Оставалось девять дней до генерального наступления армии Гитлера на Москву. Тогда, обратившись к солдатам Восточного фронта, германское командование, запасшееся парадным обмундированием и отчеканившее медали за взятие Москвы, восклицало: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва — это конец войны. Москва — это отдых. Вперед!»
Оставалось девять дней до того, как политрук Василий Клочков перед смертью сказал: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва!»
Приближался день 7 ноября, так не похожий на все остальные годовщины праздника. Лишь, как всегда, наступал поздний рассвет, и, как всегда, должен был состояться парад Красной Армии.
О такой демонстрации силы не подозревал враг. Гитлеровское командование сообщило, что Москву видно в хороший бинокль.
О таком торжественном акте еще не догадывались союзники, считавшие, сколько дней осталось до падения красной столицы.
О таком празднике не думали красноармейцы, ночевавшие в заснеженных окопах Западного фронта.
Знали о том, что состоится парад, вначале двое. Один из них — командующий Московским военным округом и Московской зоной обороны генерал-лейтенант Артемьев.
…Автомобиль командующего мчался по ночным улицам из штаба округа к воротам Кремля. Шофер слышал взрывы зенитных снарядов, видел стрелы прожекторов. Налет. Генерал не обращал внимания на воздушную тревогу. В голове — названия частей, цифры, число бойцов, винтовок. Сейчас предстоит отчет о резервах Верховному главнокомандующему Сталину.
Но разговор пошел о другом — параде войск на Красной площади.
Как секретно осуществить операцию, в которой должны быть заняты десятки тысяч людей? Командующий парадом Артемьев посоветовался с членом Военного совета, секретарем московского комитета партии Щербаковым.
— Меня и других командиров вызвали на совещание, — вспоминал бывший командующий дивизией имени Дзержинского Михаил Петрович Марченков. — Речь пошла о том, что в середине ноября предполагается провести смотр войск на Крымской площади.
— Строевая подготовка плоховата, — заметил Щербаков, — потренироваться нужно.
— Как проходить будем? — задал я вопрос.
— Как на Красной площади…
Единого для всех места репетиций не было. Бойцы Отдельной мотострелковой бригады особого назначения сводным полком проходили к набережной. Здесь отрабатывали шаг. При налетах укрывались под мостами. Рядом с Устьинским мостом взорвалась бомба. Осколком ранило командира роты, старшего лейтенанта Немцова.
По улицам Москвы ходили моряки, снятые с кораблей Черного и Балтийского морей. Они не могли понять, зачем их учат строевой подготовке, вместо того чтобы вести в бой.
Роты 2-й Московской коммунистической дивизии поочередно снимались с позиций и уходили маршировать на лесные опушки. Из школ, превращенных в казармы, выходили рабочие батальоны в штатском, но вооруженные, и тоже маршировали. Один ретивый командир решил: раз смотр, так с музыкой — и вывел свой полк на набережную с духовым оркестром, за что получил нагоняй.
Даже спустя годы никто — будь то рядовой или командир дивизии — не говорил о том, что догадывался о подготовке к параду на Красной площади.
Яростнее становились налеты. Но никто не был в силах помешать Москве.
Над городом грохотали зенитки, из репродуктора на площади перед Большим театром патрули — только они могли не находиться в бомбоубежище — слушали трансляцию торжественного заседания.
После доклада на «Маяковской» начался концерт, а в это время в штабе Московского военного округа командиры получали устный приказ о параде. Он был назначен на 8 часов утра — вскоре после восхода солнца.
Маскировочная завеса над столицей
Наступила ночь. На случай бомбежки в здании ГУМа обосновались медсанбаты. Бомбы могли посыпаться на головы участников парада. Рубиновые звезды не светили над Красной площадью. Их замаскировали. Город озарялся вспышками зенитных снарядов. Армады люфтваффе рвались к Москве. «6 ноября к Москве пытались прорваться 250 самолетов, — сообщал штаб ПВО. — Но ни одному не удалось близко подойти к городу. Всего 6 ноября было сбито 34 вражеских самолета».
