Во многих странах люди еще при жизни заполняют карты донора, давая согласие использовать их органы после смерти. С точки зрения закона все просто: есть карта донора — врач не обязан спрашивать согласия у родных умирающего. Нет — врач не имеет права брать его органы, даже если родные “за”. В штате Нью-Йорк еще демократичнее: американец, согласный выступить в качестве донора после смерти, должен просто поставить подпись в специальной графе на обороте водительских прав или другого удостоверения личности.
В России все сложнее. И с точки зрения морали и с точки зрения закона. Мы, русские, скорее поверим в то, что кто-то убьет нас на органы, чем искренне посочувствуем ближнему, которому требуется донорское сердце или почка. Которую можно взять у вашего умирающего отца. Или сына.
Причины у нас, конечно, есть. Многие помнят историю, случившуюся в одной столичной больнице с человеком без определенного места жительства по фамилии Орехов. До сих пор так и непонятно — то ли врачи действительно его укокошили, чтобы потом продать на органы. То ли врачей подставили, так кстати направив в операционную оперотряд. Наши люди охотнее верят в первую версию, связанную с убийцами в белых халатах.
Есть и менее известная история. Мать 20-летней девушки, погибшей в результате серьезной аварии, обнаружила начисто выпотрошенный труп дочери. Девушка получила смертельное ранение в голову — но после смерти у трупа не оказалось ни сердца, ни почек… Для матери, потерявшей дочь, это был шок вдвойне. Сможет ли когда-нибудь человек, столкнувшийся с таким, подписать карту донора, если у нас их вдруг введут? …
Подобного рода случаи, порой дополненные вымышленными деталями, веры в искреннее желание врачей спасти чужие жизни, конечно, не добавляют.
Виноваты и противоречивые законы. Долгое время в России действует принцип презумпции согласия на изъятие органов для трансплантации после смерти. То есть если человек не изъявил письменного — нет, не согласия, а отказа от посмертного донорства, считается, что оно разрешено. При этом, видимо, подразумевается, что бумажку о несогласии надо всегда носить с собой, а лучше — вытатуировать несогласие на лбу. Но одновременно действует и другой закон — о погребении и похоронном деле. А уже по нему родственники вправе отказаться от любых манипуляций с трупом, в том числе от донорства.
Вправе так поступить и мать 23-летней Виктории Николаевой — студентки, которая отравилась алкоголем в турецком городе Бодрум. Неделю назад турецкие медики констатировали у Вики смерть головного мозга. Наши врачи, как, впрочем, и турецкие, считают, что человек, у которого умер мозг, — это труп. Даже если сердце его продолжает биться. А Викино сердце бьется, хотя и при помощи специальной аппаратуры. И ее мать не хочет разбирать дочку на органы. Точнее — продавать лицо своего ребенка.
Потенциальная покупательница Сезгин Эрген лежит в соседней палате. Она в отличие от Вики стала жертвой по собственной воле. 18 лет назад турчанка приняла решение застрелиться. Ружье дало осечку — в результате у женщины буквально снесло пол-лица. Зато она передумала заканчивать земное существование. Уже несколько лет женщина носит медицинскую маску и ищет донора, который подарит ей целое, красивое лицо. Такое, как, например, у Вики. Турчанка готова за это заплатить. Сезгин уже встретилась с Викиной матерью и сказала ей, что лицо ее дочери — ее единственная надежда. Никто так и не откликнулся на ее видеообращение помочь, записанное почти год назад.
Мать Виктории отказала. Основания надеяться есть всегда — даже когда их нет. “Известны случаи, когда люди приходят в себя после 26 лет комы, — говорит председатель Лиги прав пациентов Александр Саверский. — К тому же несколько лет назад известный академик-трансплантолог признался, что в 11% случаев диагноз смерти мозга устанавливается неверно. Да и статистика патологоанатомов подтверждает, что в 25% посмертные диагнозы имеют расхождение с установленными при жизни”.
Родственники Вики говорят, что девушка реагирует на щекотку. Это — свидетельство жизни спинного мозга. А значит — и головного. В этом должны разобраться наши медики, десант которых уже отправлен в Турцию. Но даже если и они скажут, что все кончено, — Викина мать не продаст лицо своей дочери. Чтобы по крайней мере похоронить ее достойно. Об этом она тоже сказала Сезгин.
Турецкие медики недоумевают — по их мнению, девушка фактически мертва и ее мать должна сделать добро гражданке той страны, где она отравилась алкоголем.
…Вероятно, эта история выглядела бы куда как красивее, если бы турчанка нуждалась в сердце. Или в печени. Или в том, без чего жить невозможно. Но женщина, которая обращается к матери умирающего ребенка с просьбой продать ей лицо обреченного, как-то уж очень напоминает стервятника, ожидающего, когда жертва испустит дух, чтобы наброситься на него.
