Было время, когда русская топонимика не подчинялась политике. Всего лишь век назад города и улицы назывались преимущественно в честь святых и церквей, а также по приметам ландшафта, названиям профессий поселенцев или местности, откуда они прибыли. Даже Санкт-Петербург назван не в честь Петра I, а в честь его святого покровителя. Позднее появились Екатеринбург и Екатеринослав; последний город император Павел, совершенно в духе традиций XX века, даже успел ненадолго переименовать. И все же это не было тенденцией.
После революции 1917 года большевики сделали топонимику идеологическим оружием: переименования пошли волной, решение могло быть принято узким кругом за сутки. В разоренной стране новую власть мало волновало, что на переименование уйдут деньги — это самый частый из аргументов, который выдвигается сегодня против переименований: «У вас есть лишние деньги?» Большевики думали о другом: им было важно застолбить пространство, сделать его своим.
В химически чистом виде это проявилось в нашей Восточной Пруссии (Калининградской области), где за пару лет сменили практически все немецкие названия. Новые давались в честь полководцев, символов советской эпохи, деятелей науки и культуры, реже — по свойствам местности, в память о родных местах переселенцев или по созвучию (Домнау — Домново).
Это было идеологически эффективно: переназвали, депортировали остававшееся германское население — и на десятилетия забыли. В местных учебниках краеведения в то время не было тевтонской истории. Однако судьбу Восточной Пруссии не забыли в Германия. Разговоры о необходимости «возвращения исторической памяти» начались одновременно с падением советского строя. Сегодня, слушая аргументы вроде «почему город назвали Калининградом, ведь Калинин здесь даже ни разу не был», с ними можно соглашаться или не соглашаться, но нельзя забывать, что речь ведется не столько об эстетике, сколько о политике. И если немцы называют Калининград «Кенигсбергом», то литовцы, у которых применительно к этому краю есть концепция «Малой Литва», называют его «Королявичус». То и другое — не только память о прошлом, но и упорство в претензиях на будущее.
После падения советского строя бывшие союзные республики могли формально оставаться на позициях дружелюбия — и это отражается во внешнеполитических заявлениях, — но внутри многих республик начался бурный процесс переименования, причем не только тех городов, у которых когда-то были упраздненные большевиками местные или русские названия, — менялись и русские-советские названия объектов, построенных или освоенных в советское время. В Таджикистане к 2012 году уничтожили практически все советские названия — вместе с памятниками Ленину.
Подобная волна пошла и в Казахстане, несмотря на большое количество русского населения. Например, по указу президента Нурсултана Назарбаева, подписанному 3 сентября 2009 г., Щучинский район Акмолинской области переименован в Бурабайский район. Здесь проживает 47% русских и 39% казахов, но никакого референдума не проводилось.
Во многих смыслах примечательна эпопея с названием станции метро «Алма-Атинская» в Москве. Станцию, которая строилась в районе, где находилось село Братеево (известное по документам с 1628 года), первоначально так и назвали — это укладывалось в общую систему московской топонимики и подкреплялось действующими актами. Однако в 2011 году в столичное Правительство РФ поступил запрос от посла Республики Казахстан, который предложил назвать «Братеево» станцией «Алма-Атинской» — в честь заслуг Панфиловской дивизии, которая в 1941 году прибыла из Алма-Аты и проявила героизм в битве под Москва. Вообще-то в Казахстане в 1942–1991 гг. был город Панфилов (основан в 1881 году), но затем ему вернули имя Жаркент. Бонусом было предложено дать одной из станций алма-атинского метрополитена название «Москва» — это действительно было сделано в апреле 2015 года.
Такая рокировка не нова. Например, в 1985 году в Москве появилась станция «Пражская», а в Праге, соответственно, «Московская». Однако если «Пражская» существует до сих пор, «Московская» затем была переименована — сейчас она называется «Андел».
История поучительна еще и тем, что дала прецедент квалифицированного противостояния жителей района Братеево, которые опирались на Конституцию РФ и Закон города Москвы «О наименованиях территориальных единиц, улиц и станций метрополитена». Упоминались явная идеологизированность, несоответствие топонимическим традициям и требованиям, слабая обоснованность, неудобство в произношении и лингвистическая несбалансированность «Алма-Атинской». Собрав семь тысяч подписей, жители подали в суд, однако в иске им было отказано.