550 краснозвездных машин в полной боевой готовности стояли на аэродромах в ночь перед парадом. Летчики клялись не пропустить к Москве ни одного самолета: «Если нужно, будем таранить…» Но взлететь им не пришлось. Природа словно решила обезопасить праздник и прикрыла Москву маскировочной завесой из снега.
К столице спешили участники парада из подмосковных городов, из окопов Московской зоны обороны. Ночью райкомы партии Москвы получили пригласительные билеты. Трудно было поверить, что это билеты на парад на Красной площади.
…Я держал в руках немецкую медаль за взятие Москвы.
Видел пригласительный билет на немецком языке — айнладунгскарте: пропуск на торжества по случаю взятия Москвы:
«Москва взята! С нашими знаменами — победа. Предполагается грандиозный фейерверк». Указано даже начало — 19 часов. Нет только даты…
Считаные часы оставались до парада.
Из Нижнего Новгорода, тогда Горького, в Москву срочно приехали на автомашинах 65 музыкантов Образцового оркестра штаба МВО. Ночью на Красную площадь части выслали линейных. Прибыла и разгрузилась танковая бригада. Утром постовой милиционер на площади Маяковского осипшим голосом радостно кричал водителям: «Тут не проедешь! Танки до самого Охотного Ряда! Давай в объезд!»
Войска вливались на Манежную площадь, выстраивались против гостиницы «Москва», Исторического музея, ГУМа. Шли они на разных скоростях. Приблизиться к площади следовало не ранее чем за пятнадцать минут до назначенного срока. Был приказ: «В случае бомбежки — заполнять ряды».
«Часы Спасской башни гулко бросили на площадь восемь ударов.
— Парад, смирно!
Из ворот Спасской башни на добром горячем коне выезжает заместитель народного комиссара обороны СССР Маршал Советского Союза тов. Буденный. Навстречу ему скачет командующий парадом генерал-лейтенант тов. Артемьев…» — писала на другой день «Правда».
Окончен объезд войск. Сталин смотрит на затянутое тучами небо и неожиданно для всех отдает приказ: транслировать парад по радио. Этот чрезвычайной важности приказ был выполнен, когда началась его речь. Мир услышал Красную площадь:
«Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина…» — сказал Верховный главнокомандующий.
«Ура!», и возглас этот, вырвавшийся из груди каждого, кто был в ту минуту на Красной площади, прогремел над Кремлем, как прогремел спустя год над Сталинградом, спустя три с лишним года — над Берлином.
«Открывая торжественное шествие, — сообщали газеты, — мимо Мавзолея в четком и ровном строю проходят курсанты артиллерийского училища».
— Да, мы открывали парад, получив накануне новую артиллерийскую форму. Наше училище называлось так: Первое московское минометно-артиллерийское училище имени Красина, — вспоминал бывший курсант Георгий Николаевич Гревцов. — Дивизион училища сражался на волоколамском направлении.
Во дворе училища стояло зачехленное учебное пособие — «катюша». Она еще не выходила на парад, но уже завоевала это право на полях сражений под Москвой.
«Идут войска НКВД, батальоны пехоты, стрелковые подразделения…» По условиям военного времени корреспондент «Правды» не мог называть фамилий командиров и наименование частей, коим выпало счастье пройти по Красной площади в тот день.
Кто участвовал в параде
Спустя многие годы участники парада рассказали мне в письмах и по телефону о себе и о своих частях.
Итак, слово участникам парада 7 ноября 1941 года.
2-я Московская коммунистическая дивизия. Сформирована из рабочих батальонов и добровольцев-коммунистов.
— Первый бой приняла 26 октября. Занимала оборону на близких подступах к столице, в районе Лихоборов, и на Ленинских горах. Вышла на парад по боевой тревоге.
Секретарь комсомольской организации
2-го полка дивизии Алексей Савкин.
459-й полк 2-й Московской стрелковой дивизии. Сформирован в конце октября.
— После парада на грузовых машинах проследовал на фронт. Не доезжая Яхромы, высадился в лесу, развернувшись к бою. На рассвете 8 ноября встретился с противником. За день полк выбил фашистов из нескольких деревень.
