— Виктор Викторович, объясните для начала: почему «находка тысячелетия»?
— Так корабль окрестили не ученые, а журналисты. Может, потому, что ему больше тысячи лет. Возможно, с эпитетом ваши коллеги переборщили, но лишь отчасти. Это действительно удивительная находка, можно сказать — уникальная. В Северном Причерноморье помимо этого корабля найдено всего два судна подобной сохранности, относящихся к византийскому периоду. Но лежат они на более серьезных глубинах. Исследования даже этого судна будут сложны — с теми же полноценную работу ученые смогут провести не раньше чем через несколько десятков лет. Чтобы вы понимали, данный корабль лежит на глубине 83 метра. Аквалангист спускается к месту кораблекрушения порядка десяти минут, работает на грунте не больше 20, а выходит на поверхность полтора часа. Если увеличить время работы водолазов на дне хотя бы на 10 минут, процесс декомпрессии будет занимать уже не полтора часа, а все три. Те же суда лежат на 120 метрах, и выходить с такой глубины аквалангисты будут 4–5 часов. Не говоря уже о том, что погружения на такую глубину связаны с риском для жизни.
— Когда появились первые сообщения об этой находке, все высказывались очень осторожно: «предположительно корабль византийской эпохи», «вероятно, ему 1000–1100 лет». После первого этапа экспедиции наверняка появились более точные данные. Расскажите, что это за корабль.
— Да, за это лето мы не только смогли его датировать, но и узнать, откуда он плыл и куда. Это византийское судно, относящееся по керамике, которую мы на нем обнаружили, к Х–ХI векам нашей эры. Чтобы все понимали, в это время на Руси происходили такие процессы, как Крещение Руси, правление Святого князя Владимира Великого, Ярослава Мудрого. Что касается Византии того времени, то это было еще достаточно сильное государство, которое распространяло свое влияние на Средиземноморье, на побережье Черного моря. Мы предполагаем, что данный корабль отплыл из района Константинополя, пересек Черное море, видимо, курсом на мыс Сарыч (в те времена таким путем шли почти все корабли), далее он повернул на запад и двигался вдоль берега. Возможно, конечным его пунктом должен был стать Херсонес — средневековый Херсон (в то время это была фема или, говоря современным языком, округ Византийской империи), либо города, располагавшиеся на западном побережье Крымского полуострова. Однако, вероятнее всего, из-за шторма он потерпел крушение в пяти километрах от берега, на траверзе входа в Балаклавскую бухту, где и был найден аквалангистами из подводно-поискового клуба «Ростов-Дайв», которым руководит настоящий профи Роман Дунаев.
— Как вам удалось рассчитать путь корабля, уточнить его датировку?
— С помощью амфор, найденных на месте кораблекрушения. Дело в том, что амфоры — основная тара древности и Средневековья — достаточно хорошо изучены. По цвету глины, из которой они были изготовлены, по форме сосудов, по их размерам мы можем довольно точно сказать, в каком районе они были изготовлены и в какой временной отрезок. Более того, забегая вперед, могу сказать: мы определили и что перевозилось в этих сосудах. С места кораблекрушения для уточнения датировки мы подняли пять амфор. Промывая содержимое, мы надеялись обнаружить внутри них, например, виноградные косточки или же косточки оливы. Но ничего из этого мы не нашли. Зато мы обнаружили пробку из сосновой коры, которой была заткнута одна из амфор. Причем посередине пробки было отверстие. О чем это говорит? Скорее всего, в этих амфорах перевозили продукт, который выделял газ. А наверное, единственным таким продуктом в то время было вино.
— А сколько вообще амфор находилось на этом корабле?
— Думаю, около тысячи. Но пока это только предварительные расчеты. Дело в том, что на данный момент мы наблюдаем только верхний горизонт памятника — иными словами, верхний слой с амфорами. Но под ним в илу может быть еще один или два слоя.
«Консервация дерева занимает годы...»
— Давайте вернемся к самому началу — как удалось обнаружить этот корабль?
