На сайте подмосковного МЧС каждый день вывешивается сводка: сколько на данный момент в Подмосковье «иностранных граждан, прибывших из Украины» и где они проживают. Сейчас, например, их 431 человек, причем статус беженца присвоен лишь одному. Размещаются все эти граждане в семи пунктах временного размещения.
Один пункт называется так: «Охотничье хозяйство Бритово, с.п. Софьинское, Раменский район». Там только 20 беженцев. 14 из них — дети.
Просматривая сводку, я обратила внимание на столь многодетную команду и поехала на нее посмотреть.
Оказалось, охотничье хозяйство — несколько домиков-коттеджей в деревне Бритово. Частное владение. Один коттедж хозяин отдал под беженцев — из гуманитарных соображений.
В коттедж заселились Ульянцевы. У них детский дом семейного типа: родители Сергей и Влада и тринадцать детей. Четверо биологических, двое усыновленных, семеро под опекой.
Кроме того, здесь родители Влады — отец и мама, Татьяна Николаевна Шевченко, двое их младших детей 14 и 19 лет и мама Татьяны Николаевны 1931 года рождения.
Домик маленький, как там столько народу помещается — непонятно, но как-то помещается.
Шевченки из Славянска. В мае они бежали оттуда в Донецк к Владе, а из Донецка чуть позже вместе с ее семейством в Россию. На границе помогли незнакомые люди, занимавшиеся устройством беженцев на общественных началах. Подсказали ехать сюда, в Бритово.
«К нам здесь очень хорошо отнеслись. У нас все есть сейчас, все нам принесли. Так и напишите в газете: ничего не нужно, никаких вещей», — говорит Татьяна Николаевна.
Мы сидим с ней на крыльце их временного приюта, охотничьего домика. Над нами вывеска: «Мы работаем для того, чтобы охота и рыбалка были праздником вашей души».
Сергей и Влада уехали устраивать детей в школу. Дети возятся на лужайке у крыльца. Как только кто-то уходит за дом, Татьяна Николаевна вскакивает: «Играйте так, чтоб я вас видела!».
«Не отпускаем их от себя. Боимся». Чего боитесь? Внятного объяснения нет. Просто к Ульянцевым приезжали несколько раз люди, которые утверждали, что представляют гуманитарный батальон «Донбасс», и требовали непонятно что.
«Говорили, что знают, будто нам перевели большую сумму на детей, и чтоб мы часть им отдали. Еще говорили, что у нас мужчины работают — чтоб, значит, мы с их зарплат что-то отдали. Вещи требовали, которые нам здесь люди собрали. Детские вещи, куда они ополченцам?»
Любые беженцы всегда на птичьих правах. Мошенникам их легко использовать, легко обмануть. Сделать на них пиар тоже легко.
«Эти люди, что нас сюда устроили, привозили к нам Астахова, который по правам детей. И телевидение было. Говорили, все будет хорошо. Но с тех пор ничего не сдвинулось. Андрей Анатольевич, хозяин наш, говорит, в этом доме зимовать нельзя, не приспособлен. А куда мы переедем? Некуда».
От российских властей — никаких сигналов. Только софьинская администрация в меру сил пытается помогать. Записали в школу детей. Деньги один раз дали — тридцать тысяч.
«Но вы получаете какие-то пособия?» — спрашиваю я.
Ничего не получают. На Украине получали ежемесячно два прожиточных минимума на каждого ребенка. Кроме того, обоим родителям — Сергею и Владе — государство платило что-то вроде зарплат, как работникам детского дома. Но они ничего не откладывали, все деньги тратили на детей и на дом. Что-то надстраивалось, переделывалось, ремонтировалось. Когда тринадцать детей, нужно много всего. Тем более почти все из неблагополучных семей, с трудными характерами и таким опытом, который не каждому взрослому доводится пережить.
«Виолетта, не сиди на земле, — без конца сама себя перебивает Татьяна Николаевна. — Жанна, откуда ты вытащила этот камень? Положи обратно, Андрей Анатольевич расстроится. Таня, не качайся».
Оказывается, такие дети не могут просто сидеть, когда играют или пишут. Они раскачиваются взад-вперед. Привычка. Раскачиваясь, они сами себя укачивали в младенчестве.
Это мне уже Влада объясняет. Они с Сергеем приехали с талонами на медкомиссию перед школой. Врачи детей должны осмотреть, перед тем как допускать к учебе. Беженцы все-таки, мало ли что.
Я опять спрашиваю про деньги. Ульянцевы здесь с 26 мая — это три месяца. На что живут?