Помощник командира взвода Константин Хрусталев.
Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН). Все бойцы добровольцы, комсомольцы, спортсмены.
— На параде я дал торжественную клятву: не отступать от Москвы. Если нужно — отдать жизнь за родной город. Позже узнал: такую негласную клятву дали все мои товарищи по бригаде. После парада наша рота защищала Москву под Клином.
Рядовой Сергей Константинов.
Московский мотострелковый истребительный полк. Образован из добровольцев из Москвы и Московской области.
— Наши группы ходили в тыл врага. Задача — сдерживать продвижение противника, взрывать и поджигать объекты. Шли на парад в партизанской одежде. Мне было 17 лет. Но рядом шли и пятидесятилетние.
Рядовой Лев Добриер.
Первая отдельная мотострелковая дивизия особого назначения имени Ф.Э.Дзержинского.
— Командир дивизии Марченков вывел на парад стрелковые полки, кавалерийский, артиллерийский полки, танковый батальон. Крепость штыков дивизии и меткость ее артиллеристов уже знал враг, пытавшийся прорваться к Москве через ее боевые порядки в районе Боровска, куда срочно были переброшены батальоны дивизии. Думали, придется иметь дело с парашютистами, а оказалось — с танками. Сначала против одной роты пытались пройти 15 танков. Потом наступало 30 танков, и вновь безуспешно. На поле боя остались недвижимы семь танков. С поля боя в наш второй батальон вернулись не все. Оставшиеся в живых были участниками парада.
Младший лейтенант запаса Анатолий Кутузов.
На фотографии, опубликованной в книгах о Московской битве, изображены бойцы этого батальона, которые идут, печатая шаг, по заснеженной брусчатке.
Когда в 25-ю годовщину парада на Красной площади я опубликовал этот снимок, мне позвонил Илья Матвеев, представившийся рядовым 2-го полка Отдельной мотострелковой дивизии имени Дзержинского.
— Наши на снимке ребята. Один к одному. Нам первым дали винтовки СВТ с такими, как на снимке, штыками. И выправка наша, не раз на парад ходили.
Но это еще нужно было доказать…
Спустя полчаса после разговора с ним меня разыскал рослый, как бойцы на фотографии, полковник в отставке Михаил Георгиевич Старов.
— Мои орлы на фотографии. Штык-ножи. По выправке вижу — никогда не ошибусь! — это говорил бывший начальник штаба 2-го полка, в состав которого входил и 2-й батальон, прославившийся в бою у Боровска.
Что ж, возможно, так оно и есть…
— Это я в первой шеренге шагаю. Пятый с правого фланга, — слышу голос в трубке.
— А в какой части вы служили?
— Во 2-й роте 2-го батальона 2-го мотострелкового полка дивизии имени Дзержинского… Впереди — грудь вперед — идет мой командир, старший лейтенант Поляков.
Итак, на снимке 2-я рота 2-го батальона 2-го мотострелкового полка дивизии имени Дзержинского.
За 1-й шла 2-я Отдельная мотострелковая дивизия особого назначения. Потом батальоны морской пехоты. Как сказано в отчете о параде: «Заключая торжественное шествие, мимо Мавзолея проходят отряды вооруженных рабочих города Москвы, потомки славного ополченца земли Русской Кузьмы Минина».
Это был парад армии и тыла. Поэтому никого не удивило, когда на площади появились люди в штатской одежде. Они шли не такими стройными рядами, как стрелковые полки. Но их руки так же крепко сжимали оружие.