— В мае этого года мы проводили предварительное обследование района Балаклавской бухты и готовились к проведению полноценной подводно-археологической разведки. Наверное, возникнет вопрос: почему мы решили исследовать именно этот район? Дело в том, что Балаклава известна как один из древних портов. Дно в районе бухты мы исследовали с помощью гидролокаторов, которые, к слову, стали доступны археологам только в последнее десятилетие и значительно облегчили нам жизнь. Как раньше происходили поиски? Практически вслепую. На дно опускали трал, в месте, где он цеплялся, погружались аквалангисты. Теперь же благодаря гидролокаторам у нас есть довольно четкая картинка дна. Конечно, по изображению на сонаре сказать, что под нами именно древний корабль, нельзя. Например, в данном случае мы увидели большое скопление твердых предметов, что в такой дали от берега редкость. Конечно, это мог быть просто выход каменной гряды. Чтобы окончательно понять, что именно под нами, нужна визуальная разведка. Когда на дно спустились аквалангисты, сомнения отпали: прямо на поверхности дна они увидели скопление амфор.
— Сейчас закончился первый этап экспедиции, какие работы были самыми важными? Вот вы подняли несколько амфор...
— Это был не самый значимый этап нашей работы, важнее было сделать разметку объекта. Для этого место кораблекрушения маркированными линями разбивается на квадраты. Такая операция помогает определить размеры судна, сориентироваться по сторонам света. Потом был сделан фотоплан объекта, собран планшет, состоящий из сотен фотографий. Дело в том, что на дне на такой глубине — практически кромешная тьма. Полностью сфотографировать объект не получается, фонарь может осветить лишь небольшие квадраты. Мы фотографировали эти кусочки, а потом из сотен кадров собирали единую карту кораблекрушения. Теперь мы точно знаем, в каком из квадратов находится та или иная амфора или фрагменты корабля.
— Кстати, а каковы его размеры? И почему изначально говорилось о двух столкнувшихся судах?
— В длину он, скорее всего, был метров 30, в ширину — 6–7. Вероятно, это было классическое византийское судно, с заостренными носом и кормой, похожее на барку. Но говорить о конструкции самого судна рано: пока мы еще не добрались до корпуса, он находится под слоем керамики, в иле. Что касается первоначальной версии о двух столкнувшихся судах, мы посчитали так потому, что увидели два скопления керамики, лежащих на определенном расстоянии друг от друга. Но оказалось, это две части одного судна, просто, прежде чем лечь на дно, оно разломилось.
— Расскажите подробнее о подъеме амфор: это долгий процесс?
— Ничего особо сложного в этой операции нет: уходя вниз, подводник берет с собой специальную сетку или, если предметы очень хрупкие, ящик, к которому привязан так называемый «парашют» — герметичный мешок. После того как предметы уложены в клеть, этот мешок надувают воздухом — и вся конструкция всплывает. Вручную аквалангисты никаких артефактов со дна не поднимают — им ведь еще предстоит полуторачасовая декомпрессия. Но сложность работы на данном объекте была в другом: после того, как аквалангист берет со дна одну амфору, из-за поднявшегося ила он фактически слепнет. Работать приходилось на ощупь, зная, где лежат остальные сосуды.
— Виктор Викторович, все знают, что обычные археологи работают с помощью кисточек, лопаточек… А какие инструменты в Арсенал подводного археолога?
— Размывка производится инжекторами — приборами наподобие насосов, которые втягивают в себя грунт: ил или песок. Весь грунт уносится за пределы раскопа по трубе, на конце которой вешается сеточка для улавливания мелких находок. В целом же процесс идентичен с «наземными»: мы расчищаем один слой, фиксируем его, поднимаем артефакты и принимаемся за следующий.
— Что происходит дальше с поднятыми со дна предметами? Вряд ли их сразу же отправляют в музейные хранилища…
— С амфорами все относительно просто: сперва изучается содержимое сосуда, затем он высаливается. Для этого его помещают в пресную или лучше дистиллированную воду. В ней он лежит от двух-трех месяцев до полугода. За это время из глины выходит вся соль. На этом основная обработка амфоры заканчивается. Процесс же обработки деревянных предметов, так называемая консервация, куда сложнее. Дело в том, что за те сотни лет, что они пролежали на дне, древесина насквозь пропиталась водой, как губка. Вытащи ее на сушу и просто высуши — находка развалится. Поэтому как только, например, ту самую пробку извлекают со дна, ее помещают в специальный раствор, который постепенно замещает воду в структуре деревянного предмета. Как правило, для этого используется полиэтиленгликоль. По такому алгоритму консервируют не только мелкие деревянные предметы, но и целые корабли или их фрагменты. Так были законсервированы знаменитая «Васа», бременский когг, корабли викингов, найденные в Роскилле-фьорде (Дания)…
— Сколько времени занимает эта операция?
— Процесс консервации и поддержание стабильного состояния древесины той же «Васы», который начался в 60-х годах, ведется до сих пор. Но в принципе основной этап проходит в течение первых нескольких лет.
СПРАВКА "МК"
«Васа» — шведский боевой корабль, спущенный на воду летом 1628 года. На тот момент это был один из самых крупных и дорогих кораблей шведского флота, однако из-за конструктивных ошибок он опрокинулся и затонул во время своего первого выхода из Стокгольмской гавани, не продержавшись на воде и получаса. Спустя 300 с лишним лет его обнаружили и решили поднять. В итоге под корпусом пробили туннели, сквозь них провели так называемые «полотенца»-тросы, после чего судно подняли на понтонах. Затем предстоял этап консервации, для чего был построен крытый док. В течение 17 лет корпус судна днем и ночью орошали замещающим воду раствором. Сперва работу выполняли вручную, затем разработали полностью автоматизированную систему. На данный момент «Васа» является единственным в мире судном ХVII века, деревянные конструкции которого сохранились на 95%. Он является главным экспонатом в стокгольмском музее «Васа», возведенном вокруг корабля.
«На этом корабле можно найти древние книги, посуду. Золото — вряд ли...»
— Сразу после того, как наш «византиец» был обнаружен, начались разговоры о том, что его можно поднять и сделать из него «российскую «Васу». На ваш взгляд, это возможно?
— Вполне. Более того, на сегодняшний день у нас, в Северном Причерноморье, это единственный корабль, который можно рекомендовать для всеобъемлющего изучения, включая подъем и консервацию. Благо это не очень большое судно.
— Как хотя бы теоретически может проходить этот процесс?
— В каждом конкретном случае есть свои нюансы. «Васу», например, поднимали целиком, но не нужно забывать, что это корабль ХVII века, наш же — на пять веков старше. Но вариантов подъема и изучения корпусов затонувших судов есть всего два. Первый — более дорогостоящий, но и более интересный. Под остатки корпуса судна подводятся специальные жесткие конструкции, с помощью которых судно поднимают на поверхность. Причем поднять его можно как целиком, так и по частям — все зависит от сохранности объекта на дне. Затем его консервируют. Второй вариант — более быстрый и менее затратный. С судна поднимается груз, фиксируются размеры и формы его корпуса, проводится фото- и видеосъемка. После чего корабельные конструкции засыпают песком для сохранения, так сказать, для будущих поколений исследователей, если через какое-то время будет желание к нему вернуться. На поверхности же изготавливают точные копии всех фрагментов судна из пластика либо из дерева. В принципе в музеефикации археологических объектов используется и тот и другой вариант. Все зависит от имеющихся средств.
— А почему вы считаете, что корпус корабля сохранился?
— Какие-то фрагменты видны даже сейчас — шпангоуты, части рангоута. Объясняется это тем, что на глубине, где лежит судно, 83 метра, минимальная органическая жизнь. Более того, само Черное море за счет своей малой солености дает возможность сохранения фрагментов древесины. Там менее активен самый заклятый враг подводных археологов — морской червь. Например, в водах Средиземного моря у такого корабля шансов сохраниться было бы меньше — там червь очень активен.
— Получается, в процессе исследования корабля можно найти и другие органические артефакты?
— Вполне возможно, что в этом иле, который насыщен сероводородом, мы могли бы найти фрагменты растительных канатов, может, фрагменты кожаных изделий. Но самая заветная мечта любого археолога — найти на одном из таких кораблей цисту — особый пенал, в котором хранились древние книги. О такой находке в свое время мечтал выдающийся археолог Владимир Дмитриевич Блаватский.
— А золото возможно найти в трюмах этого корабля?
— Это первый вопрос, который нам задают журналисты. Возможно, но надо понимать, что это не будут сундуки с золотом, как в Карибском море. Здесь речь может идти о нескольких десятках, в крайнем случае сотнях золотых монет, которые перевозил купец в своем кожаном кошелечке. Здесь другое интересно: на этом корабле могут быть, например, статуи, украшения византийского периода, оружие, да даже просто керамическая посуда, из которой ели члены экипажа, представляет интерес.
«Стоимость одной амфоры на черном рынке — 300–500 долларов...»
— Данный корабль может представлять интерес для черных археологов?
— Конечно. Дело в том, что стоимость одной амфоры на черном рынке составляет 300–500 долларов. А их там сотни... Понятно, что все сосуды кто-то вряд ли сможет незаметно поднять. Но даже в случае, если несколько амфор будут украдены, мы рискуем потерять часть ценнейшей археологической информации. Ведь на одном из этих сосудов могут быть графити или надписи, которые позволят нам полнее изучить это кораблекрушение. Вот, например, мы подняли пять амфор, но только в одной сохранилась деревянная пробка, по которой мы смогли сделать предположение о перевозимом на судне грузе. В археологии мелочей нет, каждый предмет или даже его часть несут какую-то информацию. Поэтому сейчас мы бьемся над тем, чтобы этот уникальный объект внести в государственный реестр объектов культурного наследия.
— Как это поможет избежать проникновения на судно?
— В принципе уже сейчас Черноморский флот РФ оказывает нам значительную помощь и ведет наблюдение за районом, где лежит данный объект. Но как только корабль будет включен в список культурного наследия, это район будет ограничен для постановки на якорь и подводных спусков.
— На ваш взгляд черная подводная археология распространена в нашей стране?
— Проблема есть, но не нужно утрировать это явление. Все же человек должен иметь навыки для погружения на такие глубины, снаряжение, катер. Но на малых глубинах археологические объекты подвергаются разграблению довольно часто. Особенно безответственно относятся к памятникам подводной археологии частные дайв-центры, коих на побережье существует великое множество. Организаторы погружений могут, например, взять средневековый якорь, перенести в другое место и там показывать своим туристам. Живой пример: в этом году под Судаком мы обнаружили два средневековых якоря, зафиксировали, решили поднять для передачи в фонды музея-заповедника «Судакская крепость». Как только начали работы, тут же появились какие-то ребята из близлежащего дайв-центра, которые стали утверждать, что эти якоря принадлежат им. Мол, они их нашли раньше и теперь показывают своим туристам. Те якоря нам пришлось забирать чуть ли не с Полиция.
— Кроме того, большинство коммерческих инструкторов не следят за тем, что некоторые их клиенты уносят в память о погружении со дна керамические черепки — так сказать, на сувениры, — продолжает Виктор Лебединский. — Некоторые дайверы и вовсе занимаются сбором целых коллекций из подводных артефактов — знаю парочку таких. Поэтому важно как можно скорее изучить этот корабль.
— А сколько лет хотя бы примерно может занять исследование и подъем судна?
— Все упирается в финансирование. При самом благоприятном расчете мы сможем закончить работы года за 2–3. Если же будем трудиться на голом энтузиазме, как сейчас, то лет за десять управимся. Если его не разграбят.
