Но война — это всегда трупы, много трупов. Кому, как не нам, пережившим две чеченские, об этом не знать? 124-я знаменитая ростовская «лаборатория смерти» — как ее называют, до сих пор хранит фрагменты неопознанных тел солдат.
Славянск. Краматорск. Николаевск. Отутюженная «Градом» деревня Семеновка. Спасающиеся беженцы, по их рассказам, вынужденные хоронить убитых под минометным огнем вдоль дорог. То, что творится сегодня на Украине, не подчиняется никакому здравому смыслу.
Сколько реально человек уничтожено уже в этом конфликте? Какое и чье оружие применялось? Как по истечении времени опознать тела?
Как постфактум выяснить причину смерти — насильственная или нет?
Это сейчас, может быть, кажется не важным — а потом, когда люди станут требовать компенсации и наказания виновных, конкретных лиц или государства, развязавшего бойню, нужны будут факты, а не эмоции.
Правду могут рассказать только сами павшие.
Хотя сейчас Украине явно не до них.
Но чем больший срок прошел с момента гибели человека, чем хуже сохранилось его тело, тем сильнее вероятность, что причина смерти даже после вскрытия не будет установлена.
...А в тихой Твери, всего в двух часах езды от Москвы на электричке, в Медицинской академии, на кафедре судебной медицины и курса правоведения, трудится доцент Владимир Кадырович Дадабаев. Ему 46 лет. Не пьет. Даже в компании. Хотя никто в это не верит, потому что многие судмедэксперты выпивают. Работа у них нервная.
Но у Владимира Дадабаева, который занимается судебно-медицинской экспертизой больше 15 лет, профессиональная страсть. 12 лет, как он начал создавать уникальную методику применения обыкновенного томографа в судебно-медицинской экспертизе трупов. В 2008 году защитил кандидатскую диссертацию на эту тему, сейчас пишет докторскую, имеет авторские свидетельства...
Собственно говоря, при патолого-анатомическом, то есть некриминальном, исследовании тел умерших томографы используются и в Европе, и в Америке (у нас нет).
Хотя идея применять обычный томограф для расследования убийств и идентификации останков, в том числе и военных, вроде бы тоже лежит на поверхности. Однако до Владимира Дадабаева никто этим не занимался. Но с 2010 года научно-практическую работу по применению этого метода он ведет с одним из опытных криминалистов следствия, заместителем руководителя следственного управления Следственного комитета РФ по Тверской области полковником юстиции Андреем Стрелковым.
А началось все с Северного Кавказа.
Вера против правды
— При боевых столкновениях, террористических актах гибнут десятки, сотни. Так получается, что большая часть ЧП приходится именно на Кавказ, а здесь — согласно мусульманским канонам — проводить аутопсию (исследовать трупы) обычным способом не дают, — увлеченно говорит Владимир Кадырович Дадабаев. — И еще у них покойника положено захоронить до захода солнца, в тот же день. Поэтому судмедэкспертам проводить аутопсию — посмертное вскрытие — во многих случаях невозможно. Родственники требуют немедленно выдать им их умершего. Иногда бывало и так — привезли в морг труп, утром эксперт пришел, а трупа уже и нет. Украли.
— В 2009 году я работал по взрыву Назранского РОВД, в котором погибли местные милиционеры, — говорит Андрей Стрелков, заместитель руководителя СУ СК РФ по Тверской области, который и познакомил меня с «уникумом», как он его называет, Дадабаевым. — Так нам в Назрани пришлось держать вооруженную оборону, чтобы хотя бы внешний осмотр трупов успеть завершить. Оцепление выставляли! Люди рвались на место теракта, народ там горячий… Фактически все судебно-медицинские экспертизы потом производились на основании только визуального осмотра.
Оказывается, судмедэксперты, даже когда им не угрожают «калашом», в этом случае действительно бесправны: граждане имеют право требовать, чтобы тела их скончавшихся родственников не подвергались аутопсии. Есть даже решение Международной конференции медицинских организаций, которая состоялась в 1983 году в Париже. Согласно этому вердикту, обязательным является уважение религиозных убеждений родственников, если семья не дает согласия на вскрытие трупа по религиозным мотивам.
Сколько убийств осталось «висяками» из-за этого. Сколько неправильных диагнозов, повлекших за собой смерть пациентов, как рассказывают, утаивали врачи больниц, прикрываясь якобы чувствами семьи усопшего. А как докажешь, что это не так?
Придя в себя, безутешные родные нередко требовали провести эксгумацию, чтобы все-таки установить истинную причину смерти. Но время ушло. Судмедэксперты не боги. «Запоздалое назначение судебно-медицинской экспертизы ведет к утрате следов преступления» — черным по белому написано в учебниках по криминалистике.
— Многие потом рыдают: «Найдите нам преступника!» — утверждает полковник юстиции Андрей Стрелков. — Но абсолютно точную картину, которая была в момент убийства, пусть даже всего месяцем позже, повторить уже невозможно. Начался процесс гниения. Есть две вещи, которые в расследовании нельзя вернуть, — первичный осмотр места происшествия и первичное исследование трупа. А люди этого не понимают.