По площади маршировали под музыку истребительные батальоны всех районов столицы. Рабочие, инженеры, служащие, журналисты, ученые…
«На площадь вступает кавалерия. Оркестр меняет ритм и такт мелодии…»
— Мы играли как никогда. Три оркестра — штаба МВО, дивизии Дзержинского и школы НКВД, — двести труб сливались в торжественном марше. Играли «Интернационал», «Священную войну». Снег засыпал трубу, и я переворачивал ее, чтобы высыпать хлопья, — рассказывал музыкант Образцового оркестра Виктор Иванович Кузнецов. — После парада оркестр не захотел уезжать из Москвы. Работы было много: мы играли, провожая на фронт воинские части. Так же хорошо, как 7 ноября 1941 года, оркестр звучал на Параде Победы. Играли, а по щекам катились слезы. Даже маршалы не стыдились их…
«Кремлевские куранты мелодичным звоном отметили десять часов утра, а по площади все еще шла артиллерия: зенитная, противотанковая, тяжелая».
Люди на трибунах не следили за часами. Они были счастливы.
На следующий день подзаголовок газетных отчетов гласил: «В параде принимало участие 200 танков». А на фотографии танковая колонна протянулась по улице Горького (Тверской). По этой улице утром машины шли на парад, а через два часа — на фронт.
Не было ни одной газеты, которая бы не прокомментировала сообщение из Москвы.
«7 ноября в Москве на Красной площади должен был состояться победный парад немецкой армии. Немецкая пропаганда прямо заявила, что Москва будет занята 7 ноября и этот праздник для СССР будет отравлен. Но Красная Армия 7 ноября защищала подступы к Москве и участвовала в традиционном параде…»
Газета «Тан».
«Организация в Москве обычного, традиционного парада в момент, когда на подступах к городу идут жаркие бои, представляет собой великолепный пример мужества и отваги».
Газета «Ньюс кроникл».
Кроме газетного отчета и откликов прессы нет никаких документов о параде. Письменных приказов, как рассказал генерал Артемьев, не было.
Зато фашисты незадолго до этого не жалели чернил. О параде на Красной площади шла речь в приказах. О нем рассказывали газеты Германии. О нем в письмах с фронта писали «участники» парада:
«Когда вы получите это письмо, русские будут разбиты, мы будем уже в Москве, промаршируем по Красной площади».
Эсэсовец Христиан Хельцер.
Парадное обмундирование немецким солдатам было разрешено в связи с наступившими холодами надеть на себя. В нем вскоре и хоронили любителей маршировать по чужим площадям.
«Парад» немецких войск в Москве действительно состоялся. Через три года после Московской битвы. По улицам шли германские генералы — без армий. Шли солдаты — без оружия. Об этом параде мало кто из его участников пишет и вспоминает. Но Москва ничего не забыла.
7 ноября 1941 года мир увидел парад силы, способной сокрушить армию, поставившую на колени столицы Европы. Но не Москву. И люди, памятуя о самых торжественных актах на земле, не забудут парад на Красной площади в дни Московской битвы. Самый оптимистический парад в истории человечества!
■ ■ ■
Когда отмечалось 25-летие разгрома фашистских войск под Москвой, я брал интервью у руководителей обороны города. Некоторые эпизоды, записанные мной тогда, не прошли в газете по той причине, что в них главным действующим лицом выступал Сталин, чье имя замалчивалось, как и имя маршала Жукова.
Я сохранил давние записи на пожелтевшей за сорок лет бумаге и хочу, чтобы они прозвучали накануне юбилея Победы.
Первый эпизод рассказал мне генерал-полковник Павел Артемьев у себя дома, в квартире на улице Горького. Он командовал Московским военным округом. Его сняли с этой должности, которую он занимал в годы войны и после нее, в драматические дни 1953 года, когда после смерти Сталина власть брал в руки Хрущев, убравший многих генералов, служивших покойному.
Перед восходом солнца
…Еду в Кремль, как обычно, из штаба округа ночью, докладывать о ходе подготовки резервов. На улице бомбежка. Доложил быстро все. Укладывался всегда в десять-пятнадцать минут. Потому что тому, кто не укладывался в это время, Сталин не давал продолжать и начинал задавать вопросы.
И вдруг неожиданный вопрос:
— Как вы готовитесь к параду войск Московского гарнизона?
Я не ожидал такого вопроса.
— Никак, — отвечаю, — не готовлюсь. У меня нет ни танков, ни артиллерии. Да и войск мало, они все на позиции или на формировании.
