— Как было принято решение о росписи храма Христа Спасителя?
— Я помню, как начали восстанавливать собор Казанской иконы Божией Матери на Красной площади. На месте древней святыни был поставлен общественный туалет. И вдруг на месте туалета начали строить храм. Это было чудо. Я каждый день ходил смотреть, как возводятся сначала стены, потом устанавливается купол… Это было настолько удивительно, что тогда я поверил, что, может быть, когда-нибудь восстановят и храм Христа Спасителя. Ведь что говорилось у нас? Храм не представляет собой художественной ценности. Вот в чем было иезуитство, ложь искусствоведов, лжеученых, которыми так богата наша великая страна. Как же не представляет, когда лучшие художники, лучшие скульпторы, лучшие архитекторы принимали участие в этом всенародном деле! Да еще и посвященном такому событию, как освобождение от наполеоновского нашествия. Как символ он был построен. Как символ его разрушили. И как символ его восстановили.
Воссозданный храм Христа Спасителя ведь долгое время стоял с абсолютно белыми стенами. Было стойкое мнение, что храм расписать нельзя, нет таких художников, которые смогут повторить росписи ХIХ века. Предполагалось, что будут идти иконы по нижнему ряду, и все. Я помню концерты Мстислава Ростроповича под белыми стенами и сводами. И вот неожиданно для всех патриарх Алексий Второй 27 февраля 1997 года принимает решение о воссоздании внешнего и внутреннего убранства храма Христа Спасителя в том виде, каким он был в ХIХ веке. И ведь повторилось все вплоть до мелочей.
Например, в том, первом храме, пол был из мрамора, яшмы и камней, привезенных из стран, проигравших войну 1812 года, — Франции, Италии. Из тех же каменоломен поступал мрамор на пол и стены нового храма.
— Как проходил конкурс на право расписывать храм?
— Вся художественная Россия зашевелилась: кто будет расписывать? Конкурсов было несколько. Была большая комиссия, которую сначала возглавлял митрополит Ювеналий, потом архиепископ Орехово–Зуевский Алексей. В нее входили как искусствоведы, технологи, так и представители церкви и Академии художеств. Нам давали конкурсные задания. Весь 1998 год я провел в жесточайшей борьбе за право расписывать этот храм, хотя с самого начала мне было сказано, что мои работы одни из лучших. Говорят, если твоя работа сделана, но у тебя не было искушения, то есть трудностей, значит, твоя работа не принята. А если ты для церкви работал и у тебя было много проблем, много сложностей и ты их преодолел, то твоя работа принята. Весь год я делал колоссальные подготовительные работы. Помню, «Евангелиста Матфея» написал маслом на холсте в натуральную величину, пять метров в высоту. Одно время была идея наклеивать на стены холсты, но она не была поддержана. У меня эту роспись приняли без единого замечания. Вот так мы готовились к «выходу на стены».
Меня часто спрашивают, кто же расписал храм, кто эти достойные люди? Знаете, Бог сам определил, кто достоин. По итогам конкурсов кому-то предлагалось очень многое, в результате они не сделали ничего. Другим досталось мало, но сделали они много. И это определялось отнюдь не комиссией. В конечном итоге получилось так, что храм расписали те, кто искренне этого хотел, был хорошим мастером–художником и не искал своего — госпремий или денег. Девиз храма ведь: «Не нам, не нам, но имени Твоему».
Основная часть храма была расписана москвичами. Была еще большая группа художников из Санкт–Петербурга, Ярославля, Пскова.
«Контроль осуществлялся неусыпный»
— Какой фронт работ был определен вам?
— Я восстанавливал четыре росписи: две по 15 метров — «Крещение Господне» и «Вход Господень во Иерусалим» и одну сдвоенную — «Воскресение Христово» и «Апостол Матфей». Она в высоту 23 метра — восьмиэтажный дом! Потом писал иконы, работал в трапезной.
— Как удалось добиться точности? Скопировать ведь можно, когда имеешь перед глазами оригинал, но, насколько известно, никакого наглядного материала практически не осталось?
— Сохранилась картина Клагеса «Внутренний вид храма Христа Спасителя», где можно увидеть некоторые росписи. Были также черно-белые фотографии размером с почтовую открытку. Качество такое, что больше, чем формат А4, не увеличишь. А нужно было воссоздавать колоссальные росписи по 10, 15 и более 20 метров. Свидетельств о цвете росписи не было. Некоторые вещи вообще не были отсняты.
— Цензоры контролировали, наставляли? Или у вас были полностью развязаны руки?
— Когда начали работать, постоянно ходили комиссии. В одной из них присутствовал художник-священник, Отец Герасим, который в детстве был прихожанином первого храма Христа Спасителя. Контроль осуществлялся неусыпный. Придирались ко всему. А у нас были только черно-белые фотографии, практически — композиционные схемы, а роспись нужно было разогнать на 20 метров. Тимпаны (внутреннее поле фронтона. — Авт.) были по 5–15 метров каждый.
У меня сдвоенная роспись «Воскресение Христово» и «Апостол Матфей» была в высоту 23 метра. Отвес не опустишь, так как это полусвод, полусфера. А надо было соблюсти пропорции, цветовое и тональное напряжение… Найти свои складки, свои руки, свои лики… В ХIХ веке росписи знаковых храмов, например, Владимирского собора в Киеве, храма Христа Спасителя, повторялись. Каждый из нас изучал их. Говорили, там-то есть определенная роспись, собирались, ехали смотреть.
— Насколько сложно было отказаться от собственного «я» и перевоплотиться в художников ХIХ века?
