С жителем Орла Георгием Ивановичем Кондаковым судьба журналистская свела случайно и совсем по другому поводу. На этого человека я вышел, изучая историю одной из «великих» северных строек ГУЛАГа конца 1940-х — начала 1950-х: Кондаков был среди тысяч ее подневольных «ударников». Однако при нашей встрече выяснилось, что сталинская зона стала вторым этапом лагерных злоключений орловчанина, а до того ему довелось испытать на себе все прелести нацистского концлагеря — да еще весьма «эксклюзивного».
— Это было на английской земле, — удивил меня тогда Кондаков. — На острове Олдерни, расположенном неподалеку от пролива Ла-Манш, где я в страшной борьбе за жизнь провел 14 месяцев в фашистском концлагере...
Чтобы разобраться в столь удивительной «истории с географией», пришлось обратиться к свидетельствам времен Второй мировой.
Островная идиллия
Еще на первом этапе войны в Западной Европе, летом 1940 года, войска Третьего рейха сумели захватить Нормандские острова — несколько «пятачков» суши, расположенных всего километрах в 30 от французского побережья, но при этом принадлежавших Великобритании, от которой их отделяет более чем 150 километров.
Этот архипелаг успел-таки повоевать против «стран Оси». В частности, именно с авиабазы Королевских ВВС, расположенной на одном из островов — Гернси, английские тяжелые самолеты вылетели на первую бомбардировку Италии после ее официального объявления о вступлении в войну на стороне Германии. Авиарейд был совершен 11 июня 1940 года, объектами стали крупные промышленные города Турин и Генуя. Как раз после этого у гитлеровских генералов и возник повышенный интерес к Нормандским островам: командованию Третьего рейха стало понятно, что английская база авиации дальнего действия впредь будет доставлять все больше неприятностей в ходе расширяющихся в Западной Европе военных действий.
Последовало решение о захвате Нормандских островов — благо что и ближайшая к ним территория материковой Франции уже оказалась фактически полностью под контролем германских войск.
Парадоксальный факт: несмотря на всю стратегическую важность, которую имели острова у пролива Ла-Манш, боев за этот архипелаг не было! Английские войска и авиация, а также некоторая часть местных жителей покинули острова без всякого «нажима» со стороны противника. Хотя бы отчасти оправданием такому «маневру» может служить то, что руководство Англии во главе с Черчиллем тогда буквально со дня на день ожидало начала немецкого вторжения на территорию Соединенного Королевства и потому стремилось всеми способами усилить оборону побережья.
Немцам в итоге достаточно оказалось провести «профилактическую» (или можно даже сказать «демонстрационную») бомбардировку столицы острова Гернси, городка Сент-Питер Порт (главным результатом ее, по некоторым сведениям, стало уничтожение в порту нескольких грузовиков с овощами). А уже после этого на опустевшей английской авиабазе приземлились первые самолеты с германскими крестами на крыльях.
Дальнейшие события оказались под стать «прологу». Островная операция проходила воистину идиллически. В своем общении с покоренными англичанами (как-никак — представителями «родственной расы»!) гитлеровцы показали себя «белыми и пушистыми».
— Мне удалось выяснить, что на протяжении нескольких военных лет на островах вполне мирно уживались гитлеровские оккупационные войска и оставленная ими в целости и сохранности местная английская администрация, — рассказал Кондаков. — Обе стороны действовали так, будто заключили некий пакт о взаимопризнании. Пожалуй, самым радикальным и угнетающим свободу истинных британцев нововведением германских оккупационных войск было изменение дорожного движения: гитлеровцы вместо привычного англичанам левостороннего ввели европейский стандарт — правостороннее движение... А над присутственными местами даже вывешивалось по два флага: полотнище с черной свастикой и рядом с ним — британский «Юнион Джек»! Не желая навлечь беду на свои головы, подавляющее большинство англичан — жителей захваченных островов — предпочли держать себя максимально вежливо и лояльно по отношению к новым «хозяевам». Есть свидетельства, что было несколько случаев, когда островитяне даже выдавали оккупантам лиц еврейской национальности. Такое «отзывчивое» отношение к оккупантам отнюдь не стало в последующем поводом для репрессий со стороны лондонских властей. Они предпочли просто замять этот «некрасивый случай». Ни один из английских чиновников не был в итоге осужден за сотрудничество с врагом. А после окончания войны в Великобритании старались вовсе и не вспоминать, что на территории (хотя и очень маленькой) Соединенного Королевства несколько лет хозяйничали нацисты.