Меня поддержал один из членов ГКО, присутствовавший в кабинете во время моего доклада. Сталин очень огорчился, что мы оба выступили против парада. Он закурил трубку и сказал: «Парад стоит фронтовой операции!» И добавил, что я недооцениваю военно-политического значения парада. А потом приказал:
— Парад провести. Артиллерию даст Яковлев из Главного артиллерийского управления. Танки дам за два дня. О параде никому не говорите. Парад принимать будет Буденный. Вы ему скажите об этом дня за два до парада.
— Когда провести парад?
— Вы решайте сами. Сделайте так, чтобы и я в последний момент узнал…
После доклада на торжественном заседании на станции «Маяковская» я доложил, что у нас все готово на 8 утра, сразу после восхода солнца.
Ночью перед парадом мне звонил Верховный. Спросил, все ли в порядке… А после парада пригласил в Кремль на обед к себе на квартиру. У всех за столом было отличное настроение.
■ ■ ■
Следующий эпизод, относящийся к параду на Красной площади, рассказал бывший председатель исполкома Моссовета Василий Прохорович Пронин.
Включите микрофон!
Всю ночь накануне парада на Красной площади наш полк аварийно-восстановительных работ провел на ногах. Готовились к параду, все вроде бы сделали.
Войска выстроены, рапорт принят. Пора речь произносить.
Сталин меня спрашивает: «Как микрофон, включен?». А микрофон, по понятным соображениям, как раз я распорядился не включать. Я считал, что транслировать речь по радио не нужно. Ведь, услышав, что Сталин выступает на Красной площади, авиация немцев могла нанести удар по площади.
Сталин говорит: «Включите микрофон!»
Я кинулся давать команду, а часовой у радиоточки, что установлена на Мавзолее, не слушает меня. По условиям военного времени он подчинялся только наркому госбезопасности.
Что делать? Сталин уже начал говорить, а микрофон не включен. Нашли наконец заместителя наркома, он и распорядился. Так и начали транслировать речь не с самого начала…
Кинохроника в спешке тоже приехала на Красную площадь без звукозаписывающей установки: сняли выступление без звука.
Что делать?
Уговорили Сталина второй раз прочесть речь. Для этого установили декорации Мавзолея в Георгиевском зале Кремля. И здесь он прочел по второму разу свою речь. Очень была взволнованная речь.
Вот почему в кадрах кинохроники не видно, что идет снег.
■ ■ ■
Следующие несколько эпизодов записаны со слов генерал-полковника артиллерии Даниила Журавлева, бывшего командующего корпусом ПВО, отражавшим зенитным огнем налеты фашистской авиации.
Первый налет
Вызывают меня в июле в Ставку на улице Кирова и говорят:
— Произведем учебный налет. Дневной.
Нападающей стороной был генерал Громадин, он командовал всей московской зоной ПВО. А я и генерал Климов, командующий авиационно-истребительным корпусом, — обороняющейся стороной.
Отдали команды. Все, как если бы бой происходил на самом деле. Так час-полтора шел бой. Разбор сделал Жуков, он тогда командовал Генеральным штабом.
— Завтра, — говорит в заключение Сталин, — произведем ночной бой.
Через несколько часов произошел ночной бой. Но только настоящий. Сбили мы 22 самолета. Верховный приказал Громадину:
— Представьте людей к награде.
Но генерал Громадин не сделал это вовремя.
— Вот война кончится, товарищ Сталин, тогда и сочтемся, — попытался он отшутиться.
— Если вы немедленно не представите списки награжденных — арестую, — жестко ответил ему Сталин.
Многих тогда наградили. Но Громадин награжден не был. Сталин сказал в отношении его: «По усам текло, а в рот не попало…»
Неудавшаяся охота
Дело было осенью. Однажды мне мой замполит говорит:
— Давай на охоту съездим. Уток тьма!
Взяли машину, поехали. Только отъехали от города — воздушная тревога.
Срочно едем обратно. Пока приехали — она уже кончилась.
— Вас искали. Мы сказали, — говорит дежурный, — что уехали в воинскую часть.
