Женщина приехала в Москву из Таджикистана в 1993 году. Без денег, без вещей, но с надеждой — здесь ее примут, помогут.
Обрести крышу над головой, работу и постоянный заработок она отчаялась после того, как лишилась паспорта.
«У меня все лучшие годы прошли на улице, — говорит Алевтина. — 22 года я провела среди бомжей, воров, алкоголиков. Сколько раз умирала, столько же поднималась с колен. Да что там, если все рассказывать, жизни не хватит...»
Видеоролик в Ютубе, где Алевтина Укустова рассказывает о своей горькой судьбе, набрал тысячи просмотров в Сети. «Лайки», отзывы, сочувствие — в полном объеме. Для хорошего человека ничего не жалко. А уж на слова поддержки народ у нас не скупится. Тем более за «лайки» денег не берут.
Героиня сюжета не сомневалась — сработало. Если столько сочувствующих, значит, найдутся и желающие помочь. Пусть не тысячи. Человек десять-двадцать, и то хорошо. Наивная.
Помощи от любопытных интернет-пользователей она не дождалась.
«Пока я ходила за хлебом, моих детей расстреляли»
Трагическая история Алевтины Укустовой берет начало в лихих 90-х.
Жила она тогда в Таджикистане. Муж занимал престижную должность, двое детей, шикарное жилье в Душанбе. Но ничто не бывает так призрачно, как благополучие. Сегодня ты богат, а завтра можешь оказаться на паперти с протянутой рукой.
Гражданская война в Таджикистане вдребезги разбила благополучный уклад жизни Алевтины.
Справка «МК»: Гражданская война в Таджикистане — вооруженный межклановый внутриэтнический конфликт между сторонниками центральной власти и различными группировками в лице Объединенной таджикской оппозиции, последовавший за провозглашением независимости страны в результате распада СССР (1992–1997). Наиболее ожесточенное противостояние происходило с конца августа 1992 года по июль 1993 года, когда страна была фактически разделена на две части. С лета 1993 года интенсивность конфликта пошла на спад, хотя отдельные стычки продолжались до примирения противоборствующих сторон 27 июня 1997 года.
— По паспорту я русская. Дочь репрессированного. У меня есть высшее образование — я инженер-технолог пищевой промышленности. Супруг МГУ заканчивал, — начала рассказа Алевтина, — потом был директором нефтебазы. Деньги большие водились в семье. Нужды не знали. Когда началась война, супруга попросили с должности. На ранее накопленные средства пытались выжить. Деньги тогда нам не дали поменять, много пропало. Но в мае 1993 года мужа моего убили. А в августе не стало моих дочерей — Зине было 10 лет, Тане — 5. В тот день я отправилась получать по карточкам хлеб. Взяла талоны и на соседей. Девочек своих заперла в доме. 11 часов отстояла в очереди на хлебозаводе. А когда вернулась, то узнала, что бандиты расстреляли моих детей, из дома все вытащили.
А спустя еще некоторое время мародеры выгнали Алевтину из квартиры, посадили в поезд и отправили в Москву.
— Меня заставили переоформить жилплощадь. Я подписала все документы, меня посадили в поезд Душанбе–Москва со словами: «Чеши в свою Россию». Из всего богатства успела припрятать в укромное местечко лишь пару золотых колец, подаренных мужем. Ни денег, ни вещей при мне не было.
Шел 1993 год. Москва. Остановка — Казанский вокзал.
Женщина спустилась на перрон. В кармане ни гроша. Из документов с собой лишь паспорт, свидетельство о смерти мужа да старые семейные фотографии. В столице — ни одной родственной души, ни одного мало-мальски знакомого человека. Как знаешь, так и выживай.
— Три дня перекантовалась на Казанском вокзале. Девятый зал тогда был бесплатный. Это было время бездомных. На вокзале беженцев, переселенцев пруд пруди. Там я познакомилась с Галиной, которая считалась «своей» среди местной публики. Когда-то ее на улицу выставила родная мать, после того как узнала, что отчим домогался дочери. На улице женщина познакомилась с каким-то парнем, родила сына. Мальчик вырос, а Галя по-прежнему жила на улице. Это она мне посоветовала бежать с Казанского вокзала, он считался самым криминальным. И мы с ней переселились на спокойный Павелецкий. Через четыре года Галя умерла от туберкулеза.
Без малого шесть лет, проведенные в стенах Павелецкого вокзала, Алевтина вспоминает как рай. Так и говорит: «Доброе было время, благодатное».