Четыре захваченных островка имели, по мнению гитлеровских генералов, важное стратегическое значение. Во время планируемого в будущем покорения Туманного Альбиона они могли стать для Германии своеобразными «непотопляемыми линкорами» при осуществлении военных операций в этом регионе — но для этого их следовало как следует укрепить и вооружить.
Немцы активно взялись за дело. Доставшийся им «в наследство» от англичан аэродром активно использовался воздушными эскадрами люфтваффе, которые летали отсюда бомбить Ковентри и Манчестер. Три самых крупных острова — Гернси, Джерси, Олдерни — решено было превратить в мощные оборонительные рубежи. Строительство здесь вновь спроектированных батарей, бункеров, складов, причалов и прокладку дорог к ним решили в основном осуществлять за счет подневольной рабочей силы — пленных и «гастарбайтеров», пригнанных на острова из уже завоеванных рейхом стран.
На острове Олдерни фашисты устроили четыре концентрационных лагеря. Формально эти зоны являлись «филиалами» крупного концлагеря Нойенгамме, расположенного под Гамбургом. Фашисты дали новым зонам названия Боркум, Зюльт, Гельголанд и Нордерней.
На Олдерни в общей сложности за все время существования там фашистских лагерей завезли более 6000 «работяг». Контингент здесь был весьма разнообразный, и новые хозяева острова даже предусмотрели для каждого из лагерей некую «специализацию». Так, например, в Зюльте содержались преимущественно евреи, в Нордернее — узники, вывезенные из стран Восточной Европы и с оккупированных территорий Советского Союза, Гельголанд предназначался в основном для угнанных на работу «ост-арбайтеров» из России и советских военнопленных. Здесь же, в бараках Гельголанда, а также в лагере Боркум были размещены и «вольняшки» — добровольцы из так называемых рабочих организаций Тодта.
Эти «ударные трудовые отряды» существовали еще с середины 1930-х и активно пропагандировались в Третьем рейхе, а также на территории оккупированных гитлеровцами европейских стран. В составе отрядов Тодта было много поляков, чехов, встречались также испанцы, датчане, норвежцы... Здесь, пожалуй, уместна аналогия с вахтовиками, с сезонными рабочими, нанимающимися ударно поработать на стройке или в какой-нибудь экспедиции ради вполне меркантильной цели: получить за свой труд приличные деньги. Однако в реальности те тодтовцы, которые попали на Олдерни, оказались в условиях немногим более лучших, чем обычные зэки.
Концентрационные лагеря на Нормандских островах просуществовали вплоть до июня 1944 года. Открытие союзниками второго фронта и начало активных военных операций во Франции заставили гитлеровцев спешно ликвидировать свои «английские» лагерные «филиалы» и вывезти весь их «контингент» на материк. Однако сам архипелаг был освобожден от оккупантов лишь в мае 1945-го — он оказался одним из самых последних уголков Европы, где удалось удерживаться гитлеровцам.
«Бункер-суп»
Всего за годы существования «английских» концлагерей в них погибло и умерло около 700 человек. Георгий Кондаков вполне мог оказаться в их числе, но судьба повернула иначе.
Но как же орловского парнишку угораздило оказаться на другом краю Европы, на занятом фашистами кусочке «Британщины»?
— В 1941-м мне всего 16 лет было, учился в ремесленном училище, — вспоминал Георгий Иванович. — После нападения немцев на СССР нас, реушников, распределили работать на заводы города, которые стали выпускать военную продукцию, однако продолжалось это недолго, Орел захватили фашистские войска. Наша семья жила в пригороде областного центра, и я перебрался к ним. Но это не спасло от беды. Весной 1942 года местный бургомистр объявил очередной приказ новой власти: Германии требуется рабочая сила — и потому для работы на тамошних предприятиях будут отправлены отряды трудоспособных парней и девчат. Кто в них попадет? Решили в первую очередь брать «рекрутов» из многодетных семей: мол, там и другие сыны-дочки имеются, в случае чего помогут родителям... Так что к одним из самых первых староста пришел в наш дом: нас ведь у отца с матерью пятеро росло. Выбор пал на меня, и уж тут никуда не денешься: сразу предупредили — за попытку увильнуть от отправки в Германию головой отвечают все остальные члены семьи, в случае чего расстреляют.
Дорога «в Европу» была долгая. Привезли сначала на перевалочный пункт во Франкфурте-на-Майне, дальше — в Брюссель, оттуда — на побережье Нормандии, в городок Сен-Мало... Ну и последний этап — на Олдерни.
