— Предупреждаю вас сразу — вопросов, хранились ли в ИНИОНе рукописи Шекспира, не задавайте. Ряд изданий пишет о пожаре в ИНИОНе совершенную неправду. Некоторые журналисты даже не удосужатся узнать, что у нас никогда не хранилось ни рукописей Шекспира, ни рукописей Толстого. У нас вообще бóльшую часть библиотеки составляет коллекция новых научных изданий.
— А Готская библиотека разве не представляет особой ценности?
— Готская библиотека — старинное собрание книг по истории, политике, геральдике XVI–XIX веков из немецкого города Гота, но... изданное в типографии. Сейчас основная ее часть хранится в Федеративной Республике Германия.
— А как же история о том, что Советская Армия ее перевезла в СССР в рамках репарации в 1945 году?
— В середине 50-х годов прошлого века СССР вернул в ГДР Готскую библиотеку. Потом по прошествии нескольких лет выяснилось, что еще около 30 тысяч книг этой библиотеки остались в СССР. Они были переданы в нашу библиотеку, где и хранятся в полной сохранности поныне.
— Хорошо. Но что же было самого ценного в институте?
— ИНИОН был создан в 1969 году совместным решением ЦК КПСС и правительства. Рождался институт не на пустом месте, а на базе Фундаментальной библиотеки по общественным наукам, которая была организована в 1918 году. Она планировалась как некое подобие библиотеки Конгресса США. В задачу людей, которые здесь работали (кроме библиотечных работников), входило написание рефератов и обзоров по отечественной и зарубежной литературе социально-гуманитарного профиля. Кроме того, мы занимались библиографией, созданием Автоматизированной системы по общественным наукам (АИСОН) и баз данных (крупнейших в мире). ИНИОН стал центральным обществоведческим институтом Академии наук. Здесь внедрялись самые современные способы сбора и хранения информации, а наше издательство «ИНИОН» было вторым научным издательством в АН СССР после «Науки».
— Каковы масштабы бедствия в цифрах?
— Реальные потери исчисляются примерно 2,3 миллиона единиц хранения из общих 14,8 миллиона. Из того, что погибло, один миллион имеет дубликаты в других отделениях, значит, сохранились. Второй миллион — это так называемые обязательные экземпляры, у которых также есть копии в других библиотеках. И еще примерно один миллион мы готовили к списанию. Это естественная форма работы любой библиотеки мира.
— Скажите, что спасали в первую очередь?
— Мы вывезли все сухие и подмокшие книги. Вывезен весь редкий фонд, издания Готской библиотеки, фонд Русского зарубежья, а также книги, журналы и газеты второй половины XX века. Большая часть «сухой» литературы вывезена в картонных коробках, «мокрый» фонд помещается в специальные пластиковые контейнеры для перевозки и последующей заморозки в холодильных камерах. Технологические решения по их будущей просушке сейчас разрабатываются сотрудниками института с приглашенными экспертами.
— Я слышала, что в институте была проблема с местами хранения...
— Еще в 69-м году предполагалось строительство второй очереди комплекса. Она, так же как наше нынешнее здание, должна была быть построена буквой «Г», как бы замыкая четырехугольник. Мой предшественник, выдающийся ученый и организатор науки академик Владимир Алексеевич Виноградов, еще в те годы начал борьбу за строительство второй очереди. Не получилось... Когда я стал директором в 98-м году, тоже тешил себя надеждой, что удастся построить еще один корпус. Были и инвесторы, и прекрасные проекты. Но в силу определенных причин этот план не был реализован. Потом и вовсе грянул кризис...
— Сейчас речь идет о реконструкции или строительстве нового здания?
— Крупнейшие архитекторы страны уже обратились к Путину и Медведеву с просьбой восстановить здание на прежнем месте и в прежнем виде. Специалисты считают его шедевром советского архитектурного модернизма 60-х годов. Автор этого здания получил в свое время государственную премию.
Вообще сейчас восстановлением ИНИОНа озабочена вся информационно-библиотечная общественность мира. Так, директор библиотеки Конгресса США написал президенту РАН Владимиру Фортову письмо, в котором предлагает помочь, министр иностранных дел Германии Штайнмайер сделал свои предложения Сергею Лаврову, откликнулись правительства Италии, Французской Республики...
