— Олег, мы с вами встречались в Одессе в мае 2014 года, сразу после трагедии. Тогда вы находились на нелегальном положении. Теперь вы разговариваете со мной из Берлин. Как и когда вы оказались в Европе?
— Я оставался в Одессе до 22 мая 2014 года, потом пришлось оттуда уехать. Сначала добрался до Москва, где меня встретили мои товарищи-одесситы, которые уехали раньше. Мы видели, что вокруг страшных событий 2 мая в европейских СМИ создана настоящая информационная блокада. Нужно было ее прорывать. С этой целью нами был придуман проект: передвижная фотовыставка о трагедии 2 мая «Одесская Хатынь». С ней мы выехали в Европу. За эти полтора года я посетил 12 государств, три раза выступал в Европарламенте, один раз в ОБСЕ, мы провели более 60 встреч и фотовыставок, пикеты в различных городах Европы. Но остановиться пришлось в Германия, так как многие вопросы большой европейской политики решаются здесь.
— На родине о вас вспоминают? Было ли давление на родственников?
— Моим родным не раз звонили, задавали вопросы обо мне. В украинских СМИ появилось обо мне несколько негативных статей.
— С момента нашей встречи прошло много времени. Появились ли у вас какие-то дополнительные сведения о том, что произошло 2 мая в Одесса?
— Кое-что появилось. Помните, я вам рассказывал, что 2 мая в 9 утра на Куликово поле приезжал зам. начальника городского УВД? Мы выяснили имя этого человека. Его зовут Анатолий Иванович Мадей. Есть свидетельства очевидцев о том, что накануне 2 мая 2014 года на чердаке здания Дома профсоюзов находилась некая группа из 15 человек. По всей вероятности, это та самая группа, которая запечатлена на некоторых фото и видео: эти люди выходят из здания в противогазах. Есть подтверждения тому, что три месяца назад от травм, полученных 2 мая, умерли еще два человека. То есть количество жертв увеличилось.
— Я слышала историю о том, как мать умерла от сердечного приступа перед телевизором во время трансляции репортажа о событиях в Доме профсоюзов, когда увидела своего сына, висящего на карнизе здания. Вам что-то известно о таких «косвенных» жертвах трагедии?
— О погибшей матери не слышал. А вот мой товарищ рассказывал уже здесь, в Европе, что были случаи суицида сотрудников милиции, которые стояли в оцеплении, а потом принимали участие в выносе трупов из здания.
— В заявлении комиссии ЕС резко критикуется то расследование событий 2 мая, которое провела украинская сторона. В то же время эта комиссия проводила собственное расследование. Что вы можете о нем сказать?
— Обсуждать вопрос о расследованиях международных комиссий даже не хочу. Мы точно знаем, что все материалы и вещественные доказательства уничтожены. Со стен внутри здания Дома профсоюзов сбита штукатурка, на которой были заметны следы от пуль. Многие окна были заменены. Даже не было официально заведено уголовное дело по событиям в Доме профсоюзов.
— Было еще и общественное расследование, которое вела «Группа 2 мая», в которую вошли журналисты и эксперты во главе с Сергеем Дибровым. Как вы относитесь к выводам этой комиссии?
— От нашей стороны в этом расследовании участвует только Юрий Ткачев (издание «Таймер»). Я многих людей из этой комиссии знаю и очень хорошо знаю Сергея Диброва. Я им предложил свое участие в расследовании в качестве свидетеля. Сначала члены группы согласились на это, но потом кто-то вмешался в процесс — и они отказались. Их ответ был таков: я для них неинтересный свидетель, так как представляю партию «Родина». Я долго отслеживал отчеты этой комиссии. Там все написано так, чтобы обелить преступления власти и ультраправых. В основном они цепляются к событиям в центре города, а в Доме профсоюзов, по их мнению, все погибли от дыма и огня. Тех, кто добивал людей, они не видят. Диброву, который в тот день делал стрим из Дома профсоюзов, я задаю вопрос: почему все его сюжеты заканчиваются в тот момент, когда нацики выбивают двери в кабинеты? Почему мы не видим происходящего в кабинетах?
— «Группа 2 мая» утверждает, что первым погибшим в тот день был активист одесского «Правого сектора» Игорь Иванов. Согласны ли вы с этим?
