Писатель
Из негодного подручного материала он создавал шедевры. Строил диковинные замки, где можно было укрыться от невзгод, вил уютные гнезда, где пережидал бури. Читал в газете сообщения о том, что группа подростков забила насмерть гастарбайтера, и эту жуткую информацию волшебным образом превращал в затейливый вензель над входом во дворец, вензель этот ничем не напоминал о прежней своей кровавой сути. Замечал на улице оборванного попрошайку и рисовал с него (с натуры!) портрет галантного принца, обитавшего во дворце. Наблюдал на телеэкране: браконьеры уничтожают слонов в Африке, и преобразовывал увиденное в образ ласточки, порхающей над цветущим возле дворца садом и спешащей к своим птенцам.
Как у него это получалось? Загадка. Но он умел, умел…
Правительство
Человек обратился к пчелам и сказал:
— Отдайте мне свой мед. Ведь мы соседи по планете, добрые единомышленники, разве не так? Это будет с вашей стороны красивый человеколюбивый поступок.
Пчелы изумились:
— А что мы сами будем есть, когда придет зима? Чем будем питаться? Ведь мед мы заготавливаем для того, чтобы пережить трудные, холодные и голодные времена.
— В том-то и дело, — ответил человек. — Я хочу добиться от вас прежде всего идеального бескорыстия, отказа от собственных благ, амбиций и притязаний — в пользу друга. То есть — меня. Со своей стороны обещаю: я снабжу вас сладким сиропом из сахарного песка.
— Это неэквивалентная замена! — запротестовали пчелы.
— Эх вы, насекомые! — надменно заклеймил их человек. — Не можете подняться над своим жалким уровнем, возвыситься до самопожертвования. Придется силой научить вас быть щедрыми, вносящими свой труд в дело прогресса.
И он отобрал у пчел любовно собранный ими мед.
Затем человек обратился к зайцу и сказал:
— Длинноухий! У тебя хорошая шкурка. А я мерзну зимой. Отдай мне шубку по-братски. Чтобы ближний твой не околел от холода — отдай! Из лучших высоконравственных побуждений.
Заяц пригорюнился:
— А как же справлюсь с холодами я сам? Мне тоже будет трудно без шубки зимой в лесу. Ты хотя бы можешь затопить печь, а у меня нет такой возможности.
Человек обиделся:
— Вечно ты, косой, считаешься, вечно выгадываешь, мелочишься, нет чтоб широким жестом, по-королевски сбросить с себя роскошное манто и поделиться с неимущим. Что ж, придется воспитать в тебе чувство солидарности иным, принудительным способом. Коль не хочешь расстаться с частнособственническим инстинктом добровольно.
И человек забрал у зайца его шкуру. Потом он сказал кабану:
— У тебя неплохое мясо. Да и жира ты нагулял чрезмерно много. А мне нужно как-то поддерживать в себе кровоток, демонстрировать здоровый цвет лица, смазывать лыжи, чтоб скользили, когда отправляюсь на охоту.
Кабан взмолился:
— Не губи! Я нарою тебе целебных кореньев, и твое здоровье станет наикрепчайшим, отрясу желуди с дуба, и ты станешь варить себе желудевый кофе. Я не стану трогать твоих посевов, и ты не будешь знать недостатка ни в чем, собирая огромные урожаи.
Человек ответил:
— Зачем мне коренья! Если возьму твое мясо и жир, мне не потребуется становиться вегетарианцем. Если же возьму твои потроха, ты не сможешь опустошать мои поля. Кофе я пью натуральный, бразильский, так что желуди мне ни к чему.
И кабан стал поставщиком и составной частью колбас и сосисок, до которых человек был большой охотник. (Помимо того, что он вообще был охотник — с ружьем и капканами.)
…Правительство обратилось к населению с проникновенной речью:
— Друзья, надо, чтобы государство выстояло и не дрогнуло перед лицом грядущих трудностей. Чтобы оно с честью вышло из предстоящих и уже наступивших испытаний. Поэтому отдайте ваши зарплаты, пенсии, прочие сбережения, дома, да и жизни тоже. Это будет поистине благородный, высокоидейный порыв, за который я награжу каждого из вас памятной грамотой. И посмертной компенсацией. Если кто-то из ваших близких останется жив, то получит за вас сполна. Мы должны иметь сильное, могучее, обороноспособное государство!
Люди зашумели:
— Кому нужно сильное государство, если нас не будет?
Правительство потупило глаза:
— Оно нужно мне. И вам, бестолковцы, тоже! Просто вы пока не доросли до понимания.
Но упрямые люди не хотели соглашаться.
