Трагедии федерального масштаба происходят в Россия удручающе часто, но при этом у нас до сих пор не существует законов и правовых механизмов, определяющих, когда может быть назначен национальный траур. Соответственно, и протокол поведения минимальный — приспущенные флаги, отмена развлекательных передач в вещательной сетке телеканалов. Однако до сих пор не было прецедентов, чтобы какой-нибудь телеканал понес ответственность за то, что не отменил развлекательное ток-шоу, например. Право на объявление национального траура в России имеет только глава государства, и предполагается, что в своем решении он исходит из общего количества погибших. Как правило, речь идет о гибели не менее 100 человек, но этот «порог» может быть снижен, если среди погибших есть дети или высокопоставленные чиновники. Траур может носить и политическую окраску: так, он объявлялся после авиакатастрофы под Смоленск, в которой погиб президент Польша Лех Качиньский, хотя российских граждан среди погибших не было. Но при этом национальный траур не объявлялся после крушения «Боинга-737» в Перми в сентябре 2008 года — на борту было 88 человек, в том числе дети. Был там и высокопоставленный чиновник — генерал-полковник Геннадий Трошин, летевший в Пермь на спортивные соревнования. Помнится, пермяки очень обижались: на роковом рейсе летели люди со всей страны, в том числе несколько иностранцев, но за пределами Пермского края траур не объявлялся. «Неужели эта трагедия касается только Перми?» — возмущались в блогосфере.
Именно потому, что официальный протокол проведения национального траура пребывает в «серой зоне», правила поведения в этот печальный день остаются на усмотрение самих граждан. В СССР скорбели в основном в случае смерти генсека, при техногенных катастрофах траур не объявлялся, и, по сути, с тех пор у нас так и не появилось традиции национальной скорби. Да и откуда им было взяться, если поколение 30+ вспоминает день кончины Брежнева как выходной, наполненный фальшивым навязанным пафосом. Мало кто представляет, как и для чего разделить чувство групповой солидарности. Что должен в этот день сказать и сделать президент? Глава города? Депутат? Как должна освещать трагические события пресса? Что может сделать и сказать обычный россиянин, который из новостей узнал о трагической гибели незнакомых ему соотечественников? Каждый ищет и находит ответы на эти вопросы самостоятельно в зависимости от воспитания, социальных установок и собственных неврозов. Поэтому нередко минута молчания — по сути, квинтэссенция траура — превращается в «пятиминутку ненависти» в адрес несознательных граждан и политиков, которые мало того, что скорбят неправильно, так еще и Хэллоуин отмечают.
Вопрос, как должен вести себя политик в день большой трагедии, один из самых неоднозначных. Даже в странах с развитым гражданским обществом бывают крупные претензии к государственным деятелям, не выступившим со словами сочувствия в трудную минуту. После урагана «Катрина», который унес жизни более полутора тысяч человек, американский режиссер и общественный деятель Майкл Мур в открытом письме обвинил руководство страны в сокращении расходов на инженерные войска, что, по его мнению, привело к тяжелым последствиям. Мур также отметил: «В тот день, когда на город обрушился ураган, мистер Буш, Джон Маккейн (сенатор) со своими богатыми друзьями потчевали себя тортом. А потом на протяжении всего дня Буш играл на гитаре, которую ему дал какой-то исполнитель кантри. И все это — когда Новый Орлеан утопал в воде».
Барак Обама предпочел учиться на ошибках своего предшественника и декларирует полную готовность быть рядом со своими гражданами даже после трагедий, масштаб которых не позволяет объявить национальный траур, — как, например, стрельба в Чарльстоне.
А у нас 31 октября спикер петербургского ЗакСа Вячеслав Макаров и губернатор Георгий Полтавченко побывали в «Пулково» и выразили свои соболезнования родственникам погибших. На их фоне запоздалое выступление Владимир Путин, который обратился к родственникам погибших лишь спустя двое суток после трагедии, смотрится, мягко говоря, неоднозначным.
Но от главы государства в первую очередь ждут решительных мер и эффективных решений, а уже потом — красивых слов. Лишь от того, какие будут дальнейшие меры со стороны Кремля, и зависит, что будет написано в разделе «реакция властей» в Википедии.
Буря разоблачительного пафоса, обрушившаяся на голову тех, кто в день гибели 224 россиян не отказался от празднования Хэллоуина, выглядит как попытка выпустить пар. Будем честными: молодежь, нарядившаяся в ведьмаков и вампиров, просто попала под раздачу. Сомнительно, что все, кто клеймил в своих блогах или с трибун любителей заморского праздника, провели этот день в трауре и аскезе, отказавшись, например, от хорошего ужина. На этом фоне критика патриарха Кирилла в адрес праздновавших Хэллоуин выглядит по меньшей мере странно — такое ощущение, что патриарх решил воспользоваться случаем, чтобы в очередной раз проехаться по нехристианскому празднику, ставшему вместе с Днем святого Валентина занозой для РПЦ. По большому счету нет ничего плохого в том, что кто-то предпочел отметить в этот день Хэллоуин: ведь изначально в Самайн люди рядились, чтобы защититься от зла, отогнать от себя смерть. Затем и маски эти страшные надевали, и тыквы уродливые выставляли — чтоб не узнали их духи и не утащили с собой.
Каждый боится умереть и потерять своих близких. А вот защищаются от этого страха по-разному. Кто-то надевает маски, кто-то зажигает свечу памяти, кто-то в соцсетях обличает «покусившихся на святое». Но все, выполняя эти действия, в глубине души надеются, что их подобная трагедия не коснется. Именно страх оказаться на месте погибших или их родственников, которые сходили с ума от горя в «Пулково», объединил россиян в дни траура, он же их и поссорил.
Немало камней попало и в огород СМИ — как справедливых (так, один из федеральных телеканалов объявил погибшими живых людей и растиражировал их фотографии), так и, полагаю, необоснованных — мол, зачем же так много фотографий и подробностей. Но именно фотографии десятимесячной девочки у окна в зале ожидания, рассказы о жизни тех, кто никогда не вернется домой из отпуска в Египте, по-настоящему тронули людей. 224 человека — цифра холодная и металлическая. Когда читаешь списки имен, смотришь на фото — вот бабушка с внуком впервые поехала за границу после долгих уговоров детей, вот молодожены, вот пара средних лет с сыном и невесткой, — поневоле начинаешь думать о том, чем они жили, что они ели на завтрак, кто-то их ждал и любил. От этого становится еще страшнее. Но запрещая себе думать об этом, мы черствеем, сами того не замечая.
Траур обязывает к снижению повседневного шума — в словах, в поступках, в мыслях, — для того, чтобы подумать о вечном и чем-то своем, помолиться, мысленно разделить горе с пострадавшими. Главное — бесшумно. Пожалуй, самым честным и смелым было в тот страшный уик-энд воздержаться от обвинений. Те люди, которые молча несли цветы, свечи, игрушки — в том числе в Киев, — предлагали свою помощь, переводили деньги на счета родственников погибших, действительно знали, что надо делать в такую минуту. Оставаться людьми, например.
