“В районный суд я попала из роддома”
— Помните свою первую взятку? — начинаю наш разговор с бывшим секретарем Дзержинского районного суда.
— Конечно, помню. Мы тогда совсем обнаглели, брали тысячами, — даже не поведя бровью, с присущим советской интеллигенции достоинством отвечает моя собеседница. И плавно переводит разговор в другое русло, погружаясь в 50-е годы, когда она впервые перешагнула порог московского районного суда.
— На следующий день после своего выпускного в 1941 году меня отправили на курсы медсестер. Но на фронт я не попала, меня отправили работать в роддом. Потом в Институт им. Сербского. Там у меня была чисто бумажная работа — я заполняла карточки в отделе кадров. А в суде я оказалась совершенно случайно… благодаря своему почерку, — рассказывает Нина Дмитриевна.
Было это так. В психиатрическую больницу однажды наведался районный судья Иван Орлов. Он попросил сотрудниц больницы разыскать потерявшееся дело одного из подсудимых, которого здесь в свое время проверяли на вменяемость. Совершенно случайно он увидел, как молодая работница Нина заполняет карточки. Он смотрел и не мог насмотреться — такого красивого, прямо каллиграфического подчерка он еще никогда не видел.
— Нина, приходи работать ко мне в Дзержинский суд судебным секретарем, — не растерялся Орлов.
Нина тоже не растерялась. Рутинное заполнение карточек в отделе кадров уже порядком надоело. А работа в суде казалась необычной. Уже через неделю 18-летняя Нина приступила к обязанностям судебного секретаря. Потом были юридическая школа, институт марксизма-ленинизма… А на первых порах вполне хватало общих знаний, врожденной грамотности, каллиграфического почерка и отличной памяти.
Дело “Черной кошки”
— Недавно ко мне приезжали телевизионщики. Снимали документальный фильм. Притащили судейскую мантию, наручники, — рассказывает Нина Дмитриевна. — Мне пришлось их разочаровать — говорю: ребята, ну не было в те времена ни мантий, ни клеток, ни наручников. Судьи в процессе сидели в ветхих, потрепанных пиджаках. Кругом голод — какие наряды? Наручники на подсудимых никогда не надевали, да и вместо клеток была стойка, за которой они выстраивались. Время было другое — жесткая дисциплина. О побеге даже подумать было страшно.
Действительно, и время, и дела были особенные. К примеру, что такое заказное убийство, не знал ни один советский судья. Вообще, за убийства судили крайне редко. Давали всего десять лет... Зато самая распространенная статья — “хищение госимущества”. За нее на нары отправляли на 25 лет. Но в отличие от убийц на этих подсудимых всегда было жалко смотреть.
“Нина, беги в конвойную, веди подсудимого, будем сажать! За занятие запрещенным промыслом”, — получила свое первое задание Нина Луковцева. “Фальшивомонетчик, что ли?” — наивно спросила молодая работница. Оказалось, что портной просто сшил на заказ штаны.
— Выхожу из зала, на лавочке сидит старый еврей. Худой, прямо просвечивается. У меня сердце сжалось. В итоге он получил два года за то, что за рублей десять сшил брюки. Это, как сейчас бы сказали, было незаконным предпринимательством, а оно каралось законом, — рассказывает бывший секретарь советского суда.
— Никогда не забуду процесса над двумя сиротами. Брат с сестрой от голода и безысходности украли ящик макарон. Обоим по десятке… Судья Орлов — благородный был человек, тем, у кого не было ходок, всегда старался снизить наказание. Но мы ничего не могли сделать: 10 лет — это минимум.
Помнит Нина Дмитриевна и процесс над легендарной “Черной кошкой” — бандой, долгое время державшей в страхе всю Москву.