Да в общем ни на что. Немножко денег было с собой — то, что оставалось от последних выплат. А так, как птицы небесные. Что бог подаст.
Когда они только приехали, в деревне повесили про них объявление, и сразу люди пошли с мукой, крупами, овощами. Вещи детские принесли. Подарили хлебопечку — большое подспорье, на их семейство хлеба не напокупаешься. Так что продукты есть, одежка-обувка — тоже. Одно «но»: страшно неудобно перед Андреем Анатольевичем, что много жгут электричества. «Детей перемыть вечером — воду греем. Стирка — каждый день стиральная машина работает. Электрический чайник, хлебопечка, плита тоже много берет, но мы стараемся хотя бы супы готовить на костре».
В советские времена Шевченки работали в Нижневартовске. Заработали «северные» и вернулись на Украину, чтоб жить с престарелыми родителями. Построили дома и себе, и Владе, и старшему сыну, у которого, кстати, восемь детей, правда, у него все свои, биологические, приемных нет.
«Никогда не бедствовали, все у нас складывалось благополучно. И вдруг — война. И мы беженцы. Ни кола ни двора».
Я спрашиваю, не могут ли они вернуться. В Донецк, конечно, пока нельзя, но в Славянске ведь сейчас не стреляют, война закончилась.
Татьяна Николаевна говорит, это невозможно. Она носила еду ополченцам, их блокпост был рядом с домом, она пекла пирожки и носила, и соседи про это знают. И когда начнутся разборки — а они непременно начнутся, — тем, кто поддерживал ополченцев, будет худо. Поэтому домой возврата нет. «Тем более они сейчас пойдут в Евросоюз, а нам оно зачем? Я хочу, чтоб мой сын женился, а не замуж вышел».
У Влады все еще хуже. Она увезла из Украины детей, которые формально не ее дети. Семь человек. Она им опекун и по закону может увезти их из страны только на три месяца и только с согласия структуры, которая надзирает за опекунами. И эта структура там, в Украине, устами своего начальника уже объявила Владу преступницей и пообещала ей уголовное преследование.
«А как я могла их оставить? — повторяет Влада. — Как? Нас бомбили каждый день. Дети до сих пор под кровати прячутся, когда низко летит самолет. И что, я должна была одних своих детей увезти из этого ада, а других там бросить?»
Это очень большая проблема Ульянцевых. Проблема, которой нет у других беженцев. Формально они не могли увозить за границу семерых украинских детей. И российское гражданство для этих детей формально они тоже не могут просить. И дети сами не могут, они несовершеннолетние — им всем от пяти до десяти лет.
Тем не менее заявления на получение российского гражданства на всех уже поданы. Но ответа у Ульянцевых пока нет.
Да, собственно, ничего нет. Кроме вот этих детей.
Мы смотрим на лужайку. Дети разделились на группы и вбивают в землю колышки. Соревнование: кто лучше построит дом.
«Надо, чтоб не забыли потом колышки вытащить, — волнуется Татьяна Николаевна. — А то Андрей Анатольевич расстроится».
Влада рассказывает про детей: кто как «пришел». Какой у кого характер, какие болячки. Как иногда с ними трудно.
«К нам, кстати, в Донецк приезжала психолог из Москвы, Петрановская, очень хорошие читала лекции», — говорит Влада.
«Да, она замечательная. Можно ее найти – хотите?»
«Нет, — говорит Влада. — Я сейчас вообще не хочу ни с кем общаться. Пока быт не устроится. Не хочу, чтоб меня жалели и спрашивали, что привезти».
Им нужен свой дом. Или хотя бы участок земли. Когда война закончится, она съездят в Украину, продадут там что можно, заберут вещи и будут строиться. Но в первую очередь им нужно ясно понимать свое будущее.
«У нас детский дом семейного типа, — грустно говорит Влада, — а дома нет».
«У вас детский табор семейного типа», — шучу я.
«Точно! — смеется Влада. — Табор! Особенно когда Сергей на костре вот такую кастрюлищу борща варит».
Пока мы разговаривали, дети на лужайке уже понастроили домов из деревянных брусочков. Хорошие получились домики, складненькие.
«В них вам и зимовать», — вертится у меня в голове. Но вслух не говорю, чтоб не расстраивать Владу и Татьяну Николаевну.
Может, все у них еще как-то сложится, и эти три месяца без копейки денег с уймой детей, которые они прожили как «птицы небесные», забудутся как плохой сон. Может, после этой статьи власти обратят на них внимание.
Хорошо бы обратили, правда. Все-таки детский дом, тринадцать детей…
