Предать человека очень легко. Намного легче, чем не предать. Для этого нужно лишь отказаться от обязательств, сбросить с себя всю человечность и поддаться влиянию примитивных инстинктов. Своя рубашка ближе к телу. Поэтому если человеку выгодно предать кого-то ради своих интересов — он непременно предаст.
Российский самолет А-321 разбился 31 октября 2015 года на Синайском полуострове. Лайнер выполнял чартерный рейс в Санкт-Петербург. На борту находились 217 пассажиров и 7 членов экипажа. Погибли все.
Первые эмоции людей, которые потеряли своих близких, — шок, слезы, истерика, страх, непринятие. Затем — опознание в морге. Тех, кого можно было опознать визуально, хоронили быстро. Далее — мучительно долгое ожидание результатов ДНК-экспертизы тех, чьи останки не поддавались внешнему опознанию. Процедура затянулась на несколько недель. И снова похороны. Одни. Другие. Третьи.
Завершающий этап трагедии — страховые выплаты. За каждого погибшего страховая компания начисляла по 2 млн рублей. Выделяли 100 тысяч рублей на сами похороны. Администрация городов, чьи жители погибли в теракте, тоже выделяла родственникам приличные суммы. В общей сложности многие родственники, потерявшие своих близких, получали около 3 млн рублей. Среди погибших были чьи-то жены, дети, мужья, отцы, матери. Родные кому-то люди.
И именно это родство — кровное или биологическое — стало яблоком раздора среди живых. За «похоронные» рубли наследники бились не на жизнь, а на смерть.
«Следователь был в ужасе, когда услышал нашу историю»
Алексей Володин (имя изменено) потерял в теракте родную сестру Ингу и племянницу Анну (имена изменены). 15-летнюю Анну опознали одной из первых в морге Санкт-Петербурга. На опознании девочки присутствовал отец, который уж и не вспомнил, когда последний раз общался с дочерью.
Мать Анны, Ингу, хоронили на 39-й день после полученных результатов экспертизы ДНК.
После завершения траурных процедур бывший муж Инги и биологический отец Анны Дмитрий Кармухин (имя изменено) решил забрать у экс-тещи часть квартиры, где проживали погибшие.
Мы не хотели выносить сор из избы. Думали, между родными, пусть и в прошлом, не возникнет недопонимания, тем более в такой ситуации. Ошибались, — говорит Алексей Володин. — Сейчас мы готовимся к суду.
Воевать придется против бывшего мужа моей погибшей сестры. Ему мало оказалось тех миллионов, которые он выручил за дочку. Позарился на квадратные метры погибшей. Юридически — имеет право. И не важно, что с женой он давно в разводе был, проживал в другом городе, а с дочерью практически не общался. Но закон — на его стороне. Официально он является отцом погибшего ребенка. А у тех, кто воспитал Аню, выходит, никаких прав нет? Я сейчас говорю про бабушку Анны, она же мать погибшей Инги. Собственно, ее и собираются выселить из квартиры.
Алексей Володин — человек, которому в самые трудные дни удалось объединить семьи погибших в теракте. Благодаря его поддержке многим удалось без страшных последствий пережить горе утраты. И пока он помогал чужим людям — организовывал встречи, информировал о том, как идет расследование, — его собственную семью «низводили».
Мать Алексея Екатерина Степановна (имя изменено) часть жизни посвятила воспитанию любимой внучки Анны, которая прожила с ней больше десяти лет.
— Мы сами из Пскова. После окончания школы моя дочь Инга уехала учиться в Калининград. Там познакомилась с Дмитрием. Молодые поженились, родили Анечку, — вспоминает женщина. — Поселились у родителей Дмитрия. Прописывать там мою дочь и внучку никто не стал. Устроиться на работу Инге было непросто. Без регистрации ее никуда не брали. Да и отношения с Дмитрием дали трещину. Помаялась она пару лет и вернулась с дочкой домой, во Псков.
Дмитрий остался в Калининграде. Семья распалась. Инга подала на развод. Супруг возражать не стал.
О прошлом скороспелом браке никто из них больше и не вспоминал. Но внезапная смерть Инги и Анны заставила Дмитрия вспомнить прежнюю любовь.
— Дима два года не платил жене алименты, ни копейки. Мы с отцом с большим трудом прописали ее с дочкой в своей квартире во Пскове, потому что везде требовали регистрацию за последние 4 года. А пять лет назад не стало моего мужа. В 2013 году я приватизировала свое единственное жилье. По закону, если ребенок прописан в квартире, он должен участвовать в приватизации. Так как Аня была несовершеннолетняя, мне пришлось приватизировать квартиру в равных долях с ней через суд. А теперь эта доля автоматически переходит к отцу Анны.
Екатерина Степановна в деталях вспоминает, как тяжело им с мужем досталась жилплощадь. Ее супруг — бывший военный летчик. Вся жизнь семьи до его пенсии — переезды, гарнизоны, съемные углы… И теперь эти выстраданные метры женщине придется делить по сути с чужим человеком.