А у меня на уме охота. Как представлю зорьку — не могу ничего делать…
Решили снова поехать, налетов, по нашим представлениям, быть не должно. Только отъехали, как назло, опять налет. Возвращаемся. Опять докладывают: «Товарищ Сталин вызывал. Сказано — позвонить».
Звоню. Докладываю.
— Где были?
— На охоте.
— Хорошее дело охота, товарищ Журавлев. Давайте отложим ее до победы.
Не нашелся я, что ответить, и как школьник:
— Я больше не буду, товарищ Сталин...
— Я больше не буду! — спародировал мой ответ Сталин, изобразив его в красках членам ГКО…
(И генерал Журавлев фамилий членов ГКО не назвал, как Пронин имя наркома, потому что ко времени нашего разговора эти бывшие члены ГКО, то есть Государственного комитета обороны, все были в немилости и упоминать их имена публично запрещалось.)
После разговора со мной Сталин говорит: «Дайте трубку своему комиссару». Я его вызвал, ничего не сказал и молча подал трубку.
И его спрашивает: «Где были?». Тот обомлел от страха.
— На охоте, — признался.
— Какой же вы комиссар? Вместо того чтобы остановить своего командира, вы сами с ним на охоту ездите…
Вот так не удалась охота…
Любил он меня за то, что я всегда правду говорил.
На следующий день читаю обычную закрытую для печати сводку: «На Москву было произведено два налета. Участвовало столько-то самолетов. Наши потери — столько-то самолетов. Во время налетов генерал Журавлев был на охоте…»
Салют
Когда взяли Орел, мне позвонил Верховный в Москву из своего штабного вагона и говорит:
— Хочу поделиться с вами радостью. Наши войска взяли Орел. Всюду хорошо идут дела. Надо нам как-то отметить эту победу. В царской России это сделали бы колокольным звоном. Звонили бы в колокола. Мы в колокола бить не можем. Давайте дадим салют. Сегодня. К вечеру доложить о готовности.
Сел я читать книжки о салютах. Никто у нас тогда этим делом не занимался. Вдруг получаю срочное задание — нужно прикрыть «груз». Это значило — нужно самолетами прикрыть путь следования штабного вагона Верховного. Выделяю триста самолетов для барражирования над железной дорогой, а сам все думаю: «Сколько нужно пушек, сколько залпов, чем стрелять?»
Собрали мы сто зенитных орудий. Насобирали снарядов на двадцать холостых залпов. Больше в то время у нас не было.
Вечером звонит снова Сталин. Спрашивает, с каким интервалом давать собираетесь залпы?
— Секунд тридцать, — отвечаю, — учитывая скорость распространения звука.
Сталин сказал, что в условиях города звук распространяется с другой скоростью, и минуты две говорил на тему о распространении звука. В общем, решили вопрос об интервале. Количество орудий получилось так. Сто зенитных орудий у нас было. К ним прибавили те, что стояли в Кремле для парадных залпов. Вот и получилось 124 орудия. А количество залпов так и осталось — 20.
Когда взяли Харьков — звонит снова Сталин.
— Это, — говорит, — большая победа. Харьков — вторая столица Украины. Нужно это как-то отметить особенно.
— Сделаем, — говорю, — товарищ Сталин, и с эффектом.
Зарядили орудия ракетами. Кроме того, я приказал стрелять трассирующими пулями из пулеметов. Они образовали над Кремлем шатер. Когда испытывали — все было нормально.
На землю падали легкие сгоревшие остатки. А когда дали залп — отовсюду начались звонки. Из Кремля звонят: чем это вы людей убиваете?!
Как оказалось, убило одного интенданта, одного врача ранило. Люди на крышу поднялись, чтобы лучше все увидеть, вот их и ударило, наверное, остатками пуль. Пробило машину одному из членов правительства.
Велит мне Поскребышев, помощник Сталина, позвонить Верховному.
— Вот какой ваш эффект, — говорит он с укоризной.
Так первый блин вышел комом. Но все потом наладилось, а салюты стали традицией.