— Очень сложно, потому что у каждого художника своя манера, свой почерк. В ХIХ веке все ведь тоже происходило достаточно напряженно и трагично, ломались копья, такие душераздирающие истории были. Например, один великий художник сделал роспись барабана (цилиндрической или многогранной части здания, которая служит основанием для купола. — Авт.), пришел император и сказал, что ему не понравилась его работа. Художнику заплатили и стали сбивать роспись. Он умер от горя.
— Иванов, автор знаменитой картины «Явление Христа народу», претендовал на роспись храма Христа Спасителя, но его не допустили.
— Так и было. Это говорит о том, какие искушения были в ХIХ веке. Предполагалось, что «Явление Христа народу» будет росписью храма Христа Спасителя. Работая над картиной, Александр Андреевич Иванов исполнил свыше 600 этюдов с натуры. Он был знаком с архитектором храма Константином Тоном. Но получилось так, что Иванова не пригласили.
Сейчас, слава богу, никто не умер. Но степень накала страстей была похожа.
Мне посчастливилось восстанавливать две росписи Семирадского, две росписи Сорокина — прославленных мастеров ХIХ века. Когда в 80-е годы я учился в московской средней художественной школе, фамилии Семирадского и Сорокина, которые расписывали храм, не были широко известны. Помню, кто-то принес книгу — и мы тайком смотрели их росписи. Тогда же отметили: ничего себе, какие интересные композиции. И так мастерски исполнены, а художники не известны. Это был непознанный для нас пласт.
Кто бы мог подумать, что спустя годы я буду восстанавливать роспись «Воскресение Христово», которая так поразила меня в детстве.
Надо было перевоплотиться в человека ХIХ века. Это была по-своему научная работа, творческий диалог. Я проживал их жизнь, испытывал тебе же чувства, что и Семирадский, и Евграф Сорокин в свое время. Многое в наших биографиях повторилось.
Помимо «Воскресения Христово», мне неожиданно предложили сделать еще две огромные росписи: «Вход Господень во Иерусалим» и «Крещение Господне». Эти работы изначально были даны другому художнику, но он отказался по каким-то своим причинам. Согласно письмам Семирадского, у него было то же самое. Тогда эти две росписи также были отданы сначала другому художнику. Семирадский был в Италии, к нему пришла срочная депеша с просьбой заняться двумя этими росписями. Спустя годы история повторилась.
Когда храм в ХIХ веке был уже весь расписан, Семирадский сидел на западном тимпане и доделывал «Вход Господень во Иерусалим». Он заканчивал работу последним, ему говорили: «Генрих Ипполитович, ну сколько можно сидеть? Вот-вот придет император». А он все доделывал. То же самое было и у меня. Уже были разобраны леса. Я приплачивал, чтобы их поднимали на ночь, с тем чтобы залезть и доделать «Вход Господень во Иерусалим». Настолько повторилась история.
«Господь видел желание, видел труд, стремление и помогал»
— У вас краски были те же, что и в ХIХ веке?
— Расписывали маслом. Художники ХIХ века добавляли воск в краску, в результате росписи опадали и разрушались. Мы уже сами росписи покрывали воском. Была сохранена специальная технология с добавлением лака и растворителя, которая называется вощением.
— В ХIХ веке храм Христа Спасителя расписывался десять лет. Как вам удалось управиться за 7,5 месяца?
— Господь видел желание, видел труд, стремление и помогал! Мы работали с 15 апреля по 25 ноября. Осмыслить и понять, как мы это сделали за такой короткий срок, — невозможно.
В ХIХ веке ведь трижды снимали леса, чтобы увидеть картину целиком. Главная задача была не просто хорошо сделать роспись, а чтобы она сочеталась с работой других мастеров, а также с орнаментами. Должен быть целостный ансамбль. У нас не было возможности снимать леса.
Я, например, делал четыре огромные росписи одновременно без каких-либо помощников, одной рукой, перебегая с одного места на другое. При этом в храме продолжались строительные работы, ходили-скрежетали лифты, где-то выдирали гвозди… Мне было 33 года. Работал по 14 часов. Позволял себе короткий сон и опять спешил в храм.
Росписи были сделаны. На следующий год я делал четыре Богородичные иконы, Плащаницу для главного престола, пять картин на евангельские сюжеты в трапезной патриарха и десять видов монастырей в аванзале Зала церковных соборов. Нет большей радости, чем прийти в храм, который расписан тобой и который уже живет своей жизнью.
— Вам заплатили за работу?
— Что-то заплатили. Господь, если ты не думаешь о деньгах, дает тебе ровно столько, сколько тебе требуется. И так было с каждым, кто работал над росписями в храме Христа Спасителя. Надо было что-то человеку получить, и он это получал. Тем, кто искал денег, как раз ничего и не досталось.
— Вы писали портреты Патриарха Московского и всея Руси Алексия Второго. Можете вспомнить, как над ними работали?
— Он был очень скромным человеком, не любил парадных портретов. Больше всего я запомнил его глаза. У него был удивительный взгляд, бывало, он стоял в храме, смотрел на всех, а каждому казалось, что он смотрит именно на него. Такая вот невероятная любовь была у него в душе и в сердце.
Я с ним был вместе 12 лет. Патриарх открывал мои выставки. Мы часто встречались в Марфо-Мариинской обители. Всякий раз было огромное желание постоять с ним рядом. В такие минуты я забывал, что у меня были какие-то дела, настолько мне было хорошо.
— 12 апреля православные будут отмечать Пасху. Что хотите им пожелать?
— Всех хочу поздравить словами «Христос Воскресе!», в эти дни нет смерти, нет грехов, нет печали о собственном несовершенстве, а только одна радость о воскресшем Спасителе. Это касается всех. Пасхальной вам радости!
