Андрей Бунов родился в Москве в июне 1968 года. Когда ему было 6 лет, его мать Галина Федоровна второй раз вышла замуж. Мужа зовут Владимир Абрамович Деревяшкин. Мать Андрея хотела, чтобы вся семья носила фамилию второго мужа, вот почему Андрей получил фамилию отчима.
Во втором браке у Галины Федоровны в октябре 1975 года родился сын Костя. В 1977 году Деревяшкины переехали в трехкомнатную квартиру на улице Бестужевых, дом 7.
Судя по всему, он чувствовал, что мешает матери, и первое время постоянно убегал к отцу на другой конец города, а тот его потом привозил к матери. И все начиналось сначала. Ребенку было так плохо, что тетка из Ульяновска хотела забрать его к себе. Жалко, что не забрала. Может, я сейчас писала бы другой очерк. Андрей проводил время на чердаках и в подвалах, с такими же бедолагами, как он. Потом был интернат. А потом Андрею исполнилось 16 лет. Тем временем его друзья от детских развлечений перешли к взрослым: стали лазить по машинам и квартирам. И он оказался в тюрьме. Потом второй раз. Потом третий.
Отбыв очередной срок, в 1996 году Андрей начал встречаться со Светланой Беловой, которой было 25 лет. Спустя месяц Андрей сказал ей: мы взрослые люди, я одинокий, и ты тоже. Переезжай ко мне, может, у нас что-нибудь получится. И она переехала к нему в трехкомнатную квартиру на улице Бестужева, где к тому времени жили его мать, отчим и брат Костя.
22 августа 1997 года Деревяшкин был арестован за разбойные нападения на автовладельцев и на служебные помещения. Список похищенного: телефон «Эриксон», пейджер, наручные часы стоимостью 2500 рублей (после деноминации), музыкальный центр, радиотелефон, телефонный определитель. Увы, во время нападений для устрашения жертв использовались пистолеты «ТТ» и «ПМ». Стрелять не стреляли, но Уголовный кодекс оценивает такие действия как разбой. А так как нападений было несколько и Деревяшкин был не один, получилась банда. И в октябре 1999 года Московский городской суд приговорил Андрея Деревяшкина к 18 годам лишения свободы с конфискацией имущества и отбыванием наказания в колонии строгого режима. Потом были разные суды, и в результате срок уменьшился на один год. Осталось 17 лет.
Целый год родственникам Андрея не давали разрешения на свидание. Потом наконец дали. В Бутырской тюрьме его навещали мама, брат и Светлана. Но Светлану пропускали с трудом — не родственница. Андрей верил только в брак, заключенный на небесах, а документ из загса считал обыкновенной бумажкой. Они собирались обвенчаться, но не успели. И тогда она сама сделала ему предложение. Причем сначала получила отказ, он не хотел ее связывать, долго упрямился. А она ему сказала: ты не понял, я буду с тобой до конца. И 30 декабря 1998 года они поженились. В то время на тюремных свадьбах разрешали фотографировать только на «Полароид». Хорошо, что снимки до сих пор не выцвели и можно заглянуть в невозвратное прошлое: там до сих стоят счастливые молодожены, и, надевая на руку жены обручальное кольцо, Андрей улыбается, а Света стесняется. Молодая, сами понимаете.
И вот 10 июля 2000 года Андрей Деревяшкин прибыл в учреждение ОР–216/12 в городе Кирово-Чепецке.
Начиная с этого времени его жена Светлана стала ездить на свидания к мужу. Напомню: из Москвы в Кировскую область. Вот передо мной лежит карточка учета свиданий Деревяшкина: 5 февраля — телефонный разговор, 14 февраля 2001 года — краткосрочное свидание 4 часа, 20 апреля — длительное свидание 3 суток, 14 июня — 3 суток, 21 августа — 3 суток, 17 декабря — краткосрочное свидание.
2002 год: 12 февраля — 3 суток, 7 апреля — разговор по телефону, 16 июня — 3 суток, 30 июля — 4 часа, 25 августа — телефонный разговор, 15 октября — 3 суток…
В тех редких случаях, когда Светлане не удавалось приехать на свидание в разрешенное время, она добивалась того, что начальник исправительного учреждения издавал специальный приказ — и свидания проходили вне установленного графика.
И так продолжалось 17 лет. Выходит, что за это время Светлана Белова не пропустила ни одного свидания с мужем.
