У музея «Судьба солдата» непростая судьба. Экспонаты, добытые и отреставрированные Галиной Слесаревой, несколько раз переезжали с места на место, пока их не приютил Центр развития творчества детей и юношества «Эврика». Над дверью — вывеска: «Музей поисковой работы Военно-поискового объединения «Обнинские следопыты». У памятной стелы — в проржавевших капсулах снарядов — живые гвоздики.
Только переступаю порог, как меня оглушают разрывы снарядов. Сквозь свист пуль прорываются позывные радио и голос Левитана: «Внимание, говорит Москва. Заявление советского правительства…» Звук идет из колонок магнитофона, но кажется, что вещает прикрепленный над головой облупленный военный репродуктор.
Лампа отбрасывает тень на фонарь ПЕ-2 с авиапулеметом ШКАС. При нарастающем гуле пикирующего бомбардировщика я невольно приседаю, задеваю рукой колючую проволоку…
— У нас здесь нередко люди падают в обморок, — говорит командир поискового отряда Галина Слесарева. — На 50 «квадратах» собраны не одна сотня образцов оружия и более тысячи предметов обихода военной жизни. Энергетика соответствующая…
Трехлинейка, самозарядная винтовка Токарева, автоматическая винтовка Симонова… Галина Слесарева может безошибочно назвать каждую букву маркировки на любом стволе в музее. 15 лет она серьезно занималась пулевой стрельбой, получила звание кандидата в мастера спорта, сдала норматив на снайпера, работала инструктором.
— Эти минометы мы нашли в лесной яме, — говорит наш экскурсовод, показывая на тронутые ржавчиной стволы. — Кто-то из солдат, выходя в январе 42-го под селом Барсуки Мосальского района из окружения, бережно сложил их и закопал в надежде вернуться. Там же обнаружили сейф полка с документами и печатью 1140-го стрелкового полка 340-й стрелковой дивизии и орден Красного Знамени с отбитой пулей эмалью. Никто за схроном не вернулся…
Из окружения вышли единицы. В боях с 1 по 15 февраля в районе Барсуков и Вышнего наши войска потеряли убитыми, ранеными и попавшими в плен 8090 человек. Многие из бойцов остались лежать у маленькой речушки Лидии. Эту лощину местные жители прозвали «долиной смерти».
Чтобы установить имя владельца ордена, Галине пришлось обращаться в Президиум Верховного Совета СССР. Выяснилось, что орден принадлежал красноармейцу Лукьянову, награжденному в 1939 году за участие в боях с японцами на Халхин-Голе. В январе 42-го он был командиром расчета артиллерийского орудия. Как и многие сослуживцы, пропал без вести…
— В Вологодской области мы нашли дочь Лукьянова. Выяснилось, что она никогда не видела своего отца. Благодарила за память о нем. Спустя много лет она узнала, где отец принял последний бой.
В музее сооружена стилизованная землянка. В ее центре стоит столик из подручных материалов. Одна из стен затянута маскировочной сеткой, к которой прикреплены сотни пробитых пулями и осколками кружек, которые солдаты носили на поясе или в вещмешках. Взгляд падает на тарелку с заводским штампом «ширпотреб из отходов». Рядом в витрине — бритвенные принадлежности, чернильницы, карандаши, ложки, сделанные из обшивки самолета… Нехитрый солдатский скарб. За каждым предметом — человеческая судьба.
— Копали однажды на опушке леса, недалеко от того же села Барсуки Мосальского района, нашли останки бойца. Среди осколков снаряда — перемолотые кости и чудом уцелевший медальон. Вынули полуистлевшую бумагу, прочли: Кочетков Иван Романович, республика №6, Столбищенский район. Отправили запрос в Татарию. От военкома пришел ответ: «Иван Кочетков числится пропавшим без вести». Забрать останки отца приехала его дочь. В музее в витрине она увидела маленькую ложку. Плача, объяснила нам: «Эта детская ложечка — моя. Я дала ее на память папе перед уходом на фронт». Я вытащила ложечку, отдала женщине, она замерла, прижав ее к сердцу.