— Был еще случай в моей следственной практике, — продолжает Стрелков. — В одной из северокавказских республик в санатории погибла девочка. Ситуация неординарная — в местном бассейне вместо 15 детей купалось 26. Тренер, который отвечал за безопасность, не заметил, как один ребенок утонул. Тут же объявились родственники, которые со скандалом забрали тело. Шло следствие, и вдруг адвокат тренера, обвиняемого в халатности, стал ссылаться на медицинскую карту погибшего ребенка, в которой говорилось, что девочка страдала серьезным пороком сердца. «Кто сказал, что она утонула? А если у нее случился сердечный приступ и она умерла от него, а уже потом пошла ко дну?» — резонно предположил юрист. Чем опровергнуть? Вскрытие ведь не производилось. Пришлось, опять-таки с разрешения родственников, позже производить эксгумацию и очень сложную экспертизу...
Пуля не дура
При использовании же томографа тело остается нетронутым — мягкие ткани для химии и гистологии изымаются эндоскопом. Та же самая процедура, что и для живого. Прокатили покойного через компьютер, все снимки остались в электронном виде — и в любой момент любой эксперт может их заново оценить. На картинках хорошо видны и переломы, и мягкие травмы, и раневые каналы. Их направление, длина, ход. Даже пули и осколки легко обнаружить и при необходимости изъять.
— При осколочном ранении пули нередко меняют траекторию движения, и тогда судмедэксперту наугад приходится досконально исследовать все тело, чтобы их найти, — объясняет Владимир Дадабаев. — Кстати, к нам однажды обратился и живой пациент, служивший в Чечне. Во время боевой операции пуля попала в шлем, при этом она повредила наружные костные пластинки черепа и «уперлась» в мозговую оболочку, она до сих пор внутри. Человека комиссовали по состоянию здоровья, и он боролся через суд, чтобы это ранение признали боевой травмой и произвели выплаты по инвалидности. Потому что в боевых условиях ему поставили очень странный диагноз — сотрясение головного мозга. Мы смогли определить не только то, что пуля в голове, но даже ее точный калибр — 7,62, автоматная.
— А вынуть?
— Врачи сочли правильным — не тревожить ее. В принципе она его не беспокоит.
«Процедура томографии длится как обычно — около сорока минут. Тогда как на среднюю аутопсию у судмедэксперта может уйти и до четырех–шести часов, — продолжает Владимир Дадабаев. — То есть само вскрытие, особенно «скоропостижка», длится не очень долго, но при сочетанной травме эксперту приходится досконально выявить и описать все телесные повреждения, сначала наружные, затем внутренние, переломы костной ткани, прямые, непрямые, смешанные... А если, к примеру, труп не опознан, то требуется описать еще и всю его одежду, составить словесный портрет. Но окончательный диагноз специалист скажет, когда уже получит гистологию, исследование тканей. И в любом случае его заключение будет субъективным: что-то он увидит, что-то — нет. Мы все живые люди. Когда особенно после праздников по тридцать–сорок вскрытий в день идут (и это в обычном областном центре, в Москве гораздо больше) — если делать все четко по методике, то крыша у любого поедет... Томограф же беспристрастен. Подделать компьютерную программу под каждый конкретный случай, чтобы изменить результат исследования, это, извините, надо каждый раз перепрограммировать все программное обеспечение.
Не верите мнению эксперта, проводившего вскрытие, — можете в любой момент отправить снимки любому другому, чтобы вынести, как вы полагаете, адекватное решение. Снимки «не горят», их всегда можно восстановить через базу данных».
«В 2009 году впервые озвучили то, что ведутся разработки в данном направлении с использованием рентгеновской компьютерной томографии и 3D-технологий. Это вызвало большой интерес во многих регионах России, криминалисты и судебные медики дали высокую оценку актуальности проводимых работ. Однако окончательные выводы о всех реальных возможностях и преимуществах метода можно будет сделать только после проведения дополнительной научно-исследовательской работы», — говорит Андрей Стрелков.
Возможно, в недалеком будущем, предполагает Владимир Дадабаев, те же военные начнут проходить комплексную томографию перед тем, как отправиться в «горячие точки». Это станет обязательной процедурой. Мало ли что, взрыв, теракт — тело и лицо изуродованы. Сейчас по черепу можно, конечно, попытаться опознать человека. А если ничего, кроме маленьких фрагментов, не осталось? Генетическая экспертиза безумно дорога и тоже не всегда возможна. Тут же при опознании погибшего, имея на руках результаты его сканирования, будет достаточно сверить по специальной программе прижизненные и посмертные снимки. Этот метод был разработан Владимиром Дадабаевым в соавторстве, и 11 мая 2014 года получен патент на изобретение №2510239 «Способ идентификации личности методом компьютерной томографии (КТ)».
ДНК неизвестности
Когда идентификация базируется на одной генетике — это и сложно, и дорого, и долго. Погибшему на Украине видеооператору Антону Волошину генетическую экспертизу делали неделю с лишним, хотя процесс, несомненно, ускорили как могли.
