О том, как зарождался центр и каким он стал сегодня, рассказала «МК» его директор Юлия ШОЙГУ.
— Юлия Сергеевна, как появился центр?
— Впервые руководство МЧС задумалось о создании службы, которая бы работала с людьми, вовлеченными в чрезвычайную ситуацию, в 1995 году. Первый наш выезд на ЧС случился в 1999-м, еще до момента официального создания центра — когда произошли взрывы на улице Гурьянова. Лично для меня тогда закончилась одна часть моей жизни и началась другая — стало очевидно, что так, как было раньше, больше не будет. На Гурьянова мы впервые получили первую чрезвычайную задачу. Было непонятно, что делать, как в этой ситуации поступать. Рецептов готовых не было. Но именно на таких выездах мы и сформулировали впоследствии, что же могут делать психологи на месте происшествия. В сентябре 1999 года наш центр начал работать как филиал Всероссийского центра экстренной радиационной медицины. Тогда в него вошли всего 3 человека. Прошло 15 лет, и теперь результат нашей работы ни у кого не вызывает сомнения. Появилось целое профессиональное сообщество, новое направление в психологическом мире, в профессии психолога. Наши коллеги по всей стране, от Калининграда до Камчатки, причисляют себя к этому сообществу, гордятся своей сопричастностью к этому делу, которое мы делаем вместе.
— И в чем же заключается задача психологов в чрезвычайной ситуации?
— Мы работаем в тех ситуациях, когда старая жизнь, которой человек жил, в один момент закончилась, а никакой другой пока не наступило. Сейчас у психолога МЧС три основные задачи. Первая и основная — мы помогаем человеку прийти в оптимально возможное в данный момент состояние. Ведь когда происходит какая-то катастрофа, человек начинает реагировать крайне эмоционально — и это небезопасно и не полезно ни для него, ни для окружающих. Пострадавший имеет право испытывать гнев, страх, тревогу, чувство отчаяния, чувство потери смысла жизни — и чувства эти очень острые, яркие, они настолько поглощают человека, что он не всегда может себя контролировать. Есть такой миф, что это не страшно и что таким образом человек выплескивает или перерабатывает ту боль, которая у него есть. На самом деле это далеко не всегда так. Чаще всего, когда человек испытывает такой остроты реакцию, он усугубляет свое состояние. Эти реакции называются «острые реакции на стресс» и считаются нарушением, наша задача помочь человеку с ними справиться. Вторая задача — это помощь в поиске ресурсов для того, чтобы жить дальше. Мы слушаем людей, пытаемся найти то, что станет ресурсом для них, и помогаем им увидеть, что и дальше, после катастрофы, тоже будет жизнь. Как показывает наша практика, очень часто вот такой поддержки, такой помощи психологической в самый острый момент, когда только-только все случилось, бывает достаточно, для того чтобы человек потом самостоятельно мог справиться с тем, что выпало на его долю. И третья задача связана с тем, что, когда в одном месте собирается много людей, есть риск массовых реакций, потому что групповая реакция является суммой индивидуальных. Групповая реакция — это нечто совершенно другое, это явление, которое протекает по собственным законам. Иногда от таких массовых явлений, как паника, массовая агрессия, распространение слухов, вреда может быть больше, чем от самой чрезвычайной ситуации. Остановить такую реакцию достаточно сложно, почти невозможно, в нашу задачу входит сделать так, чтобы такой реакции не возникло.
— Какими достижениями вы сегодня можете гордиться?
— За эти годы нам удалось во многом оснастить психологическую службу необходимым оборудованием и методическим инструментарием. И сегодня психолог, который работает в том же Южно-Сахалинске, имеет возможность работать на таком же оборудовании, на котором работают специалисты, например, в Москве или в Санкт-Петербурге. Этой весной мы открыли в Подмосковье реабилитационный центр, где нам удалось совместить психологическую часть восстановления наших специалистов с медицинской. Спасатели, пожарные — это люди, которые участвуют в ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций, их здоровье — это их профессиональный инструмент.
