Западной армии, которой командовал белый генерал Юденич.

— Два форта тогда подняли восстание, поддержав белогвардейцев. Иван Дорофеев с красноармейцами пошли по льду Финского залива освобождать Кронштадтскую крепость от мятежников. По ним стали бить крупнокалиберные пушки. Кому-то удалось выбраться на берег, но многие утонули. Эти события Иван Григорьевич вспоминал с горечью. Считал этот бой, когда русские убивали русских, позором для нации.

Гражданская война перемолола многих. В одном из сражений под ураганным огнем противника Иван Дорофеев машинально прикрылся саперной лопаткой, которая спасла его от шальной пули. Судьба хранила его для будущих свершений.

Топограф Иван Дорофеев.

«Басмачи гнали их босыми в ущелье»

В 1923 году Иван Дорофеев окончил Петроградское военно-топографическое училище, где помимо основных дисциплин преподавали бальные танцы и этикет. Иван Григорьевич попал в первый выпуск училища. Работать отправился на Украину.

— А в 1925 году его отозвали. Правительство Афганистана, которое одно из первых признало советскую власть, попросило оказать помощь в строительстве дороги Кабул–Термез. А для этого требовалось произвести подробную топографическую съемку. Ивана Григорьевича включили в состав экспедиции.

В Афганистане свирепствовала малярия, тиф, желтуха, оспа, проказа. Один из топографов сразу заболел. 25-летнему Ивану Дорофееву пришлось самостоятельно выполнять все топографические работы.

— С тяжелым рюкзаком, где кроме продуктов на несколько дней и личных вещей лежали измерительные приборы, альпинистское снаряжение, он лазал среди неприступных скал и ледников. Составлял план местности, наносил точки преобладающих высот, инженерным языком перекладывал на карту все особенности рельефа. Бывало, располагаясь на ночлег на узком выступе на скале, привязывал себя для страховки к крючьям крепким шпагатом.

Работать топографу пришлось и в холод при температуре минус 25 градусов, и в 40-градусную жару. За год в горах и пустыне он прошел около 2 тысяч километров. Начертанные им топографические карты легли в основу строительства трассы Кабул–Термез. По этой дороге спустя чуть больше 50 лет советские войска через перевал Саланг вошли в Республику Афганистан.

А Иван Дорофеев, едва акклиматизировавшись на равнине, снова уехал в горы. В 1928 году, как опытный топограф и землепроходец, он принял участие в советско-германской экспедиции на Памире. Эти места еще были не исследованы. Карта горной системы представляла собой сплошные «белые пятна». Члены экспедиции имели право давать названия открытым географическим объектам.

— У немцев была отличная экипировка, двойные спальники из непромокаемой ткани и пуха, на ботинках — специальные накладки, ледорубы были подобраны под рост человека. На наших участниках экспедиции, по воспоминаниям Ивана Григорьевича, были телогрейки, а сопровождающие ученых солдаты были и вовсе в шинелях. Из специального снаряжения у них были только альпенштоки — палки с острыми стальными наконечниками.

Экспедицию обеспечивала немецкая сторона. Группы конкурировали между собой. И нередко советские исследователи оказывался перед закрытыми дверями складов.

— Паек был скудный. Военного топографа Ивана Дорофеева сопровождали три солдата — Нагуманов, Сахаутдинов и Изятов. В качестве ориентиров для съемки и дальнейших расчетов они строили из камней пирамиды — туры, на которые навешивали красные флажки. Со своими помощниками Иван Григорьевич впервые прошел весь ледник Федченко полностью — от языка до его истока, определил его длину и ширину. Никто из местных жителей никогда не заходил на эту территорию. Причем на вершине они оказались раньше немецких гляциологов, потому что шли налегке, с небольшими рюкзаками. Когда прошли через перевал, спустились в долину по другую сторону хребта, местные жители — таджики, увидев их, кинулись врассыпную. Ученых они приняли за горных духов. У исследователей сильно обгорела кожа на лицах и буквально сходила слоями. За все время существования кишлака они были первыми, кто пришел с вершины горы.

Дорофееву принадлежит приоритет открытия хребта Коммунаров, ледника Академии Наук, высочайшего пика Центральной Азии — 7495, которому было присвоено первоначально имя Сталина, потом заменено на пик Коммунизма, а сейчас вершина носит название пик Исмоила Сомони — в честь основателя первого государства таджиков.

