Бесланская трагедия 2004 года застала меня в Америке. Помню, как я летел в самолете из Вашингтона в Лос-Анджелес и, содрогаясь от возмущения, читал статью знаменитого специалиста по России Ричарда Пайпса. В опусе под названием «Дайте чеченцам их собственную землю» Пайпс доказывал: массовое детоубийство в Северной Осетии — закономерное следствие отказа Москвы предоставить Ичкерии независимость.
«Необязательно соглашаться с теми, кто, как президенты Буш и Путин, равняет эту резню с 11 сентября или с исламским терроризмом в целом. Факт в том, что цели чеченцев и цели «Аль-Каиды» абсолютно различны. Терроризм — средство для достижения цели. Он может быть использован как для решения конкретных задач, так и для безграничного разрушения. Атаки на Нью-Йорк и Пентагон были неспровоцированными и не несли в себе конкретной задачи. Они были частью общего наступления исламских экстремистов, направленного на разрушение неисламских цивилизаций. Поэтому война США с «Аль-Каидой» — не предмет для переговоров. Но чеченцы не пытаются уничтожить Россию. С ними есть возможность для компромисса. Россия, самая большая страна на земле, может запросто себе позволить отпустить крошечную колониальную территорию. Она должна сделать это незамедлительно».
Интересно, что почтенный ученый муж Пайпс думает сегодня? Он по-прежнему убежден, что у чеченских террористов и у «Аль-Каиды» принципиально «разные цели»? И как он мотивирует «историческую вину» города Бостона перед «борцами за чеченскую независимость»?
Естественно, трагедия в Бостоне — не повод для злорадства. Аргументы типа «мы вам говорили, вы нам не верили, вот теперь получайте!» — удел таких же высокомерных и эмоционально ущербных людей, каким показал себя восемь с лишним лет назад Ричард Пайпс.
Не является трагедия и очередным поводом для выкатывания псевдоинтеллектуальных рецептов под условным названием «изумительно простой и элементарный способ раз и навсегда победить терроризм». Хотя именно такие рецепты сейчас возникнут, и предостаточно. В самом моменте трагедии всегда есть некое мрачное и пронзительное достоинство. Но затем боль меняет свой характер. Волна обязательных и, как правило, не очень умных комментариев по поводу трагедии топит все в каком-то безнадежном море пошлости и абсурда.
В английском языке есть даже специальный термин, который идеально подходит для обозначения текущего момента. «Blame game» — поиски виновного или, более точно и буквально, игра с целью возложить на кого-то вину, сделать крайним.
Кто породил террористов — братьев Царнаевых? Кто виноват в том, что, несмотря на наличие у спецслужб определенной тревожной информации, им все-таки позволили осуществить свой злодейский замысел? Какова степень вины ФБР? Упустили ли что-то российские спецслужбы? Что можно сказать о том множестве американцев, которые перепутали Чечню с Чехией и обратили свой праведный гнев на Прагу? Новостей и взаимных указываний пальцем по этим и другим поводам будет столько, что скоро все это начнет вызвать тупое раздражение.
У меня, впрочем, все это вызывает раздражение уже сейчас. Вот единственная тема, о которой, если честно, я вообще по-настоящему способен думать в данный момент. Размышляя в 1932 году о гипотетической следующей большой войне, бывший и будущий премьер-министр Британии Стэнли Болдуин заявил в палате общин: «Бомбардировщик всегда прорвется».
Для меня взрывы на Бостонском марафоне стали лишним доказательством: бомбардировщик действительно всегда прорвется. В ХХI веке жизнь людей в развитых странах — в данном случае я отношу к их числу и Америку, и государства Европы, и Россию — несравненно более безопасна, чем двести или триста лет назад. Но «прививки от бомбардировщика», какого-то волшебного средства против терроризма не существует. Для любого из нас все может внезапно кончиться в любом месте и в любой момент времени.
Как написал в британской газете «Обсервер» известный журналист и путешественник по самым опасным регионам мира Джейсон Берк: «Мы оставлены наедине с хаотичной и динамичной террористической угрозой, которая совмещает в себе местное и глобальное в соотношении, которое постоянно меняется, переключаясь с одного на другое».
Лучшего описания ситуации — и конкретного случая с террористами Царнаевыми, и общего положения на земле — я, пожалуй, еще не читал нигде. Махачкала с Киргизией и Бостон — территории, которые, казалось бы, находятся в разных мирах. Но, оказывается, разные миры имеют свойство иногда сталкиваться — невзирая на полное, на первый взгляд, отсутствие любых причинно-следственных связей.
Некоторые члены американского Конгресса предложили объявить выжившего террориста Царнаева участником боевых действий против США. В символическом плане мне это предложение представляется вполне разумным. Только вот почему речь идет о «боевых действиях» только против США? Мне страшно даже думать: с какими людьми общался террорист Царнаев во время своей прошлогодней поездки в Россию? И что эти люди сейчас задумывают?..
Не существует такого понятия, как «положительное последствие теракта». Но любой мощный теракт — повод задуматься и извлечь выводы. Трагедия в Бостоне — повод, с моей точки зрения, задуматься вот о чем.
В любой войне крайне важно знать: кто твой друг и кто твой враг? И кто из врагов является скорее конкурентом, с которым можно договориться? А кто не остановится, пока не перережет тебе глотку?
Именно отсутствие такого понимания между США и СССР в период их глобального противостояния в конце 70-х годов и породило современную форму терроризма. «Аль-Каида» — «ребенок», появившийся на свет в результате ввода советских войск в Афганистан в 1979 году. Москва пошла на такой шаг, опасаясь включения Афганистана в зону американского влияния. А Вашингтон всячески подталкивал СССР к интервенции, желая, чтобы геополитический соперник утонул в трясине войны, которую невозможно выиграть.
Пытаясь ранить друг друга, мы ранили самих себя. Взрывы в Бостоне — далеко не первые и, к несчастью, не последние отголоски решений, принятых во времена генсека Брежнева и президентов Форда и Картера.
Любопытно, что как раз в ту историческую эпоху Ричард Пайпс возглавлял созданную при ЦРУ специальную «команду Б». Эта группа экспертов была призвана оценить реальный размер советской угрозы для США. Считается, что Пайпс с коллегами размер этой угрозы безбожно завысили. И в атмосфере искусственно созданной паранойи Вашингтон пошел на крайние меры типа активного провоцирования советского вторжения в Афганистан.
Поэтому после трагедии в Бостоне меня терзают вопросы: изменятся или теперь в положительную сторону российско-американские отношения? Избавятся ли наконец американские верхи от «синдрома Пайпса» — подспудного убеждения: мы здесь боремся с «плохим» терроризмом, а они в России — с терроризмом «хорошим»? Или некоторые предрассудки так сильны, что они не смываются даже кровью собственных граждан?