— Я смотрел много роликов о первом погибшем. С нашей стороны было проведено целое расследование. Там тоже не все так однозначно. Как и на киевском Майдане, выбрали сакральную жертву — известную в своих кругах личность, не простого боевика. И вдруг его убили. Потом его тело почему-то перемещается с места на место. Первый подъехавший автомобиль «скорой помощи» прогоняют, и только второй машине дают возможность забрать тело.
— Как я поняла из сообщений об отчете комиссии ЕС, она выявила несколько очагов возгорания. Причем в пяти местах, как она считает, возгорания произошли изнутри здания. А пожар в вестибюле первого этажа якобы начался из-за того, что обе стороны использовали «коктейли Молотова». Вы согласны с этими выводами?
— То есть нас опять обвиняют в том, что мы «сами себя сожгли». Однако существует видео, на котором молодой человек несет на палке горящую автомобильную покрышку и бросает ее на входную дверь, которая после этого загорается. Со мной в Доме профсоюзов горел мой родной младший брат Иван. Он выпрыгнул с третьего этажа, сейчас он инвалид. Я ему задавал вопрос: «Ваня, отчего ты выпрыгнул?» Он рассказал, что после того, как нас забросали дымовыми шашками на 1-м и 2-м этажах, началась паника, все стали разбегаться кто куда. Когда он добежал до 4-го этажа, там уже горело. Поэтому он спустился на 3-й этаж и от удушья выпрыгнул из окна. До 4-го этажа бутылку «коктейля Молотова» добросить невозможно. Откуда же там возник огонь? Когда наши ребята 3–4 мая заходили в Дом профсоюзов, то на чердаке обнаружили явные следы длительного пребывания группы людей. Мы предполагаем, что 10–20 человек сутки или двое находились на чердаке Дома профсоюзов в ожидании событий. Возможно, это те самые люди, которые на некоторых кадрах фото- и видеосъемки выходят в противогазах из одного крыла здания. Кто-то мог уже заранее поджечь здание изнутри. Там были обнаружены матрасы, которые «вешают» на нас. Но нам не нужны были эти матрасы, мы не собирались сутками сидеть в здании. И тем более мы не ожидали, что его будут штурмовать.
— О каких дымовых шашках вы говорите?
— Дымовые шашки армейского производства. Их длина 30– 35 см, в диаметре около 5 см. Когда я здесь, в Берлине, давал интервью, ко мне подошел мужчина, бывший офицер. Он мне многое рассказал об этих шашках. Он сказал, что эти дымовые шашки при разной температуре окружающей среды обладают разными поражающими свойствами. Обычно их используют для маскировки, для создания дымовой завесы. Однако если эти шашки применять в закрытом помещении, при высокой температуре и вблизи от источника открытого огня, то они становятся химическим оружием. Я видел, как влетали эти шашки через разбитые окна в здание. И после этого пошел зелено-желтый дым, который падает стеной от потолка до пола и стелется. Этот дым вызывал удушье.
Справка «МК»
Некоторые армейские ручные дымовые гранаты и дымовые шашки снаряжаются металлохлоридными смесями, при горении которых образуется ядовитый газ фосген, обладающий удушающим действием. Фосген использовался в Первую мировую войну как боевое отравляющее вещество. Вызывает токсичный отек легких.
— Кому-то из тех, кто проводит расследование, вы сообщали об этих фактах?
— Я пытался вести дискуссию с комиссией по расследованию Сергея Диброва «Группа 2 мая». Когда я говорил им, что я находился на лестничной площадке между 2-м и 3-м этажами и видел, как влетали в окна дымовые шашки, они мне задавали такой вопрос: «А вы где стояли — возле подоконника, возле перил или в центре?» Скажите: я могу запомнить, где я стоял в тот момент, когда влетала дымовая шашка? Там была паника, мы начали задыхаться. Я был там со своим родным братом. Если бы этот дым появился от пожара, его концентрация нарастала бы постепенно. Почувствовав задымление, я бы своего родного брата постарался увести с собой. А так как нас забросали шашками, началась паника, сработал инстинкт самосохранения, и мы стали разбегаться кто куда.