— На фоне величественных гор Ивана Григорьевича поражала нищета местного населения. Таджики сушили ягоды тутовника, перемалывали их, добавляли чуть-чуть ячменя и пекли лепешки. Ячмень был дефицитом, его выращивали на редких пологих площадках — в 2–3 квадратных метра.

Памир притягивал и испытывал Дорофеева.

В 1930 году, во время второй экспедиции на Памир, он едва не погиб.

— На ученых напала банда басмачей, их разули (сапоги были дефицит), и босыми, по острым камням, погнали плетьми в ущелье. Ночью одному из исследователей удалось развязаться, он освободил от пут остальных. Они ползком, тихо-тихо ушли из лагеря в горы. Басмачи утром поскакали на лошадях вниз по ущелью. Им и в голову не могло прийти, что русские полезут босыми на ледник. Наши ученые, имея опыт восхождения, пошли именно вверх, догнать их было уже невозможно. Пройдя через ледник, они спустились в долину по другую сторону хребта, где была уже зеленая трава.

Съемка ледника на фототеодолит.

«Знаю немецкий язык, но это не мешает мне служить Родине»

За плечами у Ивана Дорофеева было 4 экспедиции на Памир. В 1931–1933 годах он открыл и нанес на карту 24 вершины высотой более 6000 метров, в том числе будущие пики Октябрьский, Володарского, Урицкого.

Как опытного специалиста, Ивана Григорьевича пригласили в Германию для согласования топографических карт. Советские и немецкие специалисты снимали ледники на фототеодолит с разных концов и точек, требовалось уточнить результаты.

В 1937 году Дорофеев поступил в Военно-инженерную академию. Половину своего пайка он относил на толкучку, чтобы обменять продукты на книги. Диплом защищал на немецком языке. А когда в 1938 году случились события близ озера Хасан, когда японцы захватили часть приграничной советской территории, дипломированного топографа отправили на Дальний Восток. На территории, где развернулся военный конфликт, нужно было строить коммуникации и защитные сооружения.

— Иван Григорьевич рассказывал, что находился в подчинении у Блюхера, был секретарем партийной организации дивизии. В 1938 году Василия Блюхера, который возглавлял Дальневосточный фронт, арестовали, начали дико избивать.

Маршалу вменили ошибки в проведении военной операции около озера Хасан, в результате которой советские войска понесли большие потери, а также участие в заговоре, шпионаже в пользу Японии и намерении отделить Дальний Восток от России. Осенью он скоропостижно скончался в кабинете врача Лефортовской тюрьмы от закупорки легочной артерии тромбом.

Вместе с Блюхером был арестован и Иван Дорофеев. Особист, приехавший из Москвы, обвинил одного из офицеров, знавшего немецкий язык, в шпионаже. Присутствовавший при этом Дорофеев ответил, что тоже знает немецкий язык, но это не мешает ему служить Родине. Вскоре он оказался в тюрьме. Добиваясь показаний на своих сослуживцев, Ивана Григорьевича морили голодом, не давали пить, спать, от побоев его тело было одним сплошным кровоподтеком. Не назвав ни одной фамилии, через несколько месяцев он вышел из застенков.

— Своим освобождением Иван Григорьевич обязан редкой специальности военного топографа. Такие специалисты с академическим образованием были наперечет. Тем более что международная обстановка накалялась. Гитлер хотел взять реванш за проигрыш в Первой мировой.

Вскоре началась Великая Отечественная война. Иван Дорофеев был начальником топографического управления

Белорусского округа, находился под началом генерала Дмитрия Павлова, на которого вскоре списали все поражения советских войск в Белоруссии. Но генерал армии по объективным причинам уже не мог удержать Западный фронт, оказавшийся на острие главного удара противника.

— Генерала Павлова расстреляли, Дорофеева, как его пособника, арестовали и отправили в «Лефортово». Иван Григорьевич рассказывал, что сидел он в одной камере в урками. Там же оказался герой Гражданской войны Кедров. Уголовники отбирали у него пайку, и Дорофееву пришлось вступиться за старика. Когда немцы подошли к Москве, арестованных решили эвакуировать. Они шли пешком до вокзала, Иван Григорьевич нес Кедрова на спине, немощный старик уже не мог самостоятельно ходить.