Владимир Дадабаев сам участвовал в идентификации тел при крушении в 2010 году самолета польского президента. И хотя не любит об этом вспоминать — «слишком большая политика», но все-таки рассказал, как обычно опознаются жертвы авиационных катастроф.
— Пускай даже тот же польский самолет, после его крушения по секторам разбивали местность и собирали сотни фрагментов от разных тел. Сектора — А, Б, С. В эпицентре находили в основном сохранные тела. Останки собирали в мешки, на которых проводили маркировку, кто из какого сектора, затем части погибших доставляли в морг, в танатологическое отделение, при этом фрагменты тел складывали по тем же секторам в определенной последовательности. Чтобы идентифицировать каждого погибшего, нужно было изъять у него костную или мягкую ткань, провести генетику каждого фрагмента, причем это обязательно. А там было как минимум пятьсот неопознанных частей. Это значит, пятьсот экспертиз по каждой. И уже затем сравнивали ДНК живых родственников с ДНК-останков — это еще полсотни, может, и больше, исследований. И это при том, что примерно 70 человек опознали сразу, они были более-менее сохранны. Человек тридцать фрагментированы... Зрелище не для слабонервных!
— Понятно, что для опознания политиков столь высокого ранга за ценой не постоят. Да и при обычном крушении самолета, того же недавнего казанского лайнера, при теракте государство все-таки оплачивает дорогие исследования. А как быть на войне? Взрыв — и от группы людей остаются лишь мелкие кусочки. И эксгумировать их возможно только спустя время.
— К этому я и веду. У нас ребята-компьютерщики, тверские программисты, пишут сейчас программу для томографа, которая основана на принципиально новом методе идентификации. Изо всех частей фрагментированного тела в принципе можно составить целое тело, анатомический скелет. Это виртуально сделает компьютер.
— Соберет, как пазлы?
— К этому я и веду. Костная ткань сканируется, и через короткое время программа произведет сопоставление всех фрагментов и даст ответ — принадлежат ли они одному человеку или нескольким. Это можно установить по неизмененной костной ткани. Если же кости сломаны, то все равно остаются характерные изменения, которые можно сравнить, совместить. Компьютерная программа сама собирает по частям целый скелет. При этом просчитываются более миллиона операций за секунду, тем самым время исследований сокращается в десятки тысяч раз.
«Еще раз хочу отметить, что в большинстве случаев мы не предлагаем замену традиционной аутопсии, — доказывает Дадабаев. — Наш метод позволяет ее дополнить с точки зрения объективности и оперативности принятия процессуальных решений.
Мы пытаемся сделать, чтобы именно по результатам первоначального сканирования стало понятно — вскрывать человека старым методом или нет. В России, кроме нас, этим никто конкретно не занимается, хотя идея действительно лежит на поверхности. Иногда читаешь научные журналы и видишь, что появляются общетеоретические работы по этому вопросу. Но практики применения пока еще нет.
...Находились скептики, которые убеждали меня в том, что систему не изменить. Кому это надо? Вскрываешь и вскрываешь, получаешь ставку свою и получаешь — зачем что-то модернизировать? Но те же мусульмане за нас».
Уже есть заинтересованность и у криминалистов Следственного комитета, и в Академии Следственного комитета, осталось дождаться поддержки Минздрава РФ.
Потому что деньги на оборудование выделяет именно Минздрав. Можно, конечно, использовать и списанные больничные томографы, если кто их для научных целей подарит, — но новые, 4–5-го поколения в виде 3D- и 2D-технологий, все-таки лучше и нагляднее.
Потребуется и экспериментальная научная база, на которой будет официально обкатываться новый метод. Специалисты надеются, что это будет тверская медицинская академия.
Когда трупы заговорят
На работе я прошу Владимира Кадыровича надеть белый халат, для фотографирования, он отнекивается — мол, судебные медэксперты, которые ходят в халатах, это какое-то ходячее недоразумение. Разумеется, он проводит показательную экскурсию, чтобы удивить и напугать, наверное: это вот, товарищ журналист, у нас человеческие кости, а это кожа с пулевым отверстием. Как будто я трупов не видела...
Экспонаты, как и положено, расставлены по полочкам в стеклянных сосудах. Некоторые лежат так. Например, черепа со следами смертельных ранений. Один череп пробит обычной солдатской пряжкой с красной звездой по центру. Лет тридцать назад срочники неудачно подрались ремнями.
— Это с какой же силой надо стукнуть, чтобы вот так пряжка застряла в голове?
— Да не с силой, — профессионально объясняет Дадабаев. — Ремень просто послужил рычагом, умножившим силу удара. Парень погиб на месте.
…На войне каждая сторона пытается доказать свою правду. Виновные в убийствах и мучениях мирных жителей и детей будут стараться любыми силами исказить подлинные причины их смерти.
Но это только кажется, что найти истину невозможно. Что на войне царит полный хаос. Работа медиков и криминалистов доказывает, что это вполне реально. Надо только захотеть.
Расследования военных преступлений и суд по ним — тот же Нюрнбергский процесс — рано или поздно неотвратимы.
И тогда погибшие заговорят.
Для этого надо совсем немного — чтобы война закончилась.