Брат за эти 17 лет приезжал к нему 8 раз, а мать не смогла ни разу, они переписывались.
«Андрюша, прости, что не смогла уберечь тебя от всего случившегося в твоей жизни.
Я очень перед тобой виновата. Прости! Я тебя люблю. Буду ждать, где я, там твой дом, помни это».
«Андрюша, здравствуй, мой родной. Ну вот тебе уже и 38 лет. Ты уже совсем взрослый. А я тебя представляю 4-летним мальчиком, когда ты фотографировался на Маяковской, помнишь? Я тогда тебе купила костюмчик шерстяной, синий с жилетом. Эта фотография стоит у меня в книжном шкафу. Когда отец проходит мимо шкафа, говорит: какой мальчик был хороший. Мы, говорит, во всем виноваты, нам сейчас эти годы вернуть, все было бы по-другому…»
* * *
17 ноября 2006 года мать Андрея, Галина Федоровна Деревяшкина, умерла. А в феврале 2007 года Костя передал Свете мамину сберкнижку. Он сказал, что хотел снять со счета деньги, но оказалось, что эти сбережения, 3 тысячи рублей, мать завещала Андрею.
4 марта 2007-го Света приехала к мужу на краткосрочное свидание. Он записал данные ее паспорта, чтобы выдать ей доверенность на получение денег, завещанных матерью. Но дело в том, что короткие свидания в колонии, где Андрей отбывал наказание, проходят в особой обстановке. А именно: в большой комнате вдоль стен стоят лавки. На одной сидят осужденные, на другой, напротив, их родственники. А между ними стоит стол с перегородкой, расстояние приблизительно 2 метра. И получается, что люди не разговаривают, а кричат. И так как на свидании обычно находится несколько осужденных, докричаться друг до друга непросто. Вот почему Андрей сделал ошибку в доверенности и Светлана не смогла получить деньги.
О другом наследстве речь не шла. Квартира-то не приватизирована, а больше никакого наследства нет.
В 2007 году брат Андрея женился. И тогда Света сказала Андрею, что боится, как бы семья не оставила его без собственного угла. А он ответил, что доверяет родным, а кроме того, без него с квартирой все равно ничего сделать нельзя.
Между тем состояние здоровья Андрея внезапно ухудшилось. Дело в том, что еще в 1998 году, когда Андрей находился в Бутырском следственном изоляторе, у него обнаружили очаговый туберкулез верхней доли легкого в фазе инфильтрации. Его лечили, поставили на диспансерный учет, а в 2003 году сняли с учета. И 10 лет все как будто было в порядке. И только в декабре 2013 года Деревяшкин стал жаловаться на боль в левой руке. В марте 2014 года ему сделали флюорографию и обнаружили участок инфильтрации с признаками деструкции верхней доли правого легкого. Тогда его отправили в туберкулезное отделение больницы ТБ ФКУЗ МСЧ–43 ФСИН России. Диагноз: инфильтративный туберкулез верхней доли правого легкого в фазе распада. В этой больнице Деревяшкин находился с 7 марта до 21 августа 2014 года, то есть до дня освобождения.
В выписном эпикризе читаем: «Злокачественная опухоль локтевого отростка левой локтевой кости? Прогноз для жизни относительно благоприятный, для выздоровления благоприятный». Знак вопроса означает, что врачи больницы ФСИН в течение пяти месяцев так и не выяснили, чем болен Андрей. И только перед выпиской они предположили, что у него опухоль локтевого отростка левой локтевой кости, вероятно, метастатического характера. Тем более что «РГ-картина для туберкулезного генеза нехарактерна». То есть лечили от туберкулеза, которого вроде бы не было. Но осужденных ведь обычно и лечат от туберкулеза, других-то болезней у них не бывает. Что еще может болеть у зэка? А была опухоль, которую не лечили.
* * *
Но Света, которая находилась в Москве, ничего о здоровье своего мужа не знала. Это такая специальная пытка. Андрей стал жаловаться на здоровье, ему дадут таблетку — и ладно. В чем дело? Как помочь? Куда бежать? Кому писать? Да куда хочешь. Москва — материк, а там, где Андрей, — остров невезения. Там же не лечат, там только перевоспитывают.
Когда Андрей стал жаловаться на боль в руке, он сказал Свете, что врач ему объяснил — все дело в позвоночнике, пройдет.
Весной 2014 года ей позвонили из колонии и сказали, что Андрея отвезли в больницу. Отвезли одного, а обычно собирают всех страждущих, до больницы-то 340 км, не наездишься.