Поехали вместе на место раскопок. Гостья достала из рюкзака пакетик, начала собирать в него косточки. Я начала ей помогать и увидела, что женщина собирает вместе с останками и осколки снаряда. Потом объяснила: «Понимаете, у нас село маленькое, пропавшего без вести отца почему-то считали предателем, я хочу доказать, что он погиб, а не сдался в плен». Женщина рассказала, что их считали детьми предателя, на всей семье долгие годы лежало клеймо. Она привезла письмо отца, где он сообщает, что служит в разведроте при штабе. Иван Кочетков был разведчиком, удивительно, что при нем оказался медальон, они же без документов в тыл врага уходили.
Потом дочь Ивана Романовича мне позвонила: «Мама сказала: «Я дождалась своего Ваню, он со мной, теперь и мой черед настал». Через несколько дней ее не стало. С легкой душой отошла, будучи верной своему единственному мужчине, которого ждала всю свою жизнь».
За годы поисковой работы через руки Галины Слесаревой прошли более тысячи солдатских медальонов. Помогали в работе порой и местные жители.
— Позвонила нам однажды женщина из Хвастовичского района, сообщила, что около заброшенного дома в селе Новоселки, где жил когда-то ее отец, лежат трое разведчиков. Отец ей рассказывал, что они первыми ворвались на опушку села, были расстреляны, немцы долго не разрешали их хоронить.
Мы приехали в Новоселки, в нескольких метрах от крыльца увидели четыре дубочка, проверили щупом, определили — останки лежат под ними. Начали копать, оказалось, что лежат не трое, а шесть человек. У одного бойца корни дуба успели прорасти сквозь череп. По разведчикам данных не было никаких. Нашли только немецкую хлорницу, это такой тюбик-футляр, в который немцы складывали таблетки для обеззараживания воды. Я не придала значения находке, бросила хлорницу в машину, решив отдать ее потом ребятам. Следопыты подобные футляры использовали под спички, чтобы они не отсырели.
Только спустя полгода, весной, когда стала готовить свою «ГАЗ 66» — «Шишигу» к выезду, нашла этот футляр, открыла и увидела, что вокруг тюбика с мазью ланолин обернута бумага с данными разведчика: город Иваново, улица Шмидта, 25, Чистяков. Написала запрос в военкомат. Но с Ивановым нам всегда было очень трудно работать, ответы порой не приходили по два года. Благо этим медальоном заинтересовалась одна из местных женщин — журналист. Выяснилось, что по улице Шмидта в военные годы стояли не дома, а землянки, которые потом расселили. Журналистка нашла 50 человек по фамилии Чистяковы и со своей маленькой дочкой всех их обошла! И все-таки нашла нужную нам семью. Судьба у этого солдата оказалась незавидной. Перед войной он вынес с фабрики 50 граммов колбасы больному ребенку, и его посадили. В 1941 году он оказался в штрафбате, а в 43-м пропал без вести. На момент поиска уже не было в живых ни его жены, ни сына. Нашлись внуки, но они останками деда не заинтересовались. Мы захоронили их сами.
Галина показывает в коробке стопку медальонов, чьи родственники так и не были найдены, нередко — по причине бездушия.
— Военкомы, бывает, просто не хотят отвечать на наши запросы или пишут: «Адрес не существует». Потом мы выясняем, что и улица такая есть, и дом стоит, и родственники погибшего солдата там живут. У нас хранится куча таких отписок. Военкомам просто лень просматривать архивы, им не нужны лишние заботы.
Зато сапер Слесарева с металлоискателем и саперной лопаткой днями пропадала на местах бывших сражений. Над каждым найденным солдатским медальон буквально колдовала. Скрученные в трубочку бумажные листы, упакованные в пластиковые капсюли, бережно доставала с помощью иголки. С помощью лупы пыталась прочесть чернильные строки. Если фамилия владельца не читалась, отдавала записи на экспертизу в ФСБ.
Усилиями Галины и ее сподвижников были возвращены из небытия и перезахоронены более пятисот ранее неизвестных солдат, установлены 7 памятных стел.
— А сколько за годы поисковой работы выслушала-впитала трагических судеб! Нашла однажды сестру погибшего бойца. Она рассказала, что у нее было четверо братьев и трое из них, как и отец, погибли на фронте. Мать сошла с ума от этих похоронок. Женщина оставалась с одним-единственным своим младшим братиком. В 1994 году он отправился служить в Германию, где ему в сердце вонзили штык. Сестра плакала: «Вот так судьба догнала его сквозь годы».
Год назад Галину Слесареву пригласили на областную вахту памяти. Поисковикам она раздала распечатанные данные солдатских медальонов, чьих родственников она найти так и не смогла.
