На стенах — ритуальные маски, на полках — чучело крокодила и всякая морская невидаль. С фотографий как живые смотрят прославленные космонавты и летчики-полярники, с которыми хозяина дома связывали дружеские отношения.
Для людей его поколения Великая Отечественная осталась самым сильным впечатлением жизни, к которому память возвращает вновь и вновь. Не только потому, что тогда они были молодыми, просто послевоенные годы для многих оказались чередой будничных дней.
Виталий Волович воевал на Ленинградском фронте. Но его испытания не закончились с победным салютом. Он первым спустился с парашютом на Северный полюс, встречал Юрия Гагарина, прыгал к космонавтам Титову, Быковскому и Николаеву после приземления их летательных аппаратов. Именно тогда он понял: бывают обстоятельства, когда спастись от смерти можно только по науке. Науке выживания.
Прыжок в неизвестность
“Воевал?” — такой вопрос задавали друг другу мужчины в послевоенные годы. Звучало как пароль. Положительный ответ автоматически означал: свой.
Виталий Волович, бывший курортный мальчик, сын главврача Кисловодска, к концу войны успел окончить Военно-медицинскую академию и повоевать полгода на Ленинградском фронте. Возможно, именно это обстоятельство сыграло главную роль в его судьбе. Хотя Виталий Георгиевич уверен: все решил случай. Первая глава его новой книги так и называется: “Рука судьбы”.
В тот день, отправляясь на старой “санитарке” за медикаментами для части в Тулу, он не подозревал, что получит путевку в небо. Молодой полковой врач давно грезил парашютным спортом. Пока ждал начальника медсанбата, подошел высокий светловолосый майор. Представились друг другу: “Гвардии капитан Волович!” — “Буренин”. Оказалось, тот самый, знаменитый Павел Иванович Буренин, который в 46-м первым прыгнул на остров Бунге в Арктике, чем вдохновил поэта Маршака написать поэму.
“Ты в Арктике был?” — спросил Буренин. “Нет”. — “А хотел бы?” — “Очень!” — “С парашютом прыгал?” — “74 прыжка!” — “Хирургию знаешь?” — “Знаю!” — “Воевал? Я замолвлю словечко”.
— Через несколько месяцев меня вызывает начальство, — вспоминает Виталий Георгиевич. — Командующий спрашивает: “На Северном полюсе был?” — “Никогда!” “Собирайся, через час отправление”. И первый, кому я попал в лапы, был Михаил Васильевич Водопьянов. Он сказал: “Твои обязанности — изображать скорую помощь. Ты будешь Склифосовский. Только имей в виду: это совершенно секретно, иначе поедешь на Север, только с охраной”. Меня назначили флагманским врачом экспедиции. В случае катастрофы самолета я должен был прыгнуть с парашютом и оказать первую помощь летчикам.
В 47-м году Черчилль произнес свою знаменитую речь в Фултоне, которая положила начало “холодной войне”. Все американские и английские газеты запестрели сообщениями о том, что самый короткий путь из Америки в Россию — это Арктика. Обсуждалась тема Третьей мировой войны, и Северный полюс должен был стать ее Средиземным морем…
Советский Союз начал осваивать этот район. Каждый год, начиная с сорок седьмого, снаряжались экспедиции из лучших летчиков и ученых. Два месяца Виталий Волович прожил на льдине, не зная, когда наступит его звездный час. Тот день он не забудет никогда.
— Девятого мая 49-го года меня неожиданно вызвал начальник экспедиции: “Ну как, доктор, хотите прыгнуть на Северный полюс?” Наша база располагалась в 100 километрах от полюса. Мы с Андреем Медведевым сели в самолет и, как только зажегся зеленый сигнал и зазвучала сирена, покинули борт.
— Не страшно было прыгать в неизвестность?
— Я даже не думал о том, что это был серьезный риск. Около пяти секунд наслаждался свободным падением. Вокруг звенящая тишина, а прямо подо мной — Северный полюс. Огромные полыньи, торосы. Почему-то не было мыслей, что можно утонуть или сломать ноги. Но нам повезло: мы оба попали в котловину, окруженную торосами. Увы, этот первый прыжок присвоили американцам.