— При мне в Дзержинском суде судили банду Юзека — так она называлась. Она потом стала прототипом банды в фильме “Место встречи изменить нельзя”. У нас проходили только шесть человек. Остальных судил Мосгорсуд. Помню, что главаря Юзефовича долго не могли поймать, потому что его никто не сдавал — такой был авторитет. Кстати, у настоящего Юзека горб был не на спине, а на груди. Перед тем как идти на дело, бандиты просили у Юзека разрешения “подержаться за горб на удачу”.
Кстати, после того как судья Орлов умер, вся бандитская Марьина Роща пришла с ним прощаться. Это значило, говорит Нина Дмитриевна, что судью действительно уважали — за справедливость.
— У меня была хорошая школа. Судья Орлов был человеком старой закалки. Хоть и малограмотный, но с обостренным чувством справедливости. После него у меня были совсем другие учителя, — вспоминает Луковцева.
“Взятки брали в открытую”
— Если вам скажут, что в советские времена взяток не брали, — не верьте. Давали, и мы их брали, — говорит Нина Дмитриевна. — Правда, у советских судебных работников, в отличие от современных, была своя этика…
Этика заключалась в том, чтобы не брать деньги с убийц, насильников, карманников… Скостить срок могли только “хозяйственникам”, сейчас их называли бы бизнесменами. Брали от тысячи до 20 тысяч рублей. Средняя взятка колебалась от трех до шести тысяч. Советский судья получал 120 рублей, и “левые” деньги казались баснословными.
— Это уже после нашего процесса опомнились, и всем судьям повысили зарплаты. А до этого кто как мог выкручивался, чтобы содержать свои семьи. У меня на тот момент было уже четверо детей, и их надо было кормить, — рассказывает женщина.
Районный Дзержинский суд работал в тесной связке с городским судом, областным судом, прокуратурой, адвокатами. В каждом ведомстве были свои люди, и даже целые семейные кланы.
— Моя сестра Ирина, к примеру, работала в Минюсте, ее муж Борис Столярчук помощником московского прокурора. По-моему, прекрасная семейная преступная группировка… Кстати, свою первую взятку я получила с помощью этого самого Столярчука, — рассказывает Нина Дмитриевна.
Произошло это после нескольких лет работы в суде, в 1950-х. На скамье подсудимых оказался директор магазина Клейнберг.
— На меня через общих знакомых вышла его “подруга сердца”. После нашего разговора понимаю, что за помощь щедро отблагодарят. Я звоню мужу сестры — Боре Столярчуку. Он в свою очередь звонит зампредседателю Мосгорсуда Вере Ивановой. Следует такой ответ: “Пусть судят. На кассации в Мосгорсуде его 25 лет заменим на три года”, — рассказывает Луковцева.
Три года вместо 25 стоили директору магазина 20 тысяч рублей. А Нина Дмитриевна получила свои первые две тысячи.
После этого женщина на протяжении более десяти лет совмещала работу судебного секретаря с работой посредника. Деньги, как правило, передавались у кого-нибудь дома — то Борис Столярчук привезет целковые, то Нина Луковцева отвезет шурину выручку.
— Каждую взятку потом обмывали в ресторане — бутылка водки на всю большую компанию и какие-нибудь манты. Иногда, когда все рестораны были закрыты, просто пили кофе. Пьянок никогда не было, — вспоминает Луковцева.
Аппетиты у судебных работников росли с каждым годом. Если сначала взятки брали с опаской, не пренебрегая конспирацией, то потом, как говорит сама Луковцева, “обнаглели”.
— Ничего не боялись. Брали в открытую. Чуть ли не во дворе суда. Нам даже предлагали дать объявление в газете: “облегчаем участь за вознаграждение”. Когда начались аресты, я даже не пыталась избежать ответственности. Потому что мы это заслужили, — говорит Луковцева.
“Судей арестовывали прямо в судах”
Все началось с внезапного исчезновения летом 1960 года помощника прокурора Москвы Бориса Столярчука. Сначала никто не придал этому большого значения. Все знали, что этот мужчина с голливудской внешностью пользовался особым успехом у женщин. Когда спустя неделю все спохватились и стали обзванивать его любовниц, Столярчук в прокуратуре уже дописывал признательные показания, которые у него растянулись на 500 страниц.