— Мне начали звонить со всех регионов страны. Столько было ожиданий и надежды, но из десятков сотен мы нашли лишь одного родственника погибшего солдата. Самое удивительное, что сын бойца жил рядышком, в Наро-Фоминском районе. Этот седой уже человек, увидевший останки отца, не мог сдержать слез: «Всю жизнь я жил без него, меня дразнили в детстве — «брошенный», «безотцовщина». А батя лежал в сотне километров от дома». А сколько еще на свете людей, у кого от родных, ушедших на фронт, не осталось ни весточки, ни косточки… Есть у нас, например, медальоны бойцов-автоматчиков из личной охраны генерала Ефремова, чья 33-я армия в 42-м году погибла в окружении. Данные одного из них: Москва, Красногорский район, село Спас (сейчас это Тушинский район столицы), командир Комаров Сергей Степанович, 1911 года рождения. Состав семьи: Кириллов… Это все, что нам удалось прочитать. Напечатайте данные, может быть, кто-то из его близких людей найдется и откликнется.
«Это невозможно объяснить, но я чувствую, где надо копать»
«…Cooбщaю, чтo я oпpaвилcя от ран и чyвcтвyю ceбя пpeвocxoднo. Cкaжy тeбe пo ceкpeтy, дopoгaя мaмoчкa, что я пoлюбил дeвyшкy Вaлю, фeльдшepу пepвoгo paнгa… Paccтaвaтьcя cкopo, нaвepнoe, нaдo бyдeт, жaлкo. Чеpт вoзьми этy кpacoткy, нe вoвpeмя oнa пoявилacь. И чеpт вoзьми этy любoвь. A тo нeт-нeт cкyчaю, ecли oнa зaдepживaeтcя c paнeными, дa eще и oтpyгaю eе. Чyдaк тaкoй cтaл! A зa чтo eе pyгaть, oнa-тo дeлoм зaнятa…» Это письмо paзвeдчик Дмитpий Мироненко прислал родным из гocпитaля, который располагался на территории, где стоит сейчас Обнинск. Пocлeднюю вecтoчкy oт любимого Мити его мать пoлyчила в 44-гoдy. И только cпycтя пoчти 70 лeт благодаря Галине Слесаревой родные разведчика смогли встретиться с той самой Вaлeнтиной Tимoфeeвной Кpaшeвникoвой, мeдcecтpой эвaкгocпитaля 2956, 17-й стрелковой дивизии, которая так очаровала в военные годы Дмитрия Мироненко. 87-летняя медсестричка рассказала, что всю жизнь помнила вихрастого разведчика Митю, которого так и не дождалась с войны.
В музее Галины Слесаревой создана настолько достоверная военная обстановка, что кажется, будто пахнет дымом. Можно открыть люк и заглянуть внутрь походной кухни, отвинтить армейский термос, постучать по железной бочке с отверстиями, которые немцы сбрасывали с самолетов. Летя вниз, бочки издавали жуткий вой, вызывая у людей панику и страх.
Каждый из экспонатов, будь то пехотный пулемет Дегтярева с диском на 47 патронов, авиабомба или солдатская зубная щетка, были извлечены из земли и очищены руками сапера Слесаревой.
Поисковой работой она увлеклась еще в школьные годы.
— В 1980 году мы с отрядом поехали на речку Ресету, где в годы Великой Отечественной войны оказалась в окружении 50-я армия Брянского фронта. С этого района выносили очень много оружия, половина соседних Хвастовичей сидела там с лопатами. Мы шли с отрядом с щупами, в резиновых сапогах, с двумя мешками за плечами, куда собирали останки погибших солдат. И тут Леша, мой будущий муж, дал в руки металлоискатель, который спаял собственноручно. Иду, слышу — пищит, начинаю копать, вижу — снаряд «с хвостиками», тут же отпрыгиваю в сторону. Лешка же хладнокровно вытаскивает минометную мину со стабилизаторами, берет ее на плечо и говорит: «Сейчас пойдем ее взрывать». Жара стояла, а у меня мороз шел по коже… Развели костер, кинули мину в огонь, спокойно отошли, при этом никаких криков «ложись!». Только услышала глухой звук — пух! Спрашиваю: «Это все?» Слышу: «Нет, надо еще подождать». Следом раздались еще два хлопка. Лешка дал команду выходить. Подошли к костру, мина вся обгорелая, огонь лизнул взрыватель, сработал вышибной заряд, тротил просто вытек и выгорел. Взрыва не было. Ту пустую, еще горячую болванку я надела на палку и принесла в лагерь. Помыла ее, почистила, этот первый трофей до сих пор стоит у меня дома на полке.
