В информационном пространстве культуры появились уникальные сообщения. Первое из них — что Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия имени Лихачева будет вести оценку соответствия современных театральных постановок классическому тексту авторов. Это заявлено именно как «экспертиза соответствия», то есть, по-простому говоря, проверка. На основе соответствия (или несоответствия) предполагается сделать выводы «для организации юридических действий». И мы понимаем, что речь фактически идет о завуалированном, но достаточно просматриваемом введении аппарата цензуры.
Тут подоспели и другие сообщения. Об увольнении руководителя Новосибирского театра оперы и балета за неправильные сцены в спектакле. Об оценке институтом наследия сразу нескольких режиссеров (формирующих, по сути, современное развитие театра) как исказивших классическое наследие. И мы понимаем, что юридические действия уже организуются и цензура в действии.
Давно мы не видели такого. Много вопросов возникает о нашем настоящем и будущем. Но один — просто режет слух: почему в качестве цензурного органа выбран научный институт, созданный академиком Лихачевым и носящий его славное имя? Это верх цинизма — использовать для оправдания стукачества на деятелей культуры имя человека, который был одним из нескольких академиков, не подписавших коллективное письмо, позорящее Сахарова, постоянно выступал в защиту культуры от произвола властей. Что же произошло?
Институт культурного и природного наследия был создан в 1992 году, в первый же год существования новой России. Событие это можно назвать беспрецедентным и для того времени, и для культурной политики в целом. Время было очень непростое с точки зрения наполнения бюджета, но именно в тот период была заложена стратегия сохранения национального наследия. В конце 1980-х — начале 1990-х годов была организована большая часть музеев-заповедников и национальных парков. Страна подписала международную конвенцию о Всемирном культурном и природном наследии, вышла из самоизоляции и представила первые свои объекты в этот престижный список.
Образование института (а он был сформирован на базе научно-общественного совета при Советском фонде культуры) можно также отнести к одному из стратегических решений того времени. Мне пришлось стоять у истоков его формирования, и я помню, какое удивление и восхищение вызывало это у наших коллег из бывшего СССР и у зарубежных специалистов. Аналогов ему трудно было найти даже в странах со сложившейся научной школой охраны старины.
Институт разрабатывал программы для таких известнейших музеев-заповедников, как «Ясная Поляна», «Михайловское», «Куликово поле», создавал новые национальные парки. Несколько десятков исторических городов используют в своем развитии его научные наработки.
Но вот, с приходом нового министра, ситуация изменилась: наука в сфере культуры, видимо, показалась лишней. С нахрапом, буквально в течение года, под предлогом экономии средств для повышения заработной платы произошли массовые сокращения ученых, поменялись внутренняя структура и направления работы институтов. В четырех из пяти имевшихся в ведении министерства институтов директора были сняты, а в одном директор, к сожалению, умер.
В институт культурного и природного наследия также был назначен новый руководитель: как вы, наверное, догадались — «эффективный менеджер», не имеющий ни ученой степени, ни опыта работы в науке, ни какого-либо отношения к сфере культуры. После года работы он был уволен, как говорится, «не приходя в сознание» и так и не поняв, для чего этот институт был создан академиком Лихачевым. Но механизм разрушения уже был запущен: уволились ведущие сотрудники, несогласные с безграмотным руководством, перекроены направления исследований, а дальнейшая политика сконцентрировалась на массовом приеме в институт каких-то совершенно не замеченных ранее в науке и культуре людей. (Удивительное сходство с ранее реализованным вариантом «сердюковщины».)
Результат оказался предсказуемым. Научно-аналитическая составляющая сошла на нет, уступив место стремлению предугадать желания и волю начальства. Показательной стала судьба первого в истории страны Государственного доклада о состоянии культуры, превратившегося в беспроблемную справку о проделанной работе. Именно безграмотность, невозможность сформулировать стратегические задачи при неуемном желании руководить всем подряд вызвали к жизни проверенную советскую модель руководства культурой — по принципу «запрещать и разрешать». Ее инструментом является не научный анализ, а примитивная цензура. И здесь все равно, с чего начать: с защиты ли классиков, с борьбы против показа темных сторон жизни, употребления иностранных слов или еще с чего-нибудь. Главное — ввести процедуры проверок и на их основе «вводить организационные действия»; проще говоря, менять руководителей, приглашать очередных «эффективных менеджеров» и т.д.
Напомню, как Дмитрий Сергеевич Лихачев оценивал схожие тенденции на заре советской власти: «Ведь что такое Октябрьский переворот? Против кого он был направлен? Против интеллигенции. (…) Во власти стояли полузнайки. Стали арестовывать профессоров».
Я подробно остановился на судьбе одного из научных институтов, но уже видится, что именно этот вариант, скорее всего, будет использоваться и далее, для погрома всей остальной сферы культуры. Впрочем, останется и часть, свободная от какой-либо цензуры. Об этом говорит еще одна недавняя «новость культурной жизни». По многочисленным просьбам членов коллегии Минкультуры было решено прекратить практику приглашения представителей прессы. Сие радостное сообщение было отмечено немедленным прекращением прямой трансляции заседания коллегии, на котором и было озвучено...
Зачем я это пишу? — задаю сам себе вопрос. Наверное, не для того, чтобы еще раз пройтись по позиции Минкультуры: мне кажется, что за эти годы любой творческий человек, столкнувшийся с министерскими порядками, прекрасно понял, с чем он имеет дело, и каждый думающий человек уже сформировал свое отношение к этому органу.
Хотелось бы, чтобы читатель знал следующее. Уверен: в ближайшее время цензурные заходы будут возникать вновь и вновь, и как инструмент цензуры опять будут поминать институт культурного и природного наследия имени Лихачева. Но вот именно что «поминать». Поскольку того института, который создавал академик Лихачев, уже не существует. И самым разумным было бы переименовать его в какой-нибудь Институт выполнения министерских пожеланий, присвоить ему имя современного министра — и пусть далее там лепят все, что прикажут в министерстве. Так было бы честно по отношению к действительной ситуации и меньше позора для достойного имени академика.
Есть и еще один вопрос. В сложившейся ситуации воинствующего бескультурья хотелось бы иметь какое-то место объединения людей, которым не безразлично такое положение и которые задумываются о будущем культуры в нашей стране. И здесь опять хочется обратиться к памяти Дмитрия Сергеевича Лихачева, к его деятельности в Советском фонде культуры.
Эта общественная организация была местом, куда прибывали ходоки со всей страны; где защитники памятников истории и культуры, краеведы, местные активисты (которых власти считали «местными сумасшедшими») получали защиту, совет, напутствие для своих очень нужных и правильных дел. Что удивительно — фонд ставил и стратегические задачи, и одновременно помогал защите культуры в самой дальней провинции. Значение его было огромным для культурного и политического самосознания людей в то непростое перестроечное время!
Сейчас мы видим, как создаются и рушатся проекты создания политических партий, стремящихся стать выразителями интересов интеллигентного человека. Как огромные средства уходят на пустые, по сути, гудки. Мне кажется, что создание современной версии Фонда культуры могло бы стать насущным ответом на вызов времени, а вложенные в сохранение культуры средства — самыми достойными вложениями. Которые, безусловно, окупятся с лихвой, когда временная тьма мракобесия над Россией развеется.