— На Павелецком бездомных хватало. Люди там жили годами, друг друга знали. Знаете, как я зарабатывала деньги? Просила вокзальных алкоголиков, которые по контейнерам лазили, приносить мне шнуры, которыми обматывают коробки из-под техники. Я из этой лески вязала крючком мочалки и сумки. Красила изделия марганцовкой или зеленкой. За ночь вывязывала три мочалки и две сумочки. Затем продавала товар в переходе. 50–60 рублей выручала. До дефолта мне на эти деньги жилось вольготно.
Лапша быстрого приготовления много лет служила для Алевтины и обедом, и завтраком, и ужином. С кипятком проблем не возникало. Милосердных людей хватало. Сотрудники привокзальных кафе не отказывали женщине в стакане кипятка.
— До 1998 года я жила на Павелецком, пока там не сменилось руководство. Помню начальника вокзала — золотой человек. Он никогда нас не гонял. Даже днем нам позволялось спать, никто слова не говорил. Сиденья были удобные. Наши мужики перегородки опускали, мы стелили картон, вытягивали ноги и дремали. С милицией у нас выстроились доверительные отношения. Мы им помогали воров вычислять.
Постепенно власть на вокзале сменилась. Раскладные пластиковые кресла поменяли на металлические, цену за ночевку подняли сначала до 5 рублей, вскоре увеличили до 10, сортир тоже сделали платным.
— Платить за ночлег 10 рублей стало для меня непозволительной роскошью. И мне пришлось сворачиваться. Тогда я сдала перекупщикам свои золотые кольца. Выручила мизер, даже смешно говорить об этом... Тем временем рынок рос. Мои мочалки и сумки стали никому не нужны. Поставили меня однажды знакомые в переход на Арбате милостыню просить. Первая женщина протянула мне 500 рублей. Я не смогла взять. Стала рыдать... Так что с попрошайничеством у меня как-то не задалось.
«Когда долго сидишь, ноги начинают течь, пахнуть — это болезнь всех бездомных»
Кризисный 1998 год стал для Алевтины переломным.
К тому моменту она уже успела побывать на приеме у многих депутатов. Ее историю из уст в уста передавали чиновники в высоких кабинетах. Только толку — ноль.
Однажды Алевтине не хватило денег расплатиться за вход в вокзал. Села она в поезд на кольцевой ветке метро и прикорнула. Очнулась — сумки нет. А в ней вся жизнь: паспорт, фотографии, свидетельство о смерти мужа, копии документов на проданную в Таджикистане квартиру.
И вот тогда женщина узнала, что такое настоящий ад.
— Я отправилась в центральное визовое управление, поведала свою историю. В ответ: «Ищите двух свидетелей, кто заверит вашу личность». Где мне таких искать? Да и если бы нашла, кто бы приехал в Москву? Да и я без документов далеко не уеду. Вот так я оказалась у разбитого корыта. Без документов я стала никем.
В тот день Алевтину так и не пустили на вокзал без денег.
— Лето на дворе стояло. Добрела я пешком до Воробьевых гор. Там лесок у Москвы-реки. Набрала картонок, соорудила себе ложе и уснула. 24 дня я там жила без еды. Только воду пила из Москвы-реки. Обмывалась по ночам. Подбирала пластиковые бутылки, наполняла их и так мылась. Вот тогда наступило отчаяние. Не знала, что делать. Помирать я уже готовилась. А потом решила подняться в храм, что на смотровой площадке. На некоторое время меня там приютили. Подрабатывала я у них, пока туда с проверкой не нагрянули. Меня без документов снова вытурили на улицу.
Каждый новый день для женщины стал испытанием. Не страшно было остаться голодной-холодной, жутко становилось при наступлении темноты. Как обезопасить себя ночью?
— Места для ночлега я старалась выбирать тихие, безлюдные, они казались безопаснее. В столице не осталось ни одного парка, сквера, где бы я не переспала. Чаще приходилось спать сидя. А когда долго спишь сидя, ноги начинают отекать, раздуваются до слоновьих размеров. Кожа растягивается. И наступает момент, когда ей больше некуда тянуться, и она лопается. Сначала появляются маленькие пузырики, потом язвочки, которые лопаются и текут. Если ноги не обрабатывать, они начинают вонять. Это болезнь всех бездомных. Случалось, я с текущими ногами заходила в метро, люди от меня в другой конец вагона шарахались. Очень неловко я себя чувствовала в такие моменты.
