«Нам с Климом Ивановичем очень повезло»
— Светлана Ивановна, расскажите, как вы стали астрофизиком? Или это профессия выбрала вас?
— Честно говоря, я колебалась. В равной степени мне хотелось стать как физиком-ядерщиком, так и астрофизиком. Это было время начала космической эры, но и ядерная физика привлекала к себе всеобщее внимание. В Киевском университете на эти две специальности набор шел отдельно. На них были самые высокие конкурсы. У меня была золотая медаль, но привилегий она никаких не давала, все экзамены мы сдавали на общих основаниях. А предварительно требовалось пройти серьезную медкомиссию. У меня скакало давление, путь к ядерной физике для меня оказался закрыт. Этим специалистам предписывалось иметь здоровье, как у космонавтов. Судьбой было уготовлено мне стать астрофизиком.
— Как и открыть собственную комету?
— Этому способствовала череда счастливейших везений и совпадений. После окончания университета я поступила в аспирантуру. В сентябре 1969 года отправилась в астрофизический институт в Алма-Ату для наблюдения за кометами. Руководителем экспедиции был Клим Чурюмов. Он был старше меня на 8 лет и работал научным сотрудником университета. Тогда мы все снимали на большие стеклянные фотопластинки. Помню, вели наблюдения за кометой Комас Сола, делали снимки, чтобы определить ее точное расположение и орбиту. После ночи наблюдений мне не хотелось оставлять на утро проявление пластин, я пошла в фотолабораторию. Начала проявлять пластинки, опуская каждую в кювету с реактивами. Раствора-проявителя было мало, и одна из пластин в центре оказалась чуть-чуть недопроявленной. Честно сказать, я сдрейфила, получается, что допустила брак, и была даже мысль эту пластинку выбросить. Но там, в Алма-Ате, у меня был очень хороший учитель, Дмитрий Александрович Рожковский. Прекрасный наблюдатель, он часто нам повторял: «Никогда не выбрасывайте полученные снимки». Я оставила пластину, она высохла. Присмотрелась, посередине — темное пятно от нехватки проявителя, а на периферии — кометоподобный объект. Я была уверена, что это снимок Комас Солы.
Спустя несколько месяцев уже в Киеве, когда стала готовить пластинки к измерениям, подсчитала элементы орбиты изображенного на бракованной пластине объекта, сравнила их с элементами орбиты Комас Солы и увидела, что… это совсем другая комета. Она находится отнюдь не на том месте, где должна находиться Комас Сола, которую мы снимали.
— И что вы сделали?
— Начала быстро рыскать по пластинке и на положенном месте нашла известную комету, чье изображение оказалось чуть слабее. Стали с коллегами просматривать другие пластинки и обнаружили неизвестный объект еще на четырех снимках, в том числе сделанных Климом Чурюмовым. Он в это время вел наблюдения на камере Смита на Большом Алматинском пике — горной вершине северного склона Тянь-Шаньского хребта Заилийский Алатау. Там располагалась экспериментальная республиканская база астрофизического института. Эти снимки были сделаны той же ночью и в последующую ночь. Там комета была уже изображена на краю пластины. Сердце радостно билось, но, с другой стороны, мы слышали: «Это могут быть всего лишь блики».
Мы все измерили, просчитали координаты и отправили все данные в Центральное бюро астрономических телеграмм, которое располагалось в Америке. Там работал директором выдающийся астроном, ученый-энциклопедист Брайен Марсден, который считал орбиты. Мы предоставили всего четыре точки, этого было мало для определения точной орбиты. Но Брайен Марсден провел расчеты и выдал шесть возможных вариантов орбит.
Нам подтвердили, что это новая комета, я опять улетела в Алма-Ату, стала снимать и в первую же ночь на одном из снимков по уже известным эфемеридам — координатам нашла нужную комету. Один из шести вариантов, предоставленный Брайеном Марсденом, оказался правильным. В те времена кометы назывались в честь первых трех ее первооткрывателей, приславших телеграммы об этом. Новый объект назвали кометой Чурюмова—Герасименко. Датой открытия считается 22 октября 1969 года. Место — обсерватории Алма-Аты.
— В одном из интервью вы упомянули, что эту комету могли открыть и до вас?