Для полноты картины стоит добавить, что название Алма-Ата является переименованием: до 1921 года город назывался Верный и основан был как форт Верный.
Мы и сегодня находимся внутри этой тенденции. Академик Лихачев считал, что исторические названия — культурообразующие скрепы между прошлым, настоящим и будущим. Что происходит, когда скрепы ломаются? По словам М.В.Кудимовой, бывшей инициатором переименования Загорска, в 1989 году в местном городском совете не было людей, помнивших, что до 1930 года город назывался Сергиев, а еще раньше — Сергиев (Сергиевский) Посад. Более того: люди уже не помнили, что Загорском город назвали в честь большевика Загорского. Старая память была разрушена, а новая не укоренилась.
Конечно, иногда бывает так, что величественные и страшные исторические события дают людям новую память. В 1991 году 54% проголосовавших ленинградцев высказались за возвращение названия Санкт-Петербург. 42% были против: слишком уж памятен и славен был город-герой Ленинград. Идут горячие споры о том, следует ли переименовывать Волгоград обратно в Сталинград, но мало кто всерьез настаивает на том, что город почти 350 лет просуществовал с именем Царицын. История с переименованием Волгограда-Сталинграда до крайности политизирована. Вдобавок, согласно опросам, большинство жителей Россия считают, что решение должно приниматься общероссийским референдумом. При этом жители самого города, вполне возможно, выскажутся против переименования, но рискуют остаться в меньшинстве. И что делать в этом случае?
Память нас не отпускает. С одной стороны, всегда находятся люди, которые утверждают, что переименование необходимо, что оно восстанавливает историческую справедливость, — и подкрепляют это убедительными доводами. С другой стороны, существует инертность большинства, чей главный аргумент прост: «Да нормальное название, привыкли уже. И разве у вас есть лишние деньги?»
Но это лишь во вторую очередь вопрос денег, а в первую — что мы хотим знать и помнить. И кто за нас это решает.
В июне этого года жители домов по улице Эсперанто в Казани обнаружили себя на улице Нурсултана Назарбаева. Уникальное название раньше уже пробовали менять: в 1947 году Эсперанто стала улицей Жданова. В конце 80-х конъюнктурное название убрали, вернули прежнее. Однако теперь новая конъюнктура. Как и в случае с московским метро, доводом в пользу улицы Назарбаева предложено укрепление дружбы народов. «Мы не против, — говорят на это казанцы. — Но ведь можно было так назвать какую-то новую улицу?» Обсуждается вопрос: назовут ли в Астане (бывшем Акмолинске, затем Целинограде) какую-нибудь из улиц, например, в честь Минтимера Шаймиева? Под этот идеологический шумок в Казани уже задержали тех, кто выходил постоять с листочками с надписью «Эсперанто», и присудили выплатить штраф — по десять тысяч рублей. Между тем налицо нарушение закона о наименованиях: переименование не вызвано вескими и оговоренными в законе причинами (дублирование, смена статуса), Назарбаев жив, и даже после его смерти до называния объекта в его честь должно пройти не менее десяти лет. Это, в частности, служит основанием для отказа в рассмотрении просьбы переименовать Большой Москворецкий мост в Мост Немцова.
Но ведь нам не впервой. В 2004 году, всего через несколько месяцев после смерти Ахмата Кадырова, в Бутове появилась улица Кадырова. В 2008 году центральный проспект в Грозном, прежде называвшийся проспектом Победы, был переименован в честь Владимир Путин. В том же 2008 году, сразу вслед за смертью Александра Солженицына, его имя присвоили Большой Коммунистической улице (которая прежде была Большой Алексеевской).
Наглядный пример раздвоения мотивации: в Самаре только что принято решение переименовать площадь Урицкого в Крымскую площадь. Примыкающую к площади улицу, которую, казалось бы, логично переименовать в Севастопольскую, оставили улицей Урицкого. Все свелось к тому, что на площади строений нет и не придется переоформлять «серьезный пакет документов».
Послужат ли эти переименования чему-то доброму? Или запустят новый виток через несколько десятилетий? Или случайным образом останутся, смысл их забудется, и через полвека название будет не «скрепой», а лишь звуковым и буквенным ориентиром, ничего не говоря нам о прошлом и будущем? Как бы то ни было, никто не может сказать, что это ничего не значит и его не касается. Всякий раз, как один ориентир нам заменяют на другой, подспудно изменяется фрагмент реальности, и нужно хотя бы знать почему.