Я спрашиваю Алевтину о самых страшных днях в ее жизни. Она неожиданно смеется.
— Да они все были страшные. Иногда думаю: наверное, меня оберегает ангел-хранитель, раз я еще жива. Вы сами попробуйте хоть одну ночью поспать в Сокольниках, в парке за метро «Сокол», на Китай-городе или Чистых прудах. Перед тем как сомкнуть глаза, я всегда молитву читаю. Срабатывает. За двадцать с лишним лет, проведенных на улице, я ни разу не была бита. Одно время скинхеды издевались над бездомными. Вот их боялись все. Однажды пришлось мне ночевать на Чистых прудах. Ушла я ближе к Яузе, в парк, там спокойнее. Задремала. Вдруг услышала голоса. Приоткрыла глаза. Вижу, идут бритоголовые парни. Я уже попрощалась с жизнью. Они подсели, слово за слово. Я им рассказала про себя. Вдруг двое из них куда-то отошли. «Началось, — думаю. — Сейчас других приведут и будут меня бить». Приготовилась умирать. А они подошли с пакетами из «Макдоналдса»: «Ешь и будь осторожна». Я ведь не понаслышке знаю, скольких бомжей они убили, сколько оставили инвалидами, а меня почему-то не тронули... Повезло?
Алевтина на улице повидала немало смертей. Самая страшная — когда люди замерзали от холода. Тех погибших, чьих документов не находили, хоронили в пакетах, в общей могилке под номерками.
— Однажды зимой уселась на лавочке на улице. Под ноги, чтобы не окоченели, подстелила картонку и уснула. Ночью вдарил мороз. Я крепко спала и не почувствовала. Проснулась, а встать не могу, ступни колет, отморозила. Что делать? Мимо проходили люди, помогли мне связаться с организацией, которая оказывает помощь бездомным. В поликлинике для бомжей мне диагностировали сильнейшее обморожение, но ноги почему-то не почернели. Так я спаслась от ампутации. Врачи обработали, забинтовали и отпустили. Видите, какая я счастливая...
«Со мной из одной миски хлебали такие люди, на которых висели грозди вшей. Ко мне ни одна не перепрыгнула»
Домом для Алевтины за 22 года жизни на улице были монастыри, вокзалы, временные пристанища для бомжей, автобусы. Самым необычным местом пребывания стал спецприемник, где женщина прожила 2,5 года.
— Как-то мне довелось познакомиться с психологом, которая занималась бездомными. Она и посоветовала мне попроситься пожить в женский спецприемник №2 на Новослободской. Стояла зима 2002 года. Перед входом меня оглядел охранник: «Для бездомной ты шикарно выглядишь». И не поверил мне. Дело в том, что я всегда за собой следила — лучше не поем, а пойду деньги отдам на помывку или одежду чистую куплю. Летом проще — водоемов много, есть где постираться. Если денег кто давал, я скорее грязную кофту на чистую поменяю. Пусть голодная останусь, но пахнуть от меня не будет. С собой у меня всегда небольшая спортивная сумочка, где лежат запасные свитер, футболка, плавочки и чистые носочки. Зимние вещи я оставила у одной знакомой. В основном все бездомные от жадности хапают все, что плохо лежит. Вот в храмы приходят, там прихожане им одежду приносят, так они набьют тюки, а потом двинуться с места не могут.
В итоге приняли меня в тот спецприемник. Голову посмотрели — никаких букашек не нашли. Опять спасибо ангелу-хранителю — со мной из одной миски хлебали такие люди, на которых висели грозди вшей, а ко мне ни одна не перепрыгнула. Туберкулеза я чудом избежала. Отвели меня к инспектору, тот определил мне камеру, где я жила с задержанными молдаванками, хохлушками. Но я не просто там лежала целыми днями, еще и работала — снег убирала, полы мыла, позже мне стали доверять постельное белье в прачечную отвозить и обратно привозить. Сотрудники этого учреждения отправили на меня запрос в Среднюю Азию. Вскоре пришел ответ: «В связи с военными действиями все архивы уничтожены. Об Алевтине Укустовой ничего сообщить не можем». И мой вопрос с паспортом снова завис в воздухе.
— А в милицию вас часто забирали?
— Всего один раз. В 2005 году было жаркое лето, я уснула в метро. Разбудил меня лейтенант. Документов у меня не было, А так как я в приемнике долго жила, отпечатки моих пальцев остались в базе, характеристика на меня везде положительная. Лейтенант тогда извинился и отпустил меня.