Хорошо запомнил дату: 7 августа 1942 года. Ранним утром наш этап «ост-арбайтеров» выгрузился с корабля на пристани маленького острова. Конвоиры велели построиться в колонну и привели в какой-то лагерь. Над воротами мы заметили надпись: «Гельголанд».
Охрану этого «спецобъекта» несли солдаты в эсэсовской форме. Хотя в домах-бараках находились преимущественно «вольнонаемные» — члены рабочих отрядов доктора Тодта. Эта организация была вполне коммерческой: различным немецким фирмам и предприятиям (в том числе и военным), нуждавшимся в массовом использовании рабочей силы, предоставлялись по договору партии «трудяг», насильно мобилизованных оккупантами, а также навербованных в разных уголках Европы и мира. Вербовщики обещали «работягам» выплачивать неплохие деньги, на что многие и покупались.
Тут могу сразу упомянуть одного из моих «соратников» по пребыванию на Олдерни — поляка Станислава. Этот мужчина средних лет, работавший до того где-то в Германии, приехал на остров добровольцем — причем вскоре после собственной свадьбы. Приехал, как он сам объяснял, чтобы подзаработать денег на семейную жизнь. Как и другие тодтовцы, носил светло-коричневую форменную одежду (это была, как мне объяснили, подзалежавшаяся на захваченных немцами складах старая чехословацкая форма) с обязательной красной повязкой на рукаве: в центре ее в белом круге — черная свастика. Однако хотя Станислав и его «соратники» не числились врагами немецких властей, хотя они трудились добровольно «за деньги», тем не менее условия работы для членов отрядов Тодта были ничуть не лучше, чем для обычных узников лагеря... Что там говорить — настоящая каторга! А деньги этим «ударникам» — по крайней мере на Олдерни — платить отнюдь не торопились. Лагерное начальство отделывалось чаще всего тем, что в качестве поощрения выдавало «вольняшкам» дополнительно кое-какие продукты, буханки хлеба. А те, в свою очередь, сплошь и рядом тащили «доппаек», чтобы устроить обмен с местными жителями: хлеб отдавали за пару обуви, за рубашку, чтобы побольше скопить добра к концу «командировки»... Алчность подобная добром не могла кончиться. Уже через несколько месяцев «ударной работы» Станислав умер от истощения. Когда осматривали потом место на нарах, где он обитал, нашли под матрацем припрятанные пару сапог, несколько костюмов... Все это богатство, конечно, забрали себе лагерные охранники.
Наличие «вольнонаемных» работников ничуть не меняло сути: Гельголанд был настоящим концлагерем. Нам, подневольным работягам, выдали робы с номерами. Номера были, помнится, в большинстве своем пятизначные. Хорошо запомнил «свои» последние три цифры: 167.
Наш отряд трудился на прокладке дорог — ворочали камни, таскали щебень... Распорядок дня суровый. Подъем в 6 утра. Для тех, кто замешкается, стимулом к быстрому переходу от сна к бодрствованию являлись удары палкой, щедро раздаваемые дежурными надзирателями. Никаких умываний — сразу быстро-быстро завтракать (остров испытывал хронический дефицит пресной воды, поэтому обитателям лагеря рассчитывать даже на элементарную гигиену не приходилось: за год с лишним пребывания в Гельголанде я так ни разу и не помылся).
Главным «угощением» на завтрак была черная, отвратно пахнувшая бурда, которую немцы называли «кофе». Обед немногим лучше. Нам выдавали «бункер-суппе» — жиденькую, почти пресную баланду, в которой изредка удавалось выловить обрывок капустного листа. Причем при получении порции такого «лакомства» нужно было еще уберечься от побоев. Дело в том, что раздачей «бункер-суппе» занимался здоровенный негр. Откуда его занесло в наш лагерь, я не знаю, но это был еще тот зверюга! Чуть что покажется не так — сразу пускал в ход свои кулаки-гири. Однажды он на моих глазах ударом черпаком по голове убил молодого парня: посчитал, что тот подошел за порцией во второй раз...
Ужин состоял из того же «суперсупа», а кроме того, время от времени каждый зэк получал по полбуханки эрзац-хлеба — это была порция на предстоящие три-четыре дня. Хлебный паек провоцировал большие проблемы, надо его как-то хранить, следить, чтобы никто не стащил... А кроме того — это ведь такой соблазн: взять и сразу съесть все, что выдано на несколько дней вперед. Некоторые из моих товарищей по несчастью не выдерживали искушения, а потом вынуждены были долго мучиться от голода: на двух тарелках «бункер-суппе» да на черпаке «кофе» день тяжелого физического труда протянуть трудно.