— На момент гибели девочек у бывшего зятя уже была другая семья. Три года назад у него родился сын, — продолжает собеседница. — Когда случилась трагедия над Синаем, бывший зять с родителями рванули в Питер. Аню опознали визуально одну из первых. Ее похоронили 9 ноября, а 17 ноября они уже получили деньги по страховке. Одни из первых. Порядка трех миллионов рублей вышло в общей сложности. Их и признали потерпевшими. Мне же в тот момент ни до чего было — ни до оформления выплат, ни до миллионов, ни до выяснения отношений. Мне надо было искать дочь. Результаты ДНК Инги мы получили лишь на 39-й день после трагедии.
— Почему вас не признали потерпевшей в отношении внучки, если вы с ней прожили больше 10 лет?
— Таковы законы. Меня признали потерпевшей лишь в отношении моей дочери. Я ездила в Питер, общалась со следователем. Поведала ему свою историю. Рассказала, что зять забрал деньги, а теперь претендует на часть квартиры, хотя изначально Дмитрий обещал не выселять меня. Следователь был в ужасе.
— Ваш бывший зять в Калининграде бедствует?
— Да вы что? У него зажиточная семья. У его родителей — две квартиры в городе, двухэтажный дом в Светлогорске. Но тем не менее внучке они ничего не завещали. Что говорить, если зять даже алименты не платил!
— Каким образом вы узнали о том, что мужчина намерен отвоевывать положенные ему по наследству метры?
— Поначалу он мне клялся: мол, я знаю, что воспитание Анечки — это ваша заслуга, я обещаю, что поделюсь с вами деньгами, откажусь от доли в вашей квартире… Пока он кормил меня обещаниями, я собирала справки на вступление в наследство. Я рассылала запросы в официальные органы. В феврале получила все положенные документы из Калининграда. Отправилась к нотариусу вступать в наследство, выписывать Аню из квартиры. Нотариус мне и говорит: «А вы знаете, что ваш зять — первый претендент на наследство?» — «Да, знаю, но он обещал отказаться от этой доли». — «Хотелось бы верить». Вечером я связалась с Димой: «Когда ты пришлешь отказ от доли?» И услышала: «Я передумал. Я вступаю в наследство». И выслал соответствующие документы.
«Заберите деньги, только не отнимайте у меня квартиру»
Екатерина Степановна воспитывала внучку на протяжении 11 лет. Сначала водила в детский сад, кружки, потом занималась с девочкой школьной программой.
Вот и похоронить внучку женщина решила рядышком, во Пскове на семейном кладбище. Могила девочки — рядом с дедушкой. Здесь же похоронили и Ингу.
— Когда Дима приезжал на 40 дней Ани, я попросила его сходить в школу к дочке, отнести ее подружкам конфеты — пусть дети увидели бы, что у Анюты был отец. Он отказался, — продолжает собеседница. — 28 февраля Анечке исполнилось бы 15 лет. Я пригласила всех ее подружек из класса. Позвонила Диме: «Ты приедешь на день рождения дочери?» И в ответ: «Нет, не приеду». Вообще, Аня росла нетребовательной девочкой, никогда ничего не просила. Но мне всегда хотелось, чтобы у нее был папа. Поэтому я каждое лето возила ее в Калининград, чтобы она знала дедушку и бабушку с той стороны. Когда последний раз ее отвезла, так она через неделю заплакала: «Отвези меня обратно».
Маму Анны Ингу хоронили на 39-й день.
Калининградские родственники тоже приехали на похороны Инги во Псков. Они надеялись получить 500 тысяч, которые выделяла администрация нашего города за каждого погибшего жителя, — продолжает Екатерина Степановна. — Когда я ходила в нашу администрацию за оформлением выплат, меня там предупредили, что им звонил Дима с одним вопросом: «Когда приехать за деньгами?»
Но так получилось, когда они были в пути сюда, вышло постановление администрации Псковской области. Я процитирую его: «В соответствии с постановлением об единовременных денежных выплатах в семьях погибших право на получение выплат имеет один из членов семьи погибших… Право на ее получение не может зависеть от наличия или отсутствия статуса наследника. Данная выплата носит характер материальной помощи. Из представленных документов следует, что погибшая Анна проживала в Пскове с 2005 года с бабушкой и мамой Ингой. Отец Анны, Дмитрий, на момент ее смерти проживал в Калининграде, где был зарегистрирован по месту жительства с 1994 года. При таких обстоятельствах членами семьи являются проживавшие совместно с ней бабушка Екатерина Степановна, а Дмитрий членом семьи погибших с целью получения матпомощи не может быть признан». Так что на этот раз Дима не получил ни копейки.
— Зачем той семье нужна ваша квартира?