Мытарствам женщины не было ни конца ни края.
— Целый год я работала в церкви в районе Кунцево. Я ведь когда-то заканчивала кулинарный техникум, образование у меня — повар 6-го разряда. Плюс высшее — пищевой институт. Поэтому в храмах меня везде поваром брали. За все эти годы я в одиннадцати монастырях потрудилась — и кашеварила, и ковры выбивала, и половицы красила, все делала. Но там без документов тоже долго не держат. До первой проверки. А потом снова шла на улицу. Однажды я пешком шесть суток шла до одного монастыря в Липецкой области. Ноги сбила в кровь. Вот там какое-то время прожила. Год трудилась в монастыре на Селигере. Но потом там начались комиссии. Без паспорта нельзя было находиться. После я нашла женщину, которая на дачном участке сдавала бездомным сарайчики. Платила я 100 рублей в сутки. Прихожане храмов оборудовали мне жилище: подняли пол, утеплили все коробками, старым ковром обили потолок, чтобы не продувало, приволокли диван, шифоньер, кресло, буфет, стол, даже маленький телевизор. Три года я жила в сарайчике, до 2010 года, пока зять хозяйки не предложил снести наши домики и построить нормальные бараки, чтобы подороже сдавать их. Женщина не согласилась. Переругались они тогда страшно. В итоге зять разрушил все наши сараи. Я снова оказалась на улице…
Добрым словом вспоминает Алевтина свое проживание в приюте для бездомных «Ной».
— Однажды зимой я попала в инфекционную больницу в Печатниках. Оформить туда меня помогли сотрудники благотворительного фонда. Они же мне назвали адрес, где бездомных кормят, купают, на время предоставляют ночлег в автобусе милосердия. 14 дней я прожила в автобусе. Новый год там встретила. Но потом надо было уступать место новичкам. И я отправилась в центр для бездомных «Ной». Хорошо мне там было. Условия, конечно, не очень, но, главное, ноги можно было вытянуть. Это уже счастье. А потом полиция всех разогнала, решили, что бездомных в центре держат в рабстве. Ой, плакали тогда люди: «Мы рады работать, только бы было где погреться и выспаться».
Последнее пристанище Алевтина обрела в Твери. Снова вокзал, парк, храм, случайные знакомые...
— В Твери мне тяжеловато. В Москве было легче выживать. Я в любой храм заходила, и мне сразу: «Алевтина пришла, давай мы тебя покормим».
— Сколько денег у вас сейчас в кошельке?
— У меня 240 рублей. На прошлой неделе нашла подработку на два дня — убиралась в продовольственной палатке. Платили по 500 рублей в день. На самом деле работы везде полно — на рынке можно торговать. Заработок там высокий — 500 рублей за выход плюс процент от торговли. Но чтобы устроиться, нужна медицинская книжка, а без паспорта ее не получить. Я пробовала и газеты продавать, и листовки распространять, но, как только узнавали, что я без документов, меня обманывали — могли на деньги кинуть, товар украсть.
— Помыться вам есть где сейчас?
— Я в Твери в парикмахерской уборщицей подрабатывала. Там познакомилась с одной женщиной. Вот у нее храню зимнюю одежду. Помыться иногда к ней захожу. Она мне часто предлагает остаться на ночь. Но мне неудобно людей стеснять — они вшестером ютятся в крошечной «двушке». Если совсем край, то остаюсь у нее на полу спать.
— На полу ведь жестко спать?
— Что вы, я уже о том, что жестко, давно не думаю. Лишь бы ноги вытянуть. От постоянного сидения ноги страшно болят.
Тем временем паспортная проблема Алевтины понемногу сдвинулась с места.
— Знаете, а я ведь нашла свидетелей, которые в ФМС подтвердили мою личность. Один из них — сотрудник спецприемника, где я жила, другой — работник Павелецкого вокзала. Все подтвердили, что я не шпионка, за 22 года из России не выезжала. Мое дело ведь даже в прокуратуре лежит. Знакомая адвокат похлопотала. Говорят, это единичный случай в Москве, когда человек 22 года живет на улице без паспорта. В итоге заполнила я все анкеты, сказали, через два месяца, возможно, сбудется моя самая заветная мечта — получу паспорт. И тогда поднимусь с колен. Так что подожду еще. Теперь я точно знаю, два месяца для меня не срок. Больше двадцати лет ждала и если надо, еще подожду...
