Вот лишь самые свежие примеры. На прошлой неделе прошли обыски в доме создателя социальной сети для заключенных и их родственников «Гулагу.нет» Владимира Осечкина. Итог «наезда» — на грани закрытия оказался проект, участники которого за 4 года своего существования сделали практически невозможное. На «Гулагу.нет» было опубликовано больше 390 видеосюжетов (наглядно показывающих всю суть происходящего в российских тюрьмах) и 4500 заявлений, открытых писем, в том числе о пытках и коррупции (по ним в итоге возбужден целый ряд уголовных дел).
Или еще один сюжет. На днях Интернет потрясло скандальное видео с членом ОНК по Свердловской области. Суть записи проста: сотрудники УФСИН запечатлели правозащитницу в момент интимного контакта с заключенным. И тут же — хлесткий комментарий тюремщиков: мол, это чуть ли не обычная практика, когда члены ОНК берут деньги и занимаются сексом за решеткой с заключенными.
Но сотрудники ФСИН почему-то забыли, что по закону члены ОНК могут входить в СИЗО и колонии только по двое и общаться с заключенными и осужденными только в присутствии сотрудников. Ни разу за те два года, что я посещала московские изоляторы, не было по-другому. Коллега из региона на видео общается с заключенным тет-а-тет, причем происходит это в комнате свиданий, а не в камере или отряде. Вывод напрашивается сам собой. Либо женщина пришла в колонию не как правозащитник, а как частное лицо, либо администрацию колонии надо отдавать под суд за грубейшее нарушение закона. Сама «героиня» сюжета объяснила интимные кадры очень просто: «В СМИ была размещена видеозапись, где показана моя встреча во время личного свидания с осужденным, с которым у меня семейные отношения. Снимать на видео такое свидание не имели право. В связи с опубликованием незаконной видеозаписи мною готовится заявление в судебные инстанции и правоохранительные органы».
Но, как говорится в известном анекдоте, ложки нашли, а осадок остался. И в головах у граждан застрянет не абсолютно логичное объяснение женщины, а эффектный скабрезный вывод чиновников: правозащитники оказывают интимные услуги за решеткой.
Наконец, последний случай — в ночь со среды на четверг обыски прошли в Комитете за гражданские дела, который возглавляет член Совета по правам человека, член ОНК Москва Андрей Бабушкин. Кстати, уж не знаю, случайно или нет, но буквально накануне в гостях у Бабушкина был Алексей Навальный. Да, самого Бабушкина пока ни в чем не обвиняют (только его помощника), но то, как вели себя люди в форме при обысках, что говорили, показало: он для них больше не авторитет. И это страшно.
Андрей Владимирович был родоначальником правозащитного движения, многие законы написаны им или с его помощью. Это он недавно не побоялся выступить публично против пыточного законопроекта Минюста.
Расскажу только одну историю. Сотрудники Комитета за гражданские права и лично Бабушкин помогали несовершеннолетнему Антону С. Писали жалобы на приговор, привозили в детскую колонию конфеты, убеждали родителей посетить сына и т.д. Затем Антон освободился, совершил новое преступление, и Бабушкин защищал его в суде, даже ухитрился оплатить часть ущерба из собственной зарплаты. Он же устроил его на работу в торговую палатку, которую тот обворовал и сбежал. В итоге Антон... убил его маму. «Он выписался из наркологической больницы, где в это время лечился, купил нож, приехал ко мне домой, зная, что я возвращаюсь с работы под утро. Почему мама ему открыла, я не знаю. Знаю лишь, что открытая дверь стоила ей жизни» — это слова Андрея. И после этой истории Бабушкин... не бросил правозащиту.
Что происходит?! Почему именно сейчас? Не оттого ли это, что правозащитники стали сильно путаться под ногами у силовиков? Не оттого ли это, что мы (пишу не только как журналист, но и член ОНК) стали все точнее и точнее попадать в цель? Власть оказалась в тупике: с одной стороны, она сама наделила нас правом контроля, с другой — мы показываем то, что она хотела бы скрыть от всех. Если так, то провокации неизбежны. Честно признаюсь, я уже давно хожу в изоляторы в костюмах без карманов. И любой разговор с жертвой произвола, нуждающейся в защите, записываю на диктофон. Многие правозащитники уже готовы сложить мандаты, только бы не быть публично опозоренными или обвиненными во всех грехах. Но если нам сейчас заткнут рот, то кто будет рассказывать правду, кто будет бороться с пытками? Мы — последние.
