— На данный момент нам не известно, как далеко продвинулось следствие по нашему уголовному делу, — начал Алексей Булгалин, представитель пострадавшей стороны.
— Сотрудники «Шереметьево» высказали соболезнование семье погибшего, помогли материально?
— Извинения семье Чечиковых официально никто не принес. А ведь у Артема осталась не только жена, но и родители, сестра. О какой-либо материальной поддержке мне тоже неизвестно.
— Возможно, если бы представители «Шереметьево» оплатили похороны и выразили соболезнования, то косвенно бы признали свою вину?
— Нет, это элементарная вежливость.
— На пресс-конференции по этому случаю выступил главврач «Шереметьево», который обмолвился, что Валерий Лукьянов, врач, который пытался реанимировать Чечикова во время полета, не подпускал медиков аэропорта к Артему?
— Я воздержусь от комментариев. Это эмоциональные высказывания. Могу сказать только, что семья Чечиковых полностью на стороне Лукьянова.
— Сейчас все ждут данных медицинской экспертизы, в результате которой выяснится точное время смерти Чечикова и причина?
— Речь идет о судебно-медицинском исследовании. Сейчас из всех документов имеется лишь медицинское освидетельствование о смерти Артема, в котором написано, что причина смерти выясняется.
— На Чечиковых оказывают давление?
— Нет. Что касается семьи Чечиковых, они будут реализовывать свои права в гражданском судопроизводстве, а не в уголовном. Перед нами стоят несколько иные задачи. Главное для нас — установить причинно-следственную связь между оказанием медпомощи — несвоевременностью, недостаточностью объема медпомощи — и наступлением неблагоприятного исхода. Интересы семьи представляют высококвалифицированные юристы, среди которых имеются врачи с большим стажем работы.
— Что вам известно о личности Артура Бунина, главврача «Шереметьево»?
— Он нас совершенно не интересует. Субъектом ответственности в процессе гражданского судопроизводства будет являться не Бунин, а юридическое лицо ОАО «МАШ». Пока же мы определяемся с правовой тактикой. Возможно, мы остановимся на досудебном соглашении. Возможно, дело до суда не дойдет — и мы подпишем мировое соглашение в рамках гражданского процесса. Мы не знаем, как будут развиваться события. Спешка здесь неуместна.
— Вы допускаете, что возможно мировое соглашение?
— Я думаю, что любой здравомыслящий представитель, юрист, рассматривает всегда все возможные варианты, в том числе и досудебные урегулирования спора на всех стадиях.
«Ничего подобного в «Шереметьево» не происходило, возможно, поэтому медики оказались не готовы к такому развитию событий»
В Интернете существует сообщество работников «Шереметьево». На мою просьбу поделиться деталями громкого происшествия большинство промолчали.
Лишь те, кто уже оставил престижное место, решили поведать некоторые детали работы медицинской службы в аэропорту. Правда, с оговоркой: фамилии не светить.
Бывшая сотрудница Анна, отработала в аэропорту четыре года:
— В аэропорту «Шереметьево» есть своя медицинская клиника, которая находится напротив терминала С, через дорогу, рядом с административными корпусами. Там круглосуточно дежурят врачи. При мне пассажирам в аэропорту становилось плохо, и медики мгновенно выезжали на помощь, через 5–10 минут прибегали. Как правило, это были легкие случаи — кого-то тошнило, кружилась голова, болел живот.
— Что это за клиника?
— Медицинский центр «Шереметьево». Работают там не сторонние врачи, не какие-то левые организации. В этой клинике обслуживаются сами сотрудники аэропорта и пассажиры. Если врачам клиники вовремя сообщают о больном, то они сразу прибывают — через летное поле на своем автомобиле. Но кто-то на отрезке передачи информации от пилота до медиков отнесся халатно к своим обязанностям.
— Как происходит передача экстренных данных с борта самолета?
— Пилот передает информацию диспетчеру, и тот уже по цепочке другим наземным службам. Вся информация должна быть задокументирована, каждый человек отвечает за ту или иную передачу данных. Кто был ответственный за безопасность данного полета, с того и надо спрашивать. Думаю, службу безопасности потрясут, кого-то, скорее всего, уволят.