После той первой минометной мины были в практике Галины Слесаревой еще десятки тысяч боеприпасов. Авиационные бомбы, противопехотные мины, артиллерийские снаряды…
— Однажды буквально в трех метрах от лесной дороги выкопала мину, в которой было шесть кило тротила. Как за все годы никто на ней не подорвался? — удивляется моя собеседница.
Тогда же заговорили о необыкновенном чутье Слесаревой.
— Еще в 80-е годы в Хвастовичском районе, на речке Ресете, я присела на берег, и вдруг меня будто током ударило. Поднялась, начала копать, а там солдат лежит! Это невозможно объяснить, но я чувствую, где надо копать. Совершенно непроизвольно иду туда, где потом нахожу нужный блиндаж, меня будто кто-то зовет.
Через следопытскую работу она и пришла работать в МЧС в подразделение разминирования. Если кто в округе находит боеприпасы или останки бойцов — звонят напрямую Галине Слесаревой.
Сапер вспоминает, как однажды пришлось раскапывать братскую могилу.
— В селе Потресово местный житель Виктор Мышев проводил от дома к бане трубопровод и наткнулся в теплице на останки солдат. Вызвал нашу группу, в итоге за три недели под парником и домом мы выкопали останки 77 человек. Глубина залегания там была около трех метров, земля — сплошная глина, люди в ней будто законсервировались. Копали и видели глаза людей, у которых сохранилась радужная оболочка. Хозяйка была уже в возрасте, не выдержала, уехала к родственникам. Запах стоял жуткий. На обочине выросла гора костей. Обнинск отказался их хоронить, хотя это были солдаты, которые освобождали город. Мне дали машину, я на своем горбу перетаскала мешки с останками в кузов, отвезла их в Коллонтаевский сельсовет. Потом разложила кости в привезенные гробы, и мы похоронили их с почестями на кладбище в селе Оболенское, где теперь стоит мемориал.
«Черные копатели» пытались сжечь нас вместе с машиной»
Подруги в отпуск уезжали к морю, Галина, оседлав своего железного коня, «ГАЗ-66», по прозвищу «Шишига», отправлялась на места боев.
— Вид у меня был еще тот! — смеется Галина. — Однажды шла по лесной дороге в камуфляже, с саперной лопаткой, за поясом — граната, махнула рукой проезжающему мимо трактористу, так он в ответ только газу поддал и в спешном порядке скрылся.
Когда заговариваю о ее выдержке и крепких нервах, моя собеседница машет рукой:
— И для меня многое не проходит бесследно. Например, до сих пор у меня перед глазами стоит один погибший боец. Когда мы наткнулись на его останки, пошел сильный дождь, мы укрылись в машине, переночевали, утром пришли — бойцу водой омыло череп, мы увидели темные волосы, которые были совершенно седые у корней. Человек, видимо, перед смертью пережил такой ужас, что в один миг поседел.
Находя останки солдат, следопыты составляют акт вскрытия неизвестного захоронения.
— Описываем, как лежат останки, на какой глубине, — в акте надо отразить очень много параметров. Это делается в соответствии с Законом «Об увековечении памяти павших при защите Отечества», который в 1993 году благодаря настойчивости поисковиков подписал Борис Ельцин. Министерством культуры, в свою очередь, был принят закон о так называемых «черных копателях», которым запрещалось несанкционированно копать на местах исторических событий с тем, чтобы никакие культурные ценности не продавались и не уходили за границу. А то ведь эти шарлатаны даже советские солдатские медальоны пытались продать родственникам за деньги. Орден Красной Звезды на черном рынке выставляли за тысячу рублей, немецкий Железный крест — за 15.
Следопыты и «черные копатели» издавна недолюбливают друг друга.
— В прошлом году пришли ко мне ребята перед 9 Мая, говорят: «Хотим поехать в Юхновский район восстановить памятник». Зовут меня с собой. «Черные копатели», чтобы не пустить на свою территорию чужаков, стали выставлять растяжки. В Износковском районе на них подорвались охотники. Беспредел в лесу и ныне творится полный. Сколько раз я встречала эту братву, одетую в немецкую форму, со шмайсерами. Принимая меня за свою, они кричат мне издалека: «Хайль».