Когда она сама наконец дозвонилась до больницы, ей сказали: не переживайте, если бы было что-то серьезное, вам бы сообщили.
Потом позвонил Андрей: не бойся, у меня туберкулез не заразный, закрытой формы. Но рука почему-то не сгибается.
В апреле Света приехала на свидание. У Андрея рука болела так, что он не знал, куда ее деть. Обезболивающих таблеток допроситься было невозможно, их втихаря давал один врач, спасибо ему. Потом в медицинских документах этого времени она прочтет, что его лечили как положено, лекарства давали в полном объеме, медработниками осматривался ежедневно.
Когда она уезжала, Андрей неожиданно заплакал.
В мае он ей сообщил, что рука стала опухать, Андрея отвели к хирургу, а тот объяснил, что это сустав, ничего страшного, костной патологии не выявлено. А боль была такая, что позже Андрей сказал Светлане: если бы ты столько лет меня не ждала, я не знаю, что бы с собой сделал.
Между тем наступил август 2014 года. Прошло 17 лет. Именно в таких случаях принято говорить: от звонка до звонка. За эти 17 лет Андрей дважды подавал прошение об условно-досрочном освобождении, но суд счел, что исправляется он медленно. Время не пришло. А теперь пришло. Кстати, подельник Андрея, Валерий Харитончик, который был приговорен к 22 годам лишения свободы, через 13 лет освободился. Быстро исправился. Правда, говорят, что сейчас он снова отбывает наказание, но я думаю, обманывают. Сказали же, что осознал…
Светлана приехала встречать Андрея.
Когда прибыли в Москву, прямо с поезда полетели в 107-ю поликлинику по месту жительства Андрея. Врач сказал, что, возможно, это туберкулез кости. Потом сделали рентгеновский снимок, и оказалось, что не видно большого фрагмента кости, вместо него какое-то пятно. Андрею дали направление на консультацию в онкологическую больницу №62 в Красногорском районе Московской области. В это же время он сдал анализы на туберкулез. Оказалось, что никакого туберкулеза у него нет, зато есть гепатит С. Откуда взялся? От верблюда. Когда взяли под стражу — никакого гепатита не было. В колонии надуло.
22 сентября 2014-го Андрея госпитализировали в 62-ю больницу. И там выяснилось, что у него центральный рак верхней доли правого легкого в последней стадии, метастатическое поражение костей левого локтевого сустава. Химиотерапию не смогли провести из-за поражения печени, провели только лучевую терапию. Прямо в больнице оформили инвалидность первой группы и выписали домой.
Теперь нужно было идти в собес. Там сказали, что требуется выписка из домовой книги. Тут-то и обнаружилось, что 24 апреля 2006 года квартира на улице Бестужева, 7, была приватизирована на троих: на мать Андрея, на его отчима и сводного брата Константина. Андрея в число собственников не включили. Выходит, Светлана не напрасно боялась, что рано или поздно он останется без своего угла. Так и получилось.
Андрей спросил у брата, правда ли, что квартира приватизирована без него. Константин сказал: да. На другой день он принес ему копии документов. Потом Андрей со Светой пошли к отчиму — и тот подтвердил, что они с Костей не возражают против оформления доли квартиры на Андрея.
Ситуация была очевидна всем. Отчим с братом прекрасно понимали, что такое рак с метастазами в последней стадии. Понимал это и Андрей. Именно поэтому он из последних сил старался как можно скорей оформить право собственности на свою долю в квартире. По словам Светы, он сказал отчиму и брату: я хочу, чтобы моей жене осталось от меня хоть что-нибудь, ведь больше я для нее ничего сделать не успею.
Но болезнь брала свое. Андрей с трудом передвигался, а нужно было ходить по врачам, собирать документы для получения пенсии и при этом заниматься квартирой. Кстати, он даже и вселиться туда не смог, потому что на улице Бестужева жили отчим и брат с женой и двумя детьми.
В пятницу, 28 ноября, Света повезла Андрея на дачу, которую они очень любили: деревянный дом с печкой, есть горячая вода. Приехали, затопили печь. Светлана занялась стряпней. Андрей примостился к печке, съел бутерброд, выпил чаю, сказал, как ему хорошо, тепло и уютно. Она пошла за постельным бельем и вдруг услышала, как хлопнула входная дверь. Она подумала, что муж вышел подышать свежим воздухом. Но время шло, а он все не возвращался. Тогда она вышла на крыльцо и увидела, что он стоит возле яблони и изо рта у него идет кровь.