— Потом выяснилось, что Борю взяли прямо в постели у его последней любовницы. Кстати, где его искать, следакам подсказала другая его пассия (в его записной книжке значилось 102 “дамы сердца”). Его арестовали, и он, даже не раздумывая, стал всех сдавать, — рассказывает Нина Дмитриевна.
В течение недели были арестованы сотни судебных работников, за компанию пошли прокуроры, адвокаты, сотрудники правоохранительных органов.
— Одного сняли прямо с поезда — он возвращался после отпуска домой. Многих судей задерживали среди процессов. Они выходили в совещательные комнаты и больше не возвращались. Представляете изумление подсудимых? — улыбается Луковцева.
Судебного секретаря, 35-летнюю Луковцеву, задержали на Пушкинской площади, где очередной клиент передавал ей деньги.
— Я собиралась спуститься в метро, когда ко мне подошел молодой человек и вежливо пригласил сесть в машину. Ничего не объясняя, повезли в Московское управление уголовного розыска, — вспоминает женщина.
— Сама будешь писать? — спросил уже кабинете у Луковцевой легендарный начальник МУРа Иван Парфентьев.
— Сама, — ответила она.
“Преступную группировку из нас не сделали”
В присутствии Парфентьева Луковцева описала все свои эпизоды. О своих коллегах она ничего не говорила. Несмотря на эту дерзость, следователи пошли навстречу Луковцевой. Зная, что дома ее ждут четверо детей, младшему из которых было всего два года, ее в тот же вечер отпустили под подписку. Кстати, она была единственной, кто вернулся домой.
— Дело расследовала группа следователей из Генпрокуратуры и КГБ, оперативной работой занимался МУР. Кстати, я не единственная свидетельница этого процесса. Жив еще один очевидец — тогда еще капитан Эдуард Айрапетов. Парфентьев назначил его ответственным по оперативной работе. Сейчас он почему-то старательно делает вид, что забыл дело судебных работников. Теперь он генерал, глава общественной организации, — говорит Нина Дмитриевна.
Был еще один сотрудник госбезопасности, которого Луковцева хорошо запомнила.
— Я по какой-то причине немного опоздала на допрос. Гэбист Григорьев стал на меня орать, мол, изменю меру пресечения, посажу! Я тут же придумала для него пакость. На допросе с ходу сочинила эпизод. Это была какая-то любовная история, кто-то кого-то пытался спасти от тюрьмы. Я же прекрасно понимала, что ему придется этот эпизод расследовать…Ох, и помучился он!
Во время следствия Луковцева, единственная из всей братии выпущенная под подписку, попала на прием к самому генпрокурору Роману Руденко.
— Совершенно неожиданно после допроса меня повели коридорами. Приводят, я смотрю на табличку и чуть не падаю в обморок — там написано “генпрокурор”.
— Как так докатились до такой жизни? — спросил Руденко, как только Луковцева показалась в кабинете.
Недолго думая, она выдала крутившийся в голове ответ:
— Пока судьи сидят с драными рукавами, взятки будут брать, товарищ генпрокурор.
— А при чем тут рукава? — растерялся Руденко.
— Знаете ли, судьи постоянно листают материалы дела. И манжеты быстро стираются. Выходить к людям ободранным стыдно, а позволить себе новый костюм на зарплату они не могут, — спокойно разъяснила Луковцева.
На этом аудиенция у генпрокурора закончилась.
Стоит отметить, что следственной группе с арестантами — лучшими юристами Москвы — было нелегко.
— Очень хотели нам приклеить “организованную преступную группировку”. А это уже совершенно другая статья. Но, как из кожи вон ни лезли, ничего не получалось — выходили только взяточники–одиночки. Помню, как меня заставляли написать, что не только организация существовала, но при ней была касса взаимопомощи — “общак”. Так обрабатывали каждого, — рассказывает бывший судебный работник.