Конечно, люди умирали, не выдержав таких лишений. Но как хоронить зэков на маленьком каменистом острове? Немцы поступали просто: по их распоряжению тела сначала складывали в «накопитель» (для этого был выделен один из бараков лагеря), а потом подгоняли грузовик и вывозили мертвецов в кузове на самый дальний конец мола, выступающего далеко в море. Там трупы сбрасывали в воду.
Репатриант — слово опасное
Судьба сберегла Георгия Ивановича на страшном острове Олдерни. А уже осенью 1943 года, после 14 месяцев, проведенных в Гельголанде, его перевели в другой лагерь — в Центральной Франции. Потом Кондаков сумел бежать, связался с подпольщиками, воевал с фашистами в рядах «маки» — участников французского Сопротивления...
— Дальнейшие события раскручивались и вовсе по очень лихому сюжету, — вспоминал ветеран. — После разгрома немцев и освобождения Франции бывшие «партизаны»-иностранцы стали числиться участниками Иностранного легиона — то есть фактически наемниками. Вскоре власти страны приняли решение отправить нас с военной миссией во Вьетнам. Однако я и другие мои товарищи по отряду не захотели ехать за тридевять земель непонятно ради каких целей. За это нас заперли в казарме и отдали под трибунал, который вынес приговор: расстрелять. Насколько помню, все это происходило в начале осени 1944 года.
В очередной раз увернуться от смерти Кондакову помог счастливый случай. Один из «легионеров», тоже русский по национальности, сумел сбежать из-под стражи и добрался до советского посольства в Париже. В результате уже через день посол А.Богомолов приехал и добился освобождения своих соотечественников.
— После этого я вплоть до конца мая 1945 года работал на пункте сбора советских граждан. Мне выдали в посольстве официальный документ, согласно которому я числился как гражданин СССР, временно попавший на оккупированную территорию. Кроме того, получил и еще одну официальную бумагу: удостоверение советского партизана, воевавшего в 1943–1944 гг. на территории Франции. Впрочем, эту «корочку» через пару лет, по возвращении на родину, у меня отобрали.
(Вернули «партизанское» удостоверение лишь четыре десятилетия спустя, в 1986-м. Благодаря этому еще два года спустя, в 1988-м, удалось получить наконец удостоверение участника Великой Отечественной войны, а до того на протяжении сорока с лишним послевоенных лет я не числился среди тех, кто с фашистами боролся.)
В 1946 году Георгий Кондаков наконец вернулся на родину.
— Вид у «возвращенца» был, надо признаться, весьма необычный по советским меркам. Шелковая рубашка с галстуком, поверх надета кожаная куртка красного цвета. Гардероб дополняли американские офицерские брюки, фирменные штиблеты... На голове — копна курчавых волос длиною до плеч, а в голове этой самой — через край энтузиазма и всяческих свободолюбивых идей: хотел в родном колхозе на Орловщине построить пруд и разводить рыбу, посадить большую красивую рощу... Ну что взять с молодца? Мне ведь в ту пору всего-то 21 годок стукнул!
Впрочем, суровая советская действительность быстро все эти радужные планы развеяла. Оказалось, что в Советской России такие, как я, возвращенцы из-за границы числятся «репатриантами», а для чиновников в официальных инстанциях это слово является фактически синонимом страшного термина «враг народа». «Репатриантов» практически нигде не брали на мало-мальски хорошую работу, зато чуть ли не через день вызывали в местные отделы МГБ — «для проверки». Пришлось мне опять испытывать удачу свою вдали от родных земель: чтобы хоть как-то прокормиться, вместе с еще двумя товарищами по несчастью отправился на Западную Украину — «подшабашить». Ходили там по селам, предлагали за хлеб, за еду вскопать огород, выполнить любую другую работу по хозяйству... В итоге такое наше кочевое житье-бытье кончилось вполне логично по тем временам: около городка Злочева нас арестовали, голословно обвинив в краже овцы, и осудили по статье УК от 4 апреля 1947 года об усилении охраны частного и государственного имущества. Хотя следует честно признать: назначенный судом срок оказался в итоге совсем «детским» — 7 лет, притом что в ту пору меньше «шестерки» вообще никому не принято было навешивать!..
Так бывший узник фашистского концлагеря в Англии и боец французского Сопротивления оказался в приполярной сибирской тундре на прокладке «великой сталинской магистрали».
Много лет спустя именно эта «строительная эпопея» стала причиной нашего с Георгием Кондаковым знакомства. Знакомства, которое еще четверть века спустя привело к появлению статьи, только что прочитанной вами.