— Думаю, Дмитрий считает, если он откажется от доли квартиры, то потеряет все деньги, которые ему выдали по страховке, а я смогу претендовать на эти 3 млн. Но страховые выплаты наследством не являются. Я боюсь, что меня лишат единственного жилья. За что мне такое наказание? По итогу Дима ждет, что я выплачу ему деньги за его долю. 3 миллиона я же получила. Ну разве это не мародерство? В Египте моих девочек обокрали, а теперь — еще родные люди. Нам ведь из вещей погибших так ничего и не вернули. На дочери было много драгоценностей, а не осталось ничего. Из уха внучки тоже пропала золотая сережка. При себе у них было два айпада, айфоны — ничего не осталось. Все разворовали… И вроде горе должно было сплотить людей, так нет. Вот на годовщину я собираюсь памятник ставить на их могилке. Думаете, Дима даст хоть копейку?..
— Вы пытались переубедить зятя?
— Я связывалась с их родственниками в Белоруссии. Они пытались поговорить с Дмитрием, с его родителями на эту тему. Убеждали их отдать мне деньги, отказаться от наследной доли, но те — ни в какую. А теперь Дима и вовсе перестал подходить к телефону. Однажды я позвонила им домой и услышала вдалеке голос мамы Дмитрия: «Не разговаривай с ней». И эта женщина работает психологом! Помню, как я умоляла их привезти мне свидетельство о смерти Анны. Они мне вернули лишь копию. Наверное, испугались, что я возьму оригинал и побегу вступать в наследство…
— Проблему можно решить через суд?
— Наверное, мы так и поступим. Я потеряла все — мужа, дочь, внучку. А теперь меня могут лишить единственного жилья. Сотрудники страховой компании в Санкт-Петербурге согласились со мной, но поделать ничего не могли: «Разбирайтесь сами по судам». Я никогда не думала, что со мной такое случится. Закон признает только биологическое родство. А я тогда кто? Я, которая вырастила ребенка, — получается, никто.
«Почему мы должны делиться?»
Мы связались с другой стороной конфликта. У родителей Дмитрия — свое видение ситуации.
— Помню, мы сидели в питерской гостинице, где собирали родственников погибших. Всем уже было ясно: выживших нет. И в какой-то момент к нам вышел мужчина, который занимался организационными вопросами: «А теперь я вам объясню ситуацию по компенсациям». Я поднял взгляд и заметил, что у многих родственников погибших заблестели глаза, люди стали нервничать. Я тогда подумал: ну все, сейчас народ начнет драться за эти рубли… Но был уверен, что нашу семью эти проблемы точно не коснутся. Как видите, ошибался, — рассказывает отец Дмитрия.
Мужчина говорит искренне, ничего не скрывает, не лукавит.
— То, что мама погибшей Инги обвиняет нас во всех смертных грехах, — естественно. У нее горе, она с этой потерей не смирится никогда. Вот и сейчас она утверждает, что мы претендуем на ее квартиру. Это не так. Нам не нужны эти квадратные метры. И мой сын хотел было уже от них отказаться, но в страховой компании нам пояснили: если он откажется от доли, то потеряет статус наследника, и тогда та сторона может спокойно отсудить у него 3 млн компенсации, которые он получил за дочь. Так и сказали нам: «Не вздумайте пока отказываться». Он не стал отказываться. Но и забирать у женщины ничего не собирается.
— Ну и отдайте им все деньги. Бабушка воспитывала вашу внучку много лет.
— Бабушка и так много поимела. Ей перепало 4 млн рублей: 2 млн — страховые выплаты, 1 млн — от Полтавченко и два раза по 500 тысяч она получила от городских властей — на похороны Инги и Ани ей выдали эти суммы. Мы даже возражать не стали по поводу 500 тысяч. В какой-то момент мой сын так устал от этой торговли, что готов был вернуть всю сумму, но я ему объяснил: «У тебя семья, маленький сын от второго брака, зарплата невысокая, эти деньги тебе пригодятся». По-моему, все справедливо: Екатерина получила за дочь, а мой Дима — за свою дочь. Хотя изначально та сторона хотела сделать моего сына не потерпевшим, а свидетелем. Он так и проходил какое-то время, пока следователь не поменял его статус. Что касается алиментов… Да, мой сын действительно официально не оформлял алименты. Но мы исправно перечисляли деньги нашей снохе на карточку. И никаких проблем раньше не было.
— До трагедии у вас с той семьей были хорошие отношения?
— Прекрасные. Мы никогда не конфликтовали. По нескольку раз в год ездили друг к другу в гости, несмотря на то, что наши дети расстались. Но развод они оформили только два года назад, все прошло цивилизованно. Нашу внучку мы баловали как могли. А теперь в наш адрес летят сплошные проклятия только потому, что мы не поделились деньгами. Мне больно все это ворошить. Да и не стал бы я. Горе ведь объединять должно людей, а видите, как вышло…