Потом была двухнедельная дорога до Саратова, концлагерь, продуваемые всеми ветрами бараки и снова многочисленные допросы...

— А в чем была вина Дорофеева? Иван Григорьевич рассказывал, что с картами в начале войны вообще была беда. У немцев были топографические карты, где были обозначены все мелкие деревушки, подходы к ним, вплоть до проселочных дорог, ручьи и ключи, из которых можно было взять воду. А у наших на руках в нужный момент оказывались карты с обозначением территории 50 на 50 километров, попробуй найди на них нужный поселок. Подробные карты были засекречены, за ними нужно было идти к начальнику-энкавэдэшнику, а для этого требовалось получить специальный допуск.

И опять из концлагеря Ивана Дорофеева спасла его редкая специальность. Он перед войной был в Германии, согласовывал проекты географических карт. Работал над немецкими картами, делал картографическую съемку. А как раз планировалось наступление наших войск... С помощью планов местности и топографических карт предстояло наводить переправы, строить мосты, укрепления, доты, замаскированные пункты и другие стратегические и тактические объекты.

— Ивана Григорьевича освободили в ноябре 1941 года, выпустили за ворота и сказали: «До военкомата добирайся самостоятельно». Он 50 километров шел пешком. Никто его не охранял, не сопровождал. Он вспоминал, как добрался до западного берега Волги, а выбраться с ходу не смог. Берег — высокий, почти обрыв, берега все обледенели. А он в концлагере ослаб. Рассказывал, что настолько был изможден, что не мог подняться на ступеньку трамвая. Где ему подняться по отвесной скале? Он забирался на выступы, срывался и падал вниз. Потом увидел людей. Как выяснилось, они шли на работу на завод. Стал кричать им: «Братки, помогите выбраться!» Они связали шарфы, спустили этот своеобразный трос, вытащили бедолагу. Иван Григорьевич нашел военкомат, с порога выпалил: «Прошу отправить меня на фронт». И вновь попал на Западный фронт, воевал, был начальником топографического отдела, в этом звании и закончил войну.

ххх

В послевоенные годы Иван Дорофеев был начальником топографической службы Таврического округа, делал съемку Крымских гор. Потом был назначен проректором Крымского сельхозинститута, занимался научной деятельностью. В честь Дорофеева была названа карстовая пещера на плато Чатырдаг. На Памире, в хребте Петра Первого, безымянная вершина высотой 5176 метров получила имя Дорофеева.

— В 1988 году я видел Ивана Григорьевича в последний раз. Он приезжал в Ташкент на симпозиум по приглашению Академии наук Узбекской ССР. Мы посидели, вспомнили нашу экспедицию в 1958 году. Как, ночуя в пещере, где традиционно останавливались караванщики, мы нахватались на кошме вшей. А потом, разложив на валунах одежду на ночь, вымораживали паразитов.

Вспомнили и случай с одной из наших лошадок, которая оступилась, провалилась в узкую трещину, а не упала на самое дно только из-за громоздких тюков прессованного сена, которые везла на спине. Один из караванщиков спустился на обвязке вниз, обвязал лошадку вокруг живота. Как мы ни старались тянуть, животное оставалось на месте. Лошадь, как клин, влетела в ледник. Оставили ее, надо было идти дальше. Дойдя до верхней зимовки, возвращаясь неделю спустя, мы заглянули в ту трещину и увидели, что лошадка висит, перебирает копытами, сено то справа ущипнет, то слева. Сыта, довольна, сена подъела, тюки ослабли. Погонщик снова спустился вниз. И на этот раз, с помощью дополнительных двух лошадиных сил, мы вытянули ее на поверхность. Наши лошади шли, еле перебирая копытами, а та лошадка, отдохнув, бежала весьма бодро.

О горах Иван Григорьевич мог говорить бесконечно. Памир стал его судьбой.

В 1992 году заслуженного топографа не стало. На похоронах перед гробом на подушечках несли его пять орденов и медали. Отдавая дань памяти полковнику Дорофееву, Леонид Алексеевич Махно в этом году прошел с его портретом по Красной площади в «Бессмертном полку».

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру