«Воскресный променад. За мной бежит толпа детишек, настроенных весьма агрессивно. Причина в том, что я белый. Норовят бросить в меня камнем или пнуть...» А это уже воспоминания ростовского хирурга Ярослава Свиридова о его командировке в Африку.
Для этих наших соотечественников в белых халатах рабочий день может начаться с вызова к беременной, одержимой злыми духами, а закончиться спасением умирающего от истощения ребенка. Или, что чаще, — его смертью. Что заставляет наших медиков ехать на край света? Как врачам-иностранцам не стать заложниками? И почему, чтобы уйти из гуманитарных миссий, некоторым приходится обращаться к психологам? Обо всех нюансах работы в странах третьего мира доктора рассказали «МК».
Из блога Виктории Валиковой (ее ник в ЖЖ — tropical_doc):
«Гватемала — это вам не Россия, пациенты здесь с дождем не прекращаются, а начинаются. Потому что на полях не особо хорошо, а в больнице тепло, сухо и витаминки дают...»
Виктории — 25. Самое время строить карьеру или семью. Но вместо этого с утра до ночи она лечит потомков майя, проливающих кровь на строительстве гидроэлектростанции, ездит на «роды на четвертом месяце беременности», которые оказались гастритом, или пытается втолковать местным дамам, что противозачаточные таблетки нужно принимать регулярно и по одной таблетке, а не всю упаковку зараз.
Поселок Похом, в котором трудится Виктория, затерялся в горах где-то на границе с Мексикой. Здесь нет телефона, нет горячей воды, электричество в клинике хоть формально и есть, проще сказать, что его нет. А пациентов достаточно много. Порядка 20 тысяч человек из двадцати окрестных деревень. И к каждому нужно найти подход.
Из блога Виктории:
«Первое правило консультации — никогда не давать таблеток в упаковке. Все пилюли должны вытаскиваться и перекладываться в пластиковый пакет. Причина проста: даже еле живой дядька с десятидневной кровавой диареей твои таблетки в новенькой упаковке попытается продать. Такой уж менталитет: лучше подохнут, но бабла наварят...
Второе правило консультации — никому нельзя верить. Тут у нас и ложнобеременные за витаминками приходят, и ложнонелактирующие — за молочной смесью. Иногда так отменно придумают, что хочется им эту смесь дурацкую отдать. Даже ребенка чужого принесут.
Третье правило — хорошему пациенту надо дать стеклянную банку. Они этим банкам очень радуются — ведь в них можно что-нибудь засунуть, и туда муравьи не залезут. А можно еще туда что-нибудь засунуть и потом это что-нибудь на рынке продать. А еще можно просто банку на рынке продать...»
Ее рабочий день начинается с обхода лежачих пациентов — а это полтора часа по дороге, вымощенной коровьими лепешками и скользкими валунами. Для самых экстренных случаев есть местная «карета скорой помощи» — жеребец по кличке Зорро, которого «муйбонитадоктора» (что-то типа «очень красивая докторша») в виде исключения разрешили поставить на постой в тюрьму для животных.
«...Это загончик, куда отправляют четвероногих, которые пасутся не на том месте или съели что чужое. Нужно заплатить 50 кецалей (5 баксов), чтобы животину оттуда вызволить».
Персонал в клинике трудится почти бесплатно.
— В моем контракте написано «волонториат с компенсацией средств на продукты питания». Нам выделяют немного денег, которых в принципе хватает. Если не покупать каждый день мясо.
Зачем ей, молодой девушке, все это нужно?
«Придет его отец и нас зарежет...»
Ответа на мое письмо пришлось ждать больше трех недель. Как оказалось, в поселке, где располагается клиника, начались боевые действия.
— У нас в области строят гидроэлектростанцию. Есть две группы — «за» и «против» строительства, которые со стойкой периодичностью друг с другом конфликтуют. Сейчас как раз обострение. Почти каждую ночь взрывают самодельные бомбы на главной улице, как раз там, где стоит наша клиника.
— Зачем мне все это нужно? Я очень люблю людей. Это первое и, пожалуй, единственное, что движет мной. Ну и вера в добро...
В Уфе Вика окончила университет и интернатуру по специальности «инфекционные болезни», год проработала в приемном покое местной «инфекционки». А потом все бросила и отправилась набираться опыта в больницы Таиланда, Камбоджи, Индонезии. Там-то девушка и осознала: она мечтает спасать людей в странах третьего мира. Потом было обучение в Институте тропической медицины в Бельгии, на сайт которого девушка зашла совершенно случайно.
— И так же неожиданно я наткнулась на маленькую негосударственную организацию, которая искала врача в Гватемалу. На собеседовании мне объяснили, что условия там, мягко говоря, не сахар. Но то, что делали эти ребята, меня настолько поразило, что я решила во что бы то ни стало получить это место. И вот я здесь...
Ее обычный рабочий день — это 10 «диарей», 10 ОРВИ, одна-две травмы. Ну и, конечно, роды.
«...В Похоме женщины верят, что количество изгибов на пуповине равняется количеству детей, богом им предписанных. Некоторые местные повитухи грешат тем, что говорят цифру вслух, и женщины, веря, что больше детей у них не будет, прекращают предохраняться. И, конечно, залетают. Потому что это Гватемала. Здесь говорят: «Забеременела от кукурузного початка...»
Девушка признает: к ним обращаются только в самых серьезных случаях, когда местные целители оказываются бессильны.
— Вообще-то у нас здесь официальной медицине доверяют. Но есть один очень важный нюанс — традиции. Столкнувшись с ними, мы порой оказываемся бессильны.
Наверное, самая душераздирающая иллюстрация противоборства традиций и здравого смысла — история местного папаши, который готов был угробить свою дочь, только бы не нарушать обычаев. Девочку в клинику привезли с абсцессами, но местные волонтеры напрочь отказались их вскрывать.
Из блога Виктории:
«...Если мы этого ребенка разрежем, то отец придет и нас зарежет. А у нас семья, дети…» — говорит мне Карлос (промоутер, то есть помощник из местных. — «МК»). По поверью, если ребенка тронет ножом кто-то не из семьи, ему надо отомстить, кровь за кровь. «А если кто-то из членов семьи?» — интересуюсь я у отца. «А, ну это можно! — улыбается он. «Карлос, готовь ребенка, а у меня будет сейчас краткий курс «хирургия за 3 минуты». Беру отца в операционную, объясняю: «Резать будете строго по линиям. Глубина — полсантиметра (…) Все прошло хорошо. Правило №4 тропического врача гласит: выход есть всегда. Правда, обычно он идиотский...»
Жизнь и смерть по закону джунглей
О своей работе Виктория пишет с юмором. Единственный пост, который сложно читать без слез, озаглавлен «Наша первая смерть». В клинику тогда принесли девочку с подозрением на кишечную инфекцию. В свои три с половиной года весила она меньше восьми килограммов.
Из блога Виктории:
«...Осматривая ее, я боялась пальпировать глубоко — усыпанная гематомами, она стонала при каждом вдохе. Задние поверхности бедер были покрыты огрубевшей шелушащейся чешуей — типичная картина «квашиокровой кожи». Такое наблюдается у длительно голодающих детей. «Стан (медбрат из соседней клиники. — «МК»), это не инфекция. Они ее не кормят».
Но первая трудность, с которой столкнулись врачи — даже не выходить девочку, а уговорить ее родителей оставить ребенка в клинике. «У нас нет денег. Дайте что-нибудь от живота, и мы пойдем». После долгих уговоров родители согласились отсрочить свой отъезд. Но только на одну ночь.
«Утром она впервые заплакала в голос и сама, не захлебываясь, проглотила молочно-масляную смесь. Через час, несмотря на громкие протесты Стана, родители забрали ребенка домой. Потому что «мы сами ее будем поить, ей лучше дома, а у нас еще семеро детей, нам работать надо». Еулалия умерла через восемь часов после того, как ее забрали из клиники...»
Человеку, который ни разу не бывал в Гватемале или других странах третьего мира, сложно объяснить, как такое возможно.