— Действительно, когда орбиту уже просчитали, выяснилось, что в одной из обсерваторий за полтора месяца до нашего открытия также фотографировали этот же участок неба. Эта комета присутствовала на фотоснимках ученых, сделанных в августе. Ее могли открыть до нас, но не заметили ее, пропустили… А нам с Климом Ивановичем просто повезло.
— Какая была реакция со стороны коллег и близких?
— Все радовались! Особенно родители, они у меня учителя, математики. Прекрасно понимали, насколько это редкое, неожиданное событие.
— Что получили за открытие новой кометы?
— Нам выдали по 30 рублей. Это была половина моей стипендии, совсем небольшие деньги. На радостях я пошла и купила подарки своим родным: маме, папе, сестре и брату. Позже была учреждена медаль Астрономического совета Академии наук СССР «За обнаружение новых астрономических объектов». Нам с Климом вручили соответствующие нагрудные знаки удостоверения.
«Здесь один из лучших астроклиматов на планете»
— Как попали на работу в Таджикистан?
— Приехала в 1973 году по приглашению института астрофизики Таджикистана. Мне было 28 лет. Думала, что на время, а получилось — на долгих сорок лет, тридцать из них я с семьей прожила в поселке астрофизиков в Гиссарском районе Таджикистана. Рядом стоял поселок Шарора, который в январе 1989 года во время 7-балльного землетрясения оказался под толстым слоем глины и камней. Трагедия случилась под утро, мы моментально выскочили на улицу. Все наши обсерваторские ребята сразу же схватили лопаты, побежали откапывать. Потом уже приехали с техникой военные. Тогда погибло около 300 человек. Также оказались заживо погребенными жители кишлаков Окулии Боло и Окулии Поён. В Шароре из-под руин спасли всего несколько человек, одна из них — 8-дневная девочка, которой родители не успели еще дать имя. Спасатели назвали сироту Шаророй. Участок с обвалом огородили, на братской могиле поставили монумент. С тех пор я стала бояться землетрясений.
— Многие уехали из Таджикистана после распада Советского Союза, когда в стране бушевала гражданская война. Почему вы остались?
— Годы с 1992-го по 1997-й были страшными. Но я приросла к этой земле. Таджикистан стал моей второй родиной. Одна из обсерваторий нашего института с мощными телескопами находится на горе Санглок, на высоте 2300 метров над уровнем моря. Рядом — Нурекское водохранилище, на полет орла можно смотреть сверху вниз, красота неописуемая. Здесь один из лучших астроклиматов на планете. В это понятие входят прозрачность воздуха, количество ясных ночей, величина фонового свечения атмосферы, небольшая турбулентность. Санглок уступает, может быть, только чилийской пустыне Атакама. Были даже задумки открыть на Санглоке международную обсерваторию. Но Союз рухнул.
Во время гражданской войны в 90-х годах купол телескопа Цейс-1000 подвергался обстрелу, пульт управления был разбит, а на главном зеркале Ц-600 вскоре стали видны повреждения — результат мародерства населения во время поиска цветных металлов. В то время было не до наблюдений.
— Таджикский язык знаете?
— Могу объясниться на бытовом уровне.
«Повезло: у нашей кометы был больший коридор запуска»
— Все эти годы вы продолжали вести наблюдение за кометой Чурюмова—Герасименко?
— Это же комета периодическая, она через 6 лет и 7 месяцев возвращается к Солнцу и уходит потом от него. Когда появлялась возможность ее наблюдать, конечно, наблюдала. Но существует много других комет, за ними и вела наблюдения.
— Что представляет собой комета вашего имени?
— Это глыба, которая холодная-прехолодная, потому что она находилась на периферии Солнечной системы. Это остатки, грубо говоря, строительный мусор, образования Солнечной системы. Это реликтовое вещество, которое позволит нам судить об образовании Солнечной системы.
— Вспомните, как узнали о решении Европейского космического агентства, которое в 2004 году решило отправить исследовательский зонд «Розетта» к комете Чурюмова—Герасименко?
— Удивилась и очень обрадовалась! Потому что первоначально агентство планировало в 2003 году запустить «Розетту» к комете Виртанена. Объекты выбирают по наименьшим энергетическим, а соответственно, и финансовым, затратам. То есть комета должна была пролетать близко и в том месте, где проще было бы запустить аппарат с минимальными затратами.