— Чем они могут помочь?
— К примеру, оцифрованной научной литературой или передачей нам права доступа к их базам данных. Таким образом, мы надеемся не только восстановить утраченное, но и расширить свои фонды.
— Чем новый ИНИОН должен отличаться от старого?
— Если внешне институт воссоздадут в прежнем виде, то внутри он может быть уже совсем другим. За счет того, что электронные базы хранения требуют меньше места, на старом фундаменте и в подвалах, которые хорошо сохранились, можно разместить и новое хранилище, и цеха по восстановлению книг, которых у нас не было.
— Коллективу института, наверное, сейчас нелегко. Когда у сотрудников появится возможность приступить к работе?
— Вы знаете, несмотря ни на что, мы продолжаем работу в пятиэтажном доме на улице Кржижановского. Ранее он принадлежал президиуму РАСХН. Без лифтов, не в очень хорошем состоянии, но все равно мы за него благодарны. Правда, пока еще мы владеем половиной здания, а нам необходимо все. Поэтому мы пока не можем принимать читателей.
— А поступающие новые книги куда определяете?
— Сначала все поступает на улицу Дмитрия Ульянова, где в одном из переданных нам помещений располагается распределительный пункт. Оттуда книги о Латинской Америке поступают в наше же отделение, имеющееся в Институте Латинской Америки, книги по экономике — в Институт экономики и так далее. Там с ними работают специалисты, заносят новые издания в базу данных, готовят библиографию, рефераты.
— Сколько потребуется времени на окончательную оцифровку фонда?
— Тема оцифровки очень деликатная. Чтобы оцифровать весь фонд ИНИОНа, надо организовать тысячу рабочих мест, работать несколько лет, затратив на все это минимум миллиард рублей.
— Но ведь работа по оцифровке проводилась еще в начале 2000-х по программе «Электронная библиотека научного наследия России».
— Гораздо раньше. Оцифровку наиболее запрашиваемых книг и статей мы начинали за свой счет, не получая ни копейки от государства еще с конца 90-х. Тогда нам удалось осилить около ста тысяч единиц хранения. Принятие в начале века нового Гражданского кодекса резко затруднило эту работу. Возникли практически непреодолимые проблемы с авторскими правами. А потом с 2005 по 2014 год мы участвовали в той программе, о которой вы говорите. Нам выдали 22,5 миллиона рублей, мы купили технику и начали работу. Надо было снова сначала выбрать из огромного наследия — а это конец XIX века, начало XX веков и до 1929 года — самое лучшее. Включать в цифровую библиотеку абсолютно все не имеет смысла, слишком затратно. В итоге мы сделали 28% от общего объема, остальные институты — все остальное. Всего у нас получилось оцифровать еще около 7 тысяч единиц хранения. Отчитывались мы при этом за каждую копейку.
— А дальше что?
— Необходимы большие средства. Сейчас же бюджетных денег хватает только на зарплаты и коммунальные платежи. Раньше нам ежегодно выделяли копейки на поддержание системы пожаротушения. В прошлом году мы не получили ни одной копейки! Вынуждены были вложить своих несколько миллионов.
— Деньги у вас были от сдачи части помещения института в аренду?
— Нас часто обвиняют сейчас в том, что у нас тут были чуть ли не коммерческие ларьки. Да, мы сдавали в аренду примерно 950 кв. м (все здание 39 000 кв. м). Кому? Это Немецкий исторический институт, который занимал более 800 кв. м (реализация межправительственных соглашений). Он работал по тому же профилю, что и мы; кроме того, предоставлял нам свободный доступ к своей базе данных. Далее об арендаторах: Французский научный центр на втором этаже, также размещенный нами на основе российско-французского соглашения, буфет для сотрудников и посетителей и маленький книжный магазин с научной литературой. Соответственно, и денег от аренды было немного.
— Все вроде бы говорят громкие слова о сохранении науки в России, а на деле получается, что наука вынуждена выживать...
— Наука последние 25 лет финансировалась плохо. Как говорится, не кормишь свою армию — будешь кормить чужую, не кормишь свою науку — разбегутся ученые, и будешь покупать потом те же разработки, но только в несколько раз дороже. Если страна претендует на статус мировой державы, можно найти деньги и поддерживать институты на должном уровне.