— В той клинике есть врачи-реаниматологи?
— Даже если у них нет реаниматолога, который круглосуточно дежурит, у них работают другие квалифицированные врачи. Ведь чаще всего у пассажиров возникают проблемы с сердцем, давлением и головой — любой медик способен помочь в этой ситуации. В крайнем случае они могли бы на своем транспорте довезти пациента до ближайшей больницы.
— В каждом терминале аэропорта тоже располагаются свои медпункты?
— Да, и сотрудники медпунктов не раз нас выручали. За те 4 года, пока я работала в аэропорту, не припомню, чтобы врачи отказали в первой помощи людям. Случалось, что и на своих автомобилях врачи доставляли больных куда требовалось. Более того, одно время машина стояла на летном поле. На КПП их транспорт никогда не задерживали, не проверяли.
— Вы знакомы с главврачом «Шереметьево» Артуром Буниным?
— Нет, мы не пересекались, так как я работала в службе безопасности. Но я точно знаю, что абы кого на такую должность не возьмут. Туда устраиваются в основном по знакомству. Набирают высококлассных специалистов. Я попала в аэропорт не по объявлению, а по рекомендации знакомых. Потенциальных работников проверяют от и до, к каждому сотруднику предъявляют завышенные требования. Я слышала, что многие врачи хотели бы работать в «Шереметьево», потому что им создают неплохие условия. И речь даже не о каких-то заоблачных зарплатах — нет там такого, просто соцпакеты хорошие и стабильность.
— На вашей памяти, пассажирам часто становилось плохо в аэропорту?
— Могу припомнить всего пару случаев, когда кто-то слишком много выпил, отравился, иностранцам бывало плохо. И наши медики всегда были тут как тут. Мы еще обсуждали потом, как же оперативно они работают. Смертей за 4 года не было.
— Экстренные посадки самолета из-за неважного самочувствия пассажира случались?
— Такие экстраординарные события я бы запомнила. Ничего подобного не случалось. Возможно, поэтому и практики спасения у врачей аэропорта нет. В «Шереметьево» все очень строго, за каждую провинность лишают премии.
Анатолий до сих пор работает в «Шереметьево». Когда-то трудился на «скорой»:
— В любом аэропорту РФ дежурят врачи-интерны. Это изначально не очень верное решение. Я сам бывший врач, но так сложились обстоятельства, что ушел в авиацию. Могу сказать, что в аэропортах с медиками — катастрофа. Но в то же время медчасть аэропорта — это не блок интенсивной терапии. Врачи, работающие в аэропортах, не обязаны многое знать. Но беда в том, что за ними никто не следит. Минздраву они не подчиняются. Медпункты аэропортов, кроме мази Вишневского и анальгина, ничего и предложить не могут.
«Для медиков в аэропорту конфигурация разряда дефибриллятора — китайская грамота»
На популярном медицинском форуме в Интернете громкое ЧП обсуждается не один день. На днях свои откровения выложил человек, который представился медицинским сотрудником в аэропорту.
«Я работаю в медпункте терминала D аэропорта «Шереметьево». Смею предположить, что произошедшая ситуация — штатная и повторяющаяся постоянно. Характеризуется она наличием «эффекта испорченного телефона» — то есть косяками взаимодействия наземных служб.
КВС (командир воздушного судна. — Прим. авт.) передает информацию о наличии проблемного пассажира в ЦУП (Центр управления полетами. — Прим. авт.). Учитывая, что пилот не особо разбирается в медицине, он может и не передать точно, что происходит на его борту. Он может сказать, что там идет реанимация, или сказать ЦУПу (где тоже сидят люди, далекие от медицины), что человеку «плохо с сердцем». Результат будет разным.