— Как такое могло произойти?
— Это была военная тайна, я даже похвастаться не мог. Существует официальный акт нашего приземления, но он предназначался для служебного пользования. Позже меня тихо наградили боевым орденом Красного Знамени. Обидно другое. В Книге рекордов Гиннесса за 1988 год написано, что первый прыжок на Северный полюс совершили доктор Джек Уилер и пилот Роки Парсонс (США). А ведь мы опередили их на тридцать лет. Я сделал попытку восстановить справедливость, юристы долго воевали с англичанами, но без государственной поддержки ничего не получилось.
Испытано на себе
Доктор-парашютист служил на дрейфующих станциях. Больше всего ему нравилось, когда называли “док”, как у Джека Лондона. Был не только врачом, но и поваром: готовил на всю экспедицию. Ему говорили: “Если будет нужно, сбросим!”
— Начало работы было неудачное: наш самолет разбился. Ранило Водопьянова и Колю Коровина. Прямо на мысе Шмидта я зашил раны. Водопьянов отказался от больницы, считал, что начальник экспедиции не имеет права оставить станцию. Дрейф был очень тяжелым, хуже всего страшила неизвестность. Не холод, не дырявые палатки. Если бы что-нибудь случилось, никто бы не помог. Мы были отданы в руки судьбы, и все это за 2 рубля 60 копеек в сутки. После завершения работы всех участников представили к правительственным наградам. Я получил орден Ленина.
Когда молодой док, кавалер правительственных наград, пришел на работу в Институт авиационной медицины, жена его начальника шепнула мужу: “Я была у Воловича в полку два года тому назад, но никаких орденов у него не видела”. “У тебя ордена настоящие?” — спросил начальник. “Первоклассные!”
В 1954 году вышел приказ о создании новых дрейфующих станций. Виталий Георгиевич стал сотрудником станции “Северный полюс-3”, где начал заниматься вопросами выживания человека в экстремальных условиях. А страна уже готовилась к космическим полетам. И если сейчас место посадки рассчитывается ювелирно, то тогда космонавты могли приземлиться где угодно.
— Первые полеты были сопряжены с большим риском. Космонавт покидал кабину на высоте 7 км и после этого спускался на парашюте. Возникала проблема поиска и спасения. Большие самолеты могли быстрее обнаружить космонавта, но им нужен аэродром для посадки, а у вертолетов дальность полета ограничена. Я вспомнил свою полярную деятельность и предложил Николаю Петровичу Каманину создать группу врачей-парашютистов, которых бы десантировали к месту посадки до момента прихода поисково-спасательных служб, — рассказывает Виталий Георгиевич. — Нам пришлось начать изучение всех возможных районов нештатной посадки летательных аппаратов: тайги, Заполярья, пустыни. В 62-м году мы полетели во Вьетнам, чтобы узнать, что происходит с человеком в джунглях.
Каждый район имел свою специфику. И надо было на собственном опыте понять, как себя вести, чтобы дождаться помощи. Если отправляешься в новые районы, надо иметь элементарные познания о том, что может ждать. Кобру не старайся прогнать булыжником, тихонько отойди, и она не нападет. Если у тебя нет воды, но ты увидишь склоненный бамбук желтого цвета, знай: там обязательно будет вода. В пустыне, например, нужно оставаться на месте, сделав укрытие из парашюта. Не раздеваться, пить воду мелкими, но частыми глотками, чтобы она испарялась, а не уходила через почки. В Арктике ни в коем случае нельзя пить спирт, потому что он вызывает кратковременное расширение сосудов, и человек быстрее замерзает. Очень важные работы проводились в тропической зоне океана. Врачи на себе проверяли, подходит ли аварийный рацион, достаточен ли запас воды, на каком расстоянии видны сигнальные средства.
— Виталий Георгиевич, а как должен вести себя человек в океане?
— Он должен ограничить свою физическую деятельность. Даже если вода холодная, надо оставаться пассивным, чтобы не обменивались слои вокруг. У нас нет теплых океанов. Теплый — это 28 градусов, а температура человеческого тела 36,6. Поэтому любой океан или озеро будет холоднее, чем внутренняя среда человека. Корабль обычно уходил, мы оставались терпеть бедствие в очень сложных условиях. Мы моделировали реальную ситуацию, в которую могли попасть люди. Сначала разрабатывали программу для летчиков и космонавтов, потом — для геологов, десантников, путешественников. Постепенно сформировалось новое направление — медицина выживания. Мы 5 раз высаживались в океане на шлюпки и плоты. Дрейфовали по неделе в Индийском, Тихом и Атлантическом океанах. Нигде в мире такие работы не проводились.
— Итак, что особенно важно для терпящего бедствие?
— Первый постулат: тебя ищут и обязательно найдут! Есть примеры, когда в Арктике гибли суда, и люди по два месяца дрейфовали в шлюпках и были живы. Человек необыкновенно приспособлен к борьбе за жизнь, но только в случае, когда он готов. Большинство людей живет по принципу: этого со мной не может случиться!..
— Но все равно существует какой-то лимит ожидания помощи?
— Для каждого района Земли существуют свои параметры. Мы примерно подбирали сроки, в течение которых можно искать человека. Конечно, при правильном поведении и нахождении в укрытии они увеличиваются, но спасатели должны знать, что, если в Арктике человек терпит бедствие больше пяти суток, очень мало шансов найти его живым. Комбинация ветра и низкой температуры вызывает более серьезное охлаждение. К примеру, минус пять градусов в штиль в ветреный день ощущаются как минус десять.
Боржомчик для космонавта
— Виталий Георгиевич, вы прыгали с парашютом к месту приземления Титова, Быковского и Николаева. А где встретили Юрия Гагарина?
— Наша группа парашютистов была готова к прыжку на место посадки Гагарина, но почему-то нам несколько раз меняли курс, и в последний момент поступила команда: “Отставить прыжок! Врачу встретить космонавта в Энгельсе!” Здание аэропорта было окружено огромной толпой. Мне удалось прорваться благодаря летному комбинезону и пистолету на боку. Юра поднялся мне навстречу, и мы дружески обнялись, потому что я оказался единственным человеком, с кем он был знаком. В это время зазвонил телефон, и с перепуганным лицом начальник КП сказал: “Вас вызывает Москва!” Гагарин взял трубку — оказалось, что звонит Брежнев. Юрий доложил, что полет успешно завершен. Потом Брежнев передал трубку Микояну. А после этого в комнату ворвался зам командующего, схватил Юру в охапку, и они поехали на командный пункт, где имелся телефон правительственной связи. Только тогда состоялся разговор с Хрущевым.
— Как чувствовал себя первый космонавт?
— Я осмотрел его в самолете. Послушал, померил давление: 130 на 75, пульс 60 ударов в минуту. Как будто не космос покорил, а перелетел из Сочи в Москву. У него было лишь небольшое чувство усталости, а потом легкое головокружение — проявление космической болезни движения, которая в будущем доставила немало хлопот космонавтам и врачам. “Выпью боржомчика, и все пройдет”, — сказал Юра. В самолете все засыпали его вопросами и про невесомость, и про то, как выглядит из космоса Земля. А потом к космонавту потянулись листочки, блокноты, записные книжки. Всем хотелось получить автограф. Я тоже пододвинул полевой дневник, где Юрий вывел: “Передовой медицине. Гагарин”. Видимо, от пережитого волнения и усталости он написал дату “12.04.56”. И только через несколько дней, показывая друзьям Юрин автограф, я заметил эту ошибку. Когда мы встретились с Гагариным через две недели, он мгновенно исправил дату, но взамен попросил, чтобы я прочитал свое стихотворение про Лайку, которое начиналось так: “Два месяца в космосе носится Лайка. Жива ли собачка? Поди-ка узнай-ка! Дыханье не пишет давно аппарат, Но замерли все в ожиданье наград”.
Я замялся: стихи идеологически не выдержаны. Но все же прочитал. “Ядовито, но лихо!” — засмеялся Гагарин.