Тогда правительство сказало:
— Итак, вы не дозрели до благородных высоких порывов... Печально. Значит, я плохо вас воспитало. Недостаточно внимания уделяло патриотическим лозунгам и воззваниям, другим разъяснительным педагогическим мерам. Что ж, придется, исправляя собственные просчеты, объяснить вам, какими должны быть идеальные граждане.
И оно исполнило все, что наметило.
Из вышесказанного видно: в правительстве концентрируются самые лучшие, лучшие из лучших, отборные представители человеческой породы, умеющие убеждать и дрессировать не только животных и насекомых, но и себе подобных двуногих.
Лежачий камень и Паршивая овца
ОН. Я — лежачий камень, и под меня не течет вода.
ОНА. А я — паршивая овца.
ОН. А почему, собственно, она должна под меня течь?
ОНА. Каждый рвет с меня последний клок.
ОН. Что в этом хорошего — если бы она текла? Ну, пребывал бы я вечно в сырости.
ОНА. Обидно быть паршивой.
ОН. Ох, эта народная мудрость! Глупость, а не мудрость! Тебе было бы приятно, если бы под тебя текло?
ОНА. С непаршивых тоже дерут три шкуры, но хотя бы не называют паршивыми. Пусть дерут, такова уж наша овечья доля. Но уважение все же надо проявлять.
ОН. Лежачий… Так обычно говорят о больных: «Лежачий больной»… Но я не болен. Я здоров как бык.
ОНА. У нас, бесспорно, много общего. Бык — это ведь родственное мне травоядное.
ОН. Быки — еще и опоры, на которых держатся каменные мосты. На мне ничего не держится. Я сам по себе. Но думать, что мог бы стать опорой, приятно.
ОНА. Некоторых быков убивают на корриде. Ничего хорошего. Я бы не хотела, чтоб меня убили.
ОН. Под меня, конечно, подтекает. Когда идет дождь.
ОНА. Как бы мне не остаться голой. Ощипали, как курицу! Для супа.
ОН. Да, лежу на пригорке, тут сухо, но один бок все равно всегда мокрый. И я не прочь поворочаться, чтобы просохнуть. Но боюсь, тогда под меня хлынет, ведь я перестану быть лежачим.
ОНА. Если меня перестанут обдирать… Даже не знаю, на что я сгожусь…
ОН. Как бы не подхватить воспаление легких. После дождя!
ОНА. Я могла бы сделаться диким маралом. Диких животных уважают больше, чем домашних. Домашние всегда под рукой, потому их и не ценят. Пускают на мясо. Приспособленчество вообще не в чести. К диким и вольным относятся иначе. Да, на них охотятся, но добыть их стоит труда, а то, что требует затрат и усилий, всегда дороже.
ОН. Вот я и говорю: нужно приложить усилие, чтобы не быть лежачим. А зачем? Чтоб уважали? На хрена мне чье-то уважение?
ОНА. Пусть лучше дерут три шкуры, но хоть не убивают ни на корриде, ни на мясокомбинате… Жить! Жить! Жить!
ОН. Я не собираюсь устраивать революцию и переворачиваться с боку на бок.
ОНА. Я готова подставлять свои бока и спину для ощипывания. Каждому!
И они остались тем, кем были.
Страна плохих новостей
Он сказал друзьям:
— Не звоните мне по утрам с плохими новостями. Если день начинается с плохой новости, если первый, кто звонит, сообщает неприятное, то и дальше новостной поток катится по наклонной, сыплются сплошь гадости.
Телефон в его квартире заметно поутих, а по утрам и вовсе стал молчать. Да и днем не шибко трезвонил, не разрывался и не раскалялся докрасна от усердия.
Однажды, когда уже привык к его немоте, вдруг вечером раздалась одинокая испуганная трель.
Сняв трубку, он сказал:
— Я слушаю.
И напряженно ждал: что последует? Голос друга звучал неуверенно. Друг явно мялся, не зная, как начать.
— Чего тянешь? — не выдержал суеверный.
Друг промолвил:
— Я звоню сегодня первым?
— Да.
— Тогда лучше перезвоню позже.
— Куда уж позже! Говори сейчас. Все равно теперь буду думать о твоем звонке. Что случилось?
— Даже не знаю, как сказать, выразить... Как передать… Как сообщить… Ты, пожалуй, не будешь спать всю ночь. Отложим до завтра.
— Нет, тогда утро начнется неприятной вестью. Выкладывай.
— Не могу, не могу взять на себя ответственность. Счастливо! До лучших времен.
И друг положил трубку.
Он не спал ночь, ждал весь следующий день, но сам перезванивать и нарываться на скверную новость не хотел. Лишь думал: «Вот в какой стране живем. Стране избыточно плохих новостей».
Теперь в его доме постоянная тишина. Телефон не звонит никогда. Зачем звонить, если ничего хорошего никто сообщить не может?