— Обычно истощенные дети — это ребятишки с каким-то другим хроническим заболеванием, умственной отсталостью или, например, астмой. Здесь действует закон джунглей: кто успел, тот и съел. На улице часто можно увидеть картину: мамашка достает связку бананов, и дети гурьбой набрасываются на лакомство. Кто сильнее, тот и съедает больше. Больным детям не достается. Смерть ребенка здесь почти норма.
И даже такие отчаянные врачи, как Виктория, ничего с этим поделать не могут.
Из блога Виктории:
«...У нас в саду растут банановые деревья, вокруг клиники летают колибри, которые пьют нектар с наших клумб...» Но у этой идиллии есть и обратная сторона. «Вчера помылась шампунем для собак, ибо я уже замучилась думать о том, что подцеплю в следующий раз. Растворы от блох и чесотки стоят у меня на туалетном столике, там, где у моих бывших одноклассниц стоят шанелиномерпять...»
Впрочем, Виктория уверяет: в бытовом плане ее почти все устраивает.
— Недавно читатели из России прислали нам тушенку и гречку. Это то, чего мне здесь не хватало.
Доктор — мертвец
«...Раздача еды рядом с нашим госпиталем. Апофеоз безалаберности и гуманитарного чистоплюйства. Организация платит несметные деньги за логистику и доставку. А местные, получив заветную пайку, тут же поголовно бегут и продают ее на рынке...»
Это выдержки из записей хирурга из Ростова-на-Дону Ярослава Свиридова о его командировке в Африку. Несколько лет он проработал в ростовской больнице при колонии, пробовал найти себя в фармбизнесе. А потом присоединился к «Врачам без границ» (сокр. MSF — от французского Médecins sans frontières). Сейчас за плечами у Ярослава четыре миссии: в Демократическую Республику Конго, Южный Судан, на Гаити и в Пакистан.
Когда мы разговаривали, Ярослав как раз ехал в свою пятую миссию — опять в Южный Судан.
— Зачем мне все это нужно? Думаю, это своеобразный драйв. Деньги меня во «Врачах» не интересуют — главное, чтобы хватало на удовлетворение элементарных потребностей.
— Но все же если сравнить зарплату в MSF с той, которую медики получают у нас в стране…
— Для начала следует объяснить, что твоя квалификация и выслуга на родине в MSF никого не интересует. У врача высшей категории и юнца, только что окончившего университет, зарплата будет одинаковой. Дальше она меняется в зависимости от стажа в организации. Год в полях — и зарплата существенно увеличивается. К примеру, моя первая зарплата была 1100 евро на счет в банке и 600 долларов командировочных. Для оперирующего хирурга это небольшие деньги даже в России. Но и их ты будешь получать только полгода, пока идет миссия. Остальное время тратишь накопленное.
Как объясняет Ярослав, в MSF время нахождения в миссии для узких специалистов — хирургов, анестезиологов — ограничивается пятью месяцами. Связано это с высокой нагрузкой.
— Мы работаем день и ночь, поэтому даже к концу четвертого месяца жутко устаем.
Из записей Ярослава:
«...Традиционное средство передвижения местных жителей — автобус, облепленный людьми, будто улей пчелами. Когда эта адская машина переворачивается, получается эдакий мясо-костный фарш. Однажды такое случилось в мою смену. Три дня потом разгребали...»
Но чаще всего хирургам во «Врачах» приходится иметь дело с гнойниками, переломами и огнестрельными ранениями в зоне боевых конфликтов.
На страничке Ярослава в одной из соцсетей его африканским миссиям посвящены несколько фотоальбомов. На одном из кадров доктор стоит в окружении черненьких ребятишек. Фото подписано: «Музунгу среди местных. Быть музунгу в Конго непросто».
- Порой они очень агрессивно настроены по отношению к белым, - объясняет Ярослав. - У местных ребятишек есть даже такой аттракцион: подбежать к доктору и отвесить ему пинка. А еще могут камнем кинуть. Само слово «музунгу» на традиционном суахили имеет не только значение «белый», но еще и ругательное — «мертвец», то есть человек, который в связи с приближающейся смертью бледнеет. Согласитесь, неприятно, когда тебя так называют по сто раз на дню. Ребята из ООН даже сделали себе футболки с надписью: «Я не музунгу, у меня есть имя!»