Он успел произнести: лапуль, вызови «скорую». Она побежала в дом, а когда вернулась, Андрей был уже мертв.
* * *
Весной 2015 года Светлана сказала Косте, что считает правильным закончить дело с квартирой, о котором беспокоился Андрей. Тем более что на похоронах он все повторял: я Свету не брошу.
И Костя, по ее словам, ответил: у меня поменялись планы.
3 апреля 2015 года вдова Андрея Деревяшкина, Светлана Белова, обратилась в Бутырский суд с иском к брату и отчиму Андрея о признании за ней права собственности в порядке наследования доли спорной квартиры. Суд в иске отказал. Почему? Потому что оспорить приватизацию квартиры мог только человек, права которого были нарушены, то есть Андрей Деревяшкин, а по наследству это право не передается. А вот наследником матери он не стал потому, что за 8 лет со дня ее смерти ни к нотариусу, ни в суд не обратился.
Ну да, правда. В кирово-чепецкой тюрьме было как-то не до того. За деньгами со счета он обратился — не вышло, а про квартиру и мысли не было: он ведь не знал, что ее приватизировали.
Бутырский суд затребовал наследственное дело. И вот что выяснилось. В заявлении отчима и брата Андрея о принятии наследства умершей Галины Федоровны Деревяшкиной написано: «Также наследником по закону является сын наследодателя, Деревяшкин Андрей Игоревич, не принявший наследство в установленный законом срок ни фактически, ни юридически. Сведениями о его местонахождении и месте жительства мы не располагаем. Просим выдать свидетельство о праве на наследство по закону…»
* * *
Если судить по документам, Андрей Деревяшкин был бандитом. Но это официальная биография, а есть подлинная, которая пишется где-то наверху. И вот по этой-то биографии Андрей был человеком, которого жизнь на полном ходу выбросила на обочину. Никто ведь не разбирался в том, как и почему он оступился впервые. А он бы, наверное, рассказал много такого, от чего, бывает, плачут взрослые. Никто не спрашивал его, почему его второй, третий, четвертый раз несло не туда, а он не сопротивлялся.
А какой он был на самом деле, знала одна только Светлана.
Хочется сказать про его маму, которая все устраивала свою жизнь во втором браке, а потом дала согласие на то, чтобы его выбросили из квартиры. С мамы, как все и всегда на этом свете, наверное, и началось. Но Андрей запрещал говорить о матери плохо. А Светлана, когда я попросила рассказать о муже, ответила, что это невозможно. Нет у нее для этого слов.
Но часто слов и не требуется, достаточно поступков. Поступки же такие: практически половину своей жизни Светлана ездила в колонию к мужу, с которым она, по сути дела, прожила обычной человеческой жизнью, до ареста, не больше года. И что-то такое она о нем поняла, что без колебаний последовала за ним и по-честному разделила с ним все, что ему уготовила судьба. А мы уже знаем, что это была дальняя дорога, казенный дом, тяжкая болезнь и смерть спустя три месяца после освобождения.
Непрекращающаяся борьба за Андрея и невыносимые поездки в колонию не прошли для нее даром, она стала инвалидом. Но она считает, что говорить об этом не стоит. Единственное, что и по сей день интересует Светлану Белову, — это ее муж, его письма, фотографии и воспоминания.
И вот что удивительно. Сначала, когда смотришь на его фотографии, как будто видишь обыкновенного хулигана, шпану. И вдруг шпана исчезает и проступают какие-то светлые черты. Их ведь с темными не спутаешь, сами знаете. И вот этот свет, невесть откуда взявшийся, — это тайна, которую Андрей унес с собой. А Светлана ее знает. Это и есть ее жизнь.
И в суд она пошла не за долей квартиры, хотя нет на свете человека, который бы имел на нее больше прав, чем она. Хочется ведь надеяться, что есть на свете справедливость. По крайней мере должна быть.
P.S. Надеюсь, в день выхода этого материала в кирово-чепецкой тюремной больнице не случится пожар, в котором сгорит карта пациента Андрея Деревяшкина. Может, хотя бы после его смерти руководство ФСИН разберется в том, к какому лечению приговорены люди, отбывающие наказание. Может, кому-то еще успеют помочь и хотя бы дадут обезболивающее…