Доходило дело и до покушений.
— Я у «черных копателей» как бельмо на глазу, мешаю им, уничтожая тротил, забирая оружие, который они продают на черном рынке. Как-то услышала их разговор: «Там, где Слесарева прошла, больше делать нечего». В 2009 году, когда я как сапер-спасатель была приписана к вахте памяти, они чуть не сожгли меня вместе с машиной. Один из наших следопытов, медик из Москвы, не спал ночью, в три часа услышав шум мотора, отошел от костра в тень. Видит, подъехал «уазик», два молодчика вытащили и понесли к моей «Шишиге» противотанковую мину, метили положить эту «дуру» прямо под бензобак. Достаточно было ее хорошенько ударить, чтобы сработал детонатор, и на два метра взметнулось бы вверх пламя. Наш парень их спугнул, они не донесли мину до моей машины, скрылись. С утра я вызвала милиционеров, показала на сработавшую мину, вокруг которой на добрых 20 метров выгорело все. Кто приволок ее к нам в лагерь — так и не установили.
Бывает, что Галину Слесареву спрашивают: «Ты постоянно рядом с трупами, с мертвыми, тебе кошмары не снятся?» Она всякий раз отшучивается: «Я с ними умею договариваться».
В работе поисковых групп не обходится без мистики.
— Копали два года назад осенью в Юхновском районе. Примерно в километре был памятник, который немцы поставили на братской могиле. Вдруг я отчетливо слышу — дудочка играет какую-то немецкую мелодию. Ну, думаю, Слесарева, докопалась. Спрашиваю мужа: «Леша, слышишь, дудочка играет?» Он прислушался и говорит: «Точно, играет!»
Расскажу еще два случая. Один из них произошел в Барятинском районе на месте, где в войну шли ожесточенные бои. Это было в декабре, после раскопок мы устроились на ночлег в автомобильном фургоне, достали сало с хлебушком, разлили водочку. Я говорю мужикам: «А давайте немцев пригласим в гости!» И кричу в темноту: «Гансы! Идите рюмочку выпить, замерзли, наверное!» Вдруг слышим по снегу отчетливый хруст шагов, и в дверь кто-то скребется… Тогда побледнели даже видавшие виды мужики-следопыты.
А год спустя один из наших ребят ночью вообще оказался неведомым образом под машиной. Мы спали, вдруг в фургоне включился свет, распахнулась дверь, я вскочила, вижу, что одного нашего следопыта нет. Прислушалась, а под машиной кто-то стонет. Достали бедолагу, а он бормочет: «Солдат, солдат!» А у самого рассечен затылок. Потом он рассказал, что в фургон зашел боец в красноармейской шинели с трехлинейкой и позвал с собой. Это невозможно объяснить, но это происходит.
Подстопник Ганса Ульриха Руделя
Тем временем экскурсия по музею продолжается. Присаживаемся с Галиной на обугленное бревно. В метре от нас перекинулся через бронещиток немецкий пулеметчик. Муляж... но по телу бегут мурашки. Перебирая стреляные гильзы, рассматриваю обширную немецкую экспозицию: турбореактивный немецкий снаряд, минометную мину, номер от немецкой машины, знаменитый пулемет BOB MG-34, бутылку с посмертной запиской внутри...
— Меня всю жизнь интересовала техника, а у немцев настолько продвинутые были технические новинки, все эти пружинки, шарики… Взять те же снаряды. От многолетнего лежания в земле наши снаряды частенько уже не срабатывают, а у немецких — все загерметизировано, корпус залит лаком, с ними нужно быть очень осторожной.
В музее хранится память о немецких, финских, японских солдатах, каждые также выполняли свой долг. Под стеклом витрины — обмундирование, документы, фотографии, средства для чистки обуви, зубная паста и даже… немецкий презерватив.