Часто в медпункт звонят с вопросами: «Что делать, здесь у пассажира температура — сажать борт или нет?» или «Здесь пассажир, который говорит, что у него ветрянка — пускать на борт или нет?». Хуже, когда начинаются такого типа вопросы «с воздуха»: надо сильно подумать, под чью юрисдикцию попадает пациент. Дело в том, что аэрофлотовский медпункт занимается только сотрудниками ОАО «Аэрофлот» и сотрудниками некоторых служб «МАШ». Пассажирами занимается пассажирский медпункт терминала. У каждого медпункта есть свой транспорт — санитарный автомобиль. Если ситуация совсем аховая, выезжают обе бригады — и наша, и пассажирского медпункта. Притом я говорю о терминале D, а в данном случае — «попал» терминал F, где расположен свой медпункт. Вот только расположен он далеко, и мы с ним не можем взаимодействовать.
Смею предположить, что изначально исказилась информация о ситуации, переданная с борта. В итоге появился у самолета «амбулифт», а даже не машина пассажирского медпункта, и бригада без оборудования. Когда приехавшие врачи заметили, что ситуация на борту развивается не лучшим образом, запаниковали.
Неправильно, конечно, когда дефибриллятор не заряжен, а в ларингоскопе батареек нет, но еще хуже — когда наступает паника. Насколько я знаю, они пытались вызвать бригаду «скорой», вызов поступил на Химкинскую СМП (проверенные данные!). Да вот беда, форма его была «приезжайте сюда, не знаю куда».
В результате по понятным причинам Химки бригаду «не пойми куда» не отправили. Какой толк искать среди стоянок воздушное судно с пациентом, с которым черт знает что творится? Вызов в нормальном более-менее виде дошел только до ССиНМП Москвы. С какой именно задержкой — все уже в курсе.
Во всей этой ситуации крайней будет медицинская служба «МАШ»: плохое состояние оборудования — 100 процентов.
Добавлю: при уровне зарплат (основная строка — 8000 рублей «деревянных» у фельдшеров) глупо ждать, что в авиационную медицину пойдут люди семи пядей во лбу. Попадаются бывшие работники экстренной медицины, но их единицы. Первое, с чем я столкнулся — с тем, что для людей конфигурация разряда дефибриллятора — китайская грамота, а 80% не умеют включать эту хитрую машинку. И толку от того, что у нас он исправен?
Да, у нас работает ларингоскоп, но давайте зададимся вопросом, сколько именно человек умеют им пользоваться и вообще держать в руках. Еще я знаю, что кто-то давным-давно спионерил насос из укладки с вакуумными шинами, и они превратились в бесполезный хлам, но заведующая пока на это никак не среагировала.
Зато у нас проводятся алкогольные экспертизы, мы занимаемся предстартовым медконтролем и принимаем свыше 600 человек за сутки. Плюс у нас «продуваются» все, кто колесит по летному полю (около 1000 человек за сутки). Как итог, один-два экстренных пациента с борта — и скандал всей работе медпункта уже ощутим. А если, не дай бог, случится какая «массовость», страшно представить, что будет.
Держатся там постоянно только пенсионерки, заинтересованные «мильными» билетами и, соответственно, не обучаемые. Те, кто немного поумнее, — увольняются при первой возможности.
И еще, чтобы подвести жирную итоговую черту. Трупов в самолетах (в целом по России) на самом деле образуется больше, чем вы думаете. Онкологические больные, которых в качестве последнего шанса возят в надежде на помощь за границей, люди с заболеваниями, которые плюют на противопоказания авиаперелета, тромбоэмболии и всякие другие инфернальные катастрофы в организме, спровоцированные перепадами давления при взлете и посадке, — это было, есть и будет.
В данном случае эффект разорвавшейся бомбы, на мой взгляд, вызвала сама нелепость того, что молодой человек возвращался из свадебного путешествия плюс в самолете его спасало медицинское светило, в завершение прибежали несколько неглупых медиков, а финал — все равно фатальный.
Пусковым моментом была реакция очевидцев... Антишарма этой истории добавили иллюстрация недостатков взаимодействия между службами (результат этого бардака не каждый день видят десятки людей одновременно, притом обыватель склонен идеализировать работу всяких специализированных служб) и состояние оборудования. Вот вам и тот механизм, как рождаются подобные сенсационные, а на деле совершенно рядовые, происходящие каждый день истории...»