— Случилась техническая неполадка с ракетой-носителем «Ариан-5», которая должна была вывести на орбиту «Розетту»?
— Да окно, когда можно было запустить зонд к комете Виртанена, было пропущено. Был предусмотрен запасной вариант, зонд отправили к нашей комете, у которой был больший коридор запуска.
— Вы присутствовали на запуске зонда «Розетта», который отправили в космос 2 марта 2004 года, 10 лет назад?
— На церемонию запуска пригласили меня вместе с мужем, научным сотрудником нашего института, он занимается ионосферой и метеорами. Также в Южную Америку, во Французскую Гвиану, приехал Клим Иванович Чурюмов. Нас повезли на космодром Куру, который расположен на полосе, приблизительно, длиной 60 км и шириной 20 км на побережье Атлантического океана, показали издали ракету, где наверху и располагался зонд «Розетта». Близко к космическому кораблю подходить было нельзя, он был уже заправлен горючим, готов для старта. Сам пуск мы уже наблюдали на экране в Центре управления полетами.
— Уверенность была, что «Розетта» достигнет кометы?
— Верила, что зонд не подведет! Это один из самых грандиозных проектов в освоении космоса.
— Еще бы, ведь комета — движущийся объект!
— Комета Чурюмова—Герасименко имеет неправильную форму, вращается и летит со скоростью 18 км в секунду. Надо было рассчитать скорость самого космического аппарата «Розетты», чтобы он подлетел к комете и летел рядом с ней уже как спутник. А потом с зонда уже стартовал на ядро кометы спускаемый модуль «Филы». Это ювелирные расчеты, колоссальный труд многих специалистов, если учесть еще и продолжительность полета «Розетты» в 10 лет.
— Вы следили за посадкой модуля?
— Дату посадки знали заранее. Полет был просчитан до минут. Нас заранее пригласили. Подстроиться под определенную дату было сложно. У нас самолет до Кельна летает только один раз в неделю. Приехала заранее, побывала в немецком Центре авиации и космонавтики в Кельне. Потом уже вместе с Климом Ивановичем оказались в контрольной комнате в Дармштадте, откуда происходило управление зондом. Спуск посадочного модуля «Филы» на поверхность кометы длился около семи часов. Он проходил пассивно, со скоростью примерно 1 м/с. После трех прыжков по поверхности небесного тела модулю все же удалось остаться на месте. Когда поступил сигнал о подтверждении приземления, все кинулись аплодировать и обнимать друг друга. Приземление модуля стало первым случаем мягкой посадки искусственного объекта на комету.
— Как сложилась судьба у Клима Чурюмова?
— Он так и остался работать в Киеве, занимался научными исследованиями. Сейчас работает директором Киевского планетария, преподает в университете. Все эти годы мы с ним общались, чаще — по электронной почте, встречались на астрономических конференциях. Мы с ним ведь теперь навек в связке, у нас одна комета на двоих, — смеется моя собеседница.
— Какая работа ведется сейчас в вашем институте астрофизики в Душанбе?
— В основном наши сотрудники занимаются малыми телами Солнечной системы. Главный упор делается на исследование метеоров, астероидов, комет и ионосферы. Научная работа идет, но не бурлит и не кипит. Мы занимаемся в основном изучением архивных материалов. 90% научных сотрудников уехали, но сейчас, к нашей великой радости, стали приходить молодые сотрудники.
— Российские специалисты приезжают к вам на работу?
— Приезжают только в командировки. В мире почему-то сложился стереотип, что в Таджикистане — небезопасно. Но если честно, я в Москве больше опасаюсь за свою жизнь.
Светлана Герасименко, чьим именем названа комета, не хотела говорить о своей зарплате. Но, как сообщили нам сотрудники Академии наук Таджикистана, ученые в научных институтах получают по 100–200 долларов.
— Как-то выживаем, — говорит астрофизик с сорокалетним стажем. — Нам помогают дети. Их у нас трое, плюс шесть внуков. В Таджикистане с нами остался только младший сын. Старшие сын и дочка уехали из Душанбе в Москву. У всех разные специальности, по нашим стопам не пошел никто. Зовут нас постоянно в Россию. Но я, как подниму голову к звездному небу, которое в Таджикистане особенное, понимаю, что вряд ли отсюда уеду.