Показывая мне металлический подстопник, Галина объясняет:
— Его использовали после операции для разработки движений в голеностопном суставе. Нашла его, когда копала под Юхновом. Мама мне еще в детстве рассказывала, что во время войны она слышала, как с Юхновского аэродрома взлетали немецкие самолеты. На найденном подстопнике был выбит шифр, я нашла в Интернете архивы Бундесвера, ввела эти цифры и выяснила, что находка принадлежит пилоту пикирующего бомбардировщика Ю-87 «Штука» Гансу Ульриху Руделю, единственному кавалеру полного банта Рыцарского креста. По количеству наград его превзошел только Герман Геринг. После войны Рудель сдался в плен американцам, с 1948 года жил в Аргентине, затем перебрался в Швейцарию, баллотироваться даже в Бундестаг. Так и остался закоренелым фашистом, умер в Розенхайме только в 1982 году, в то время как тысячи безымянных солдат остались лежать в Калужской земле.
Галина признается, что нередко останки немецких солдат они находили без ног. Старожилы из местных жителей рассказывали, что трупы на морозе коченели так быстро, что не всегда удавалось снять с фрицев спасительную обувку. Чтобы забрать сапоги, им отрубали ноги, тащили домой, клали на печку, чтобы они разморозились, оттаяли…
Бывало, что саперу Слесаревой приходилось находить в одной траншее останки как советских, так и немецких солдат.
— Согласно нашему закону поисковики не имеют права работать с останками немецких военнослужащих. Этим занимается специальная организация, которая финансируется правительством Германии и Италией. Мы нередко слышали: «Не копайте немцев». Я возражала: «Но если они в одной яме с советскими солдатами лежат, их прах уже перемешался. Они уже практически братья по крови». И слышала в ответ: «Вы такими словами не бросайтесь!» А на войне частенько бойцов хоронили спешно. Однажды выкопали в одной яме 46 наших бойцов, а рядом, буквально в метре, лежат 27 немцев. Причем в нашу могилу попали немцы, а в немецкую траншею — наши бойцы. Отделяли их по мере возможности. Я вышла на немецкое бюро захоронения солдат Вермахта, с которыми давно переписывалась. Они попросили выслать половинки жетонов, а вторые половинки оставить на труппах. Я им объяснила, что, если я оставлю их на трупах, останки перероют, а половинки жетонов просто выкинут. Немцы искренне не понимали, зачем еще раз копать, если уже выкопано… Мы с ними разговаривали на разных языках.
Обратился как-то к Галине Слесаревой житель Германии Вильгельм Винклер с просьбой помочь найти останки брата, который во время войны был переводчиком. У него были сведения, что, предположительно, брат был захоронен около Варшавского шоссе в районе населенного пункта Высота.
— Мы поехали туда, увидели, что немецкое кладбище там буквально вывернуто наизнанку: валяются кителя, белокурые волосы... Я набрала горстку земли и послала Вильгельму Винклеру. Пришлось признаться: «К сожалению, ваши кладбища у нас кладбищами не считаются. Их нещадно копают, всем все равно». Немец прислал мне благодарственное письмо, написал, что присланную землю он высыпал на могилу родителей. В письме пришла и фотография погибшего в войну переводчика. Вильгельм хотел, чтобы его брат с благодарностью смотрел со снимка за мою работу.
Немцы, кому довелось, побывали в музее «Судьба солдата», выходили из него ошеломленные.
— Однажды к нам привезли известного политолога Михаэля Руца, который был полномочным представителем Герхарда Шредера. Он в России был по каким-то проектам, после официальной части постоянно сбегал к нам в музей. Михаэль Руц тут буквально растворялся. Он брал в руки вещи солдат, читал их письма, слушал немецкие марши, которые у них были запрещены. А наш музей тогда как раз хотели в очередной раз выселить из помещения, я ему в сердцах предложила: «Слушайте, заберите этот музей с собой». Он залился краской, сказал: «Что вы! Каждый музей Германии почел бы за честь принять вашу экспозицию, но мы не вправе брать то, что нам не принадлежит».
■ ■ ■
За свою работу Галина Слесарева была награждена орденом «За службу и доблесть» (Серебряный крест). Также на кителе сапера прикреплен орден благотворительного движения «Золотой пеликан». Галина по-прежнему выходные и отпуск проводит с металлоискателем. Признается: «Прикосновение к прошлому — это же так интересно. Беру лопатку и ныряю в другой мир, другое временное измерение». Музей «Судьба солдата» продолжает пополняться экспонатами, родственники узнают о судьбе пропавших без вести родных. А Галина мечтает о выделенном участке земли, где она могла бы разместить собранную на полях сражений тяжелую артиллерию, которая пока хранится на огороде ее частного дома.