К примеру, вспоминает женщина, признаний пытались добиться обычным шантажом. В отместку за молчание следаки грозили рассказать супругам и детям арестованных, о якобы существовавших любовниках.
— Следствие продолжало копать, чтобы в угоду амбициям Никиты Сергеевича Хрущева нарыть преступную группировку с кассой взаимопомощи, круговой порукой… Наконец следователи поняли, что не будет того, что обещали генсеку. Но ему и этого хватило. Через два года дела стали поступать в Верховный суд.
Процесс века
Судили партиями. Всего набралось около 20 групп. В каждой примерно по 20 человек.
— Когда приехали на первое заседание в ВС, я даже растерялась. Такого количества военных я ни разу не видела. Правда, уже второе заседание прошло без показной армии “конвоиров”, — вспоминает Нина Дмитриевна.
Компания подобралась достойная — Луковцеву судили вместе с зампредседателя горсуда, прокурором Калининского района, начальником следственного отдела Дзержинского района, взяткодателями… Во время заседания никто не паниковал, не бился в истериках. Все прекрасно понимали, что обречены.
— Поэтому процесс проходил весело. На процессе мы придумывали друг про друга стишки, подшучивали. И даже хулиганили: через Машку, моего пятого только-только родившегося ребенка, мы передавали “контрабанды”.
Нужно пояснить, что, пока велось следствие, Луковцева успела родить пятого ребенка. Во время процесса с новорожденной она сидела в больнице СИЗО “Матросская Тишина”. Перед заседаниями она отдавала дочь мужу. А к концу заседания, перед тем как снова отправиться за решетку, забирала ребенка.
— Пока шло заседание, муж дома пеленал Машу — из пеленок каждый раз сыпались записки от арестантов. Потом в Машу закладывались новые письма. А однажды под Новый год муж налил в детскую бутылочку вместо обычного Машиного чая коньяк. Так мы с сокамерницей отметили праздник, — вспоминает Луковцева.
На заседания возили каждый день. Мздоимцев судили с утра до вечера. В таком режиме пролетели два месяца. В итоге женщинам дали от трех до пяти, мужчинам до 10 лет. Были и два расстрела.
— В советские времена такого явления, как сращивание правоохранительных органов с криминалом, не было. Впервые об этом заговорили на нашем процессе. В одной из групп судили двух сотрудников особой инспекции милиции (аналог службы собственной безопасности. — Ред.) — полковника Толю Дворяткина и подполковника Колю Гаврикова. Их расстреляли за то, что они крышевали цеховиков, — вспоминает Нина Дмитриевна.
Саму Луковцеву с четырехмесячной дочерью сначала отправили в “Матросскую Тишину”. Потом понеслось — Куйбышевский лагерь, Лефортово, Бутырка, женская колония в Головино. Луковцева вместе с дочкой честно отсидела свои 3,5 года.
Как ни странно, но после отсидки Нина Дмитриевна, как и многие другие осужденные тогда служители Фемиды, вернулась к своей прежней работе. В отделе жалоб Перовского районного суда она работала вплоть до 1981 года.
По ее словам, после показательного процесса взяток не брали в течение 20 лет. И был создан комитет партийного контроля. Но когда о “деле судебных работников” подзабыли, система была налажена вновь.
* * *
— Взятки были и будут. Глупо отрицать, что в советские времена их не давали. Но тогда были смешные суммы. Мы, советские взяточники, по сравнению с современными — просто дети. У нас ведь даже была своя этика — брать деньги только с определенного круга лиц. И притом что нам давали взятки, сама судебная система работала железно — дела никто не штамповал, волокиты не было, каждый судья знал закон назубок. Наш “процесс века” забыли и похоронили в архивах. А очень хочется, чтобы он стал для современных судебных работников уроком, — уже напоследок сказала бывший секретарь Дзержинского районного суда.