20 тысяч долларов в мелких купюрах
Из записей Ярослава:
«...Миссия в Южный Судан была, пожалуй, самой тяжелой в плане климата и быта. Пять недель борьбы за выживание. Теперь мне кажется, что это была целая вечность...»
— Начнем с того, что с собой в ту поездку нам дали порядка 60–70 тысяч долларов. Деньги нужно было доставить в лагерь. Как нас никто не пристрелил тогда, уж не знаю. Кстати, такой способ перевоза наличности для «Врачей» в порядке вещей. В первую свою миссию я вез 20 тысяч долларов в мелких купюрах через зону военного конфликта.
Зачем в лагерь понадобилось доставлять столь существенную сумму — загадка. Ведь там, куда направлялся Ярослав, потратить деньги было особо негде.
— В аэропорту нас встретил координатор со словами: «Парни, сходите в кафешку — наешьтесь от пуза. Дальше вы такой еды не найдете». Лагерь был разбит на территории южносуданской деревеньки. Неделю пришлось пожить в местной хижине, называемой тукола, — мазанке, построенной из грязи и соломы. Изнутри крыша домика подшита пластиком, под которым жили стада насекомых.
Из записей Ярослава:
«...Коровы здесь повсюду. Это местная валюта, вернее, это даже больше, чем деньги. Жизнь человека ничего не стоит, а жизнь коровы стоит много. За них убивают, ради них совершают налеты, мужчина не может жениться, если у него нет достаточного количества коров. И упаси Господи сбить корову на дороге...»
— А как вообще в Африке относятся к официальной медицине? Есть мнение, что местные предпочитают лечиться у колдунов.
— Это зависит от региона. В Конго к нам бежали с каждым прыщиком, в Судане же действительно предпочитали местных целителей. У меня на страничке есть фото мальчика, которого шаманы чуть ли не до смерти залечили. Делали какие-то прижигания, шрамирование и занесли инфекцию. В госпиталь парня принесли, только когда начался сепсис.
— Бывали случаи, когда родственники не разрешали проводить какие-либо операции, ссылаясь на традиции?
— О да, особенно часто такое происходило в Пакистане, где женщину вообще нельзя оперировать без разрешения родственников-мужчин. Иногда женщины умирали на наших глазах — мужчины не успевали доехать в клинику.
— В Интернете то и дело пишут о похищениях представителей международных гуманитарных миссий. Вас как-то защищают?
— В классическом понимании никак. Представителям миссии запрещено иметь при себе оружие или нанимать вооруженную охрану. На самом же деле во «Врачах» уделяют много внимания безопасности своих сотрудников. Гарантией нашей неприкосновенности является полный нейтралитет MSF — как по отношению к правительственной стороне, так и к повстанцам. Но иногда волонтеров все же берут в плен — ради выкупа.
— И как после похищения развиваются события?
— Перед каждой миссией сотрудники заполняют анкету с 60 вопросами. Она называется «доказательство жизни». Все свои ответы волонтер запоминает. В случае похищения по этим ответам становится понятно, жив ли человек. Потом в дело вступают переговорщики.
Из записей Ярослава:
«...80% волонтеров после первой миссии уходят из организации, 15% же становятся MSF-зависимыми. Им для избавления от «пагубной привычки» под названием «Врачи без границ» приходится обращаться к психологу... Думаю, не погрешу против истины, если сравню некоторых мсфовцев с адептами тоталитарной секты. У некоторых волонтеров на фоне увиденного и пережитого «срывает крышу». Они снова и снова едут в миссии, жертвуя своей нормальной жизнью, здоровьем. Эдакие «гуманитарные маньяки»...»
— У меня среди знакомых таких нет, но о подобных случаях я знаю, — поясняет хирург. — Одни подсаживаются на экстрим. Как спортсмены-экстремалы, они бегают из миссии в миссию, пытаясь получить такие же ощущения. А другие, увидев голод, крайнюю нищету, просто не могут с этим смириться...
