Уходили добровольцы на валютную войну
“Семерка” обсуждала риски, как мины после войны, оставленные после себя кризисом. Который вполне может вернуться, так что подумать на экономическом саммите есть о чем. В самый канун встречи в Вашингтоне на первый план выдвинулась тема “валютных войн”. О чем идет речь?
Термин “валютная война” ввел в оборот министр финансов Бразилии Гвидо Мантега. Он увидел разворачивающуюся “войну валют” в том, что все проводят политику занижения своих валют в борьбе за расширение рынков для своих производителей за счет поддержки экспортеров. Сам Мантега, надо отдать ему должное, сделал звучное заявление сразу после того, как правительство Бразилии в сентябре выбросило на рынок дополнительную партию реалов, чтобы ослабить собственную валюту.
По сути, “валютная война” преследует те же цели, что и протекционизм, но движется к ним с другой стороны. Протекционизм — это защита от импорта путем повышения пошлин и наложения на него других ограничений, “валютная война” — это поддержка экспорта путем занижения валютного курса страны-экспортера. Цели в обоих случаях — расчистка поля для спроса на продукцию своих производителей за счет импортозамещения в случае протекционизма и увеличения присутствия на “чужих” рынках за счет роста экспорта в случае “валютной войны”.
Можно приводить разные “боевые эпизоды” этой войны. Такие, как недавняя иеновая интервенция, предпринятая Банком Японии впервые за последние четыре года. Причина — иена подорожала до 82 иен за доллар, и Банк Японии посчитал, что дальше медлить нельзя, экономике страны, ориентированной на экспорт, наносится слишком большой ущерб. К валютным интервенциям в 2010 году прибегали по тем же причинам Южная Корея и Тайвань.
Война и маневры
Впрочем, можно ли считать эти эпизоды полномасштабной войной? Скорее, это вполне допустимые антикризисные меры. И превращает ли их в новое качество “войны” тот факт, что они предприняты практически одновременно несколькими странами, еще надо доказать.
Сказанное, однако, не значит, что война не ведется. Просто мы еще не попали на настоящий театр валютных военных действий.
Имеет смысл предоставить слово Алексею Кудрину, который в Вашингтоне прокомментировал ситуацию с валютной войной. “На сегодняшний день еще нет войны валют”, — сказал Кудрин. Однако признал, что в мире есть “ожидание, что когда-то валютный курс станет играть роль в конкурентной борьбе”. Свою осторожную позицию он обосновал тем, что сами возможности манипулирования курсом в рыночной экономике очень ограниченны и кратковременны. “Можно искусственно повлиять на курс, но это ненадолго. Поэтому можно выиграть в краткосрочном плане, но потерять в долгосрочном. Потому что курсы зависят от притоков доходов от экспорта и оттока капитала. Это вещи, которые не такие уж управляемые, они зависят от конкурентоспособности”, — пояснил министр финансов.
Кудрин исходит из того, что в условиях рыночной экономики и конвертируемости валют (или хотя бы последовательного либерального валютного регулирования) возможности для развязывания агрессивной валютной войны резко ограничены. Но все ли отвечают этим критериям?
Тут на сцену выходит Китай, и сцена сразу становится ареной валютной войны. Кудрин, кстати, тему Китая вниманием не обошел. Это, по его определению, “отдельный случай”. Кудрин не хочет прямо говорить, что именно Китай — валютный агрессор, та самая страна, развязавшая многолетнюю валютную войну, прежде всего против США, которая и может стать мировой. Он осторожничает, во-первых, потому что прекрасно отдает себе отчет в том, что рубль в грядущей мировой валютной войне (если она все-таки состоится) будет не активным участником, а пушечным мясом; во-вторых, он понимает, что любое педалирование темы мировой валютной войны напрямую затрагивает интересы Китая, а это для Москвы уже сфера не столько экономическая, сколько политическая.
Именно Китай давно и жестко проводит политику заниженного курса юаня. Пекин намеренно оставляет юань неконвертируемым, чтобы его курс полностью находился в руках не рынка, а властей, для которых низкий курс юаня — один из главных компонентов экономического чуда, превратившего Китай в фабрику мира и во вторую в мире экономику (летом ВВП Китая обошел ВВП Японии). Термин же “валютная война” вошел в моду уже после того, как Китай стал в ней безоговорочным победителем.
За что Джордж Сорос разжаловал Бена Бернанке
Все сказанное — еще не сенсация. Сенсацию же 11 октября произвел Джордж Сорос, правда, не в Вашингтоне, а в Лондоне. Он заявил: “Сейчас в мировой экономике создалась особая ситуация, когда Китай фактически контролирует мировую валютную систему”.
Как же так? Привычная картина состоит в том, что главная ответственность за состояние мирового валютного рынка лежит на ФРС и ЕЦБ и, во вторую очередь, на Банке Англии и Банке Японии. Их ставки, балансируя между поддержкой экономики и необходимостью рефинансировать банки, с одной стороны, и недопущением появления неуправляемых и разрушительных волн капиталов, с другой, являются главным регулятором мировой экономики.
По мнению Сороса, картина устарела. И это совсем не эпатаж. Дело не только в неконвертируемости юаня, а еще и в том, что Пекин руководствуется своими политическими интересами при размещении валютных средств. До относительно недавнего времени действовало негласное правило: Китай имеет громадный профицит в торговле с США, но вкладывает свои доллары прежде всего в американские бумаги. Кризис развязал Пекину руки. Вместо долларовых бумаг Китай стал все активнее вкладываться в евро, конвертируя свои долларовые авуары. Именно это стало одним из факторов недавнего взлета евро по отношению к доллару.
“Подобное положение создает в мировой экономике сильные дисбалансы, которые должны быть ликвидированы, — призывает Сорос, — за счет расширения внутреннего спроса в Китае и увеличения объемов экспорта из США”. Достичь этого можно лишь путем ревальвации юаня и введения его свободной котировки. Однако Сорос признает, что действовать надо, учитывая интересы Китая. “Если мгновенно увеличить курс юаня на 20%, возникнут серьезные проблемы в китайской экономике и социальной жизни, чего следует избегать. Однако экономика и социальные структуры КНР способны вынести 10-процентное повышение обменного курса юаня в течение года. Так, в ближайшие два года можно провести необходимое восстановление баланса в мировой экономике и ревальвировать юань на 20%”, — прогнозирует Сорос.
Когда-то Джордж Сорос в одиночку обвалил фунт стерлингов, заработав на этой операции миллиард и став невъездным в Великобританию. Теперь он призывает “большую семерку” совместными усилиями договориться с Китаем о постепенной ревальвации юаня. Чем не блестящая иллюстрация того, как меняются мировая экономика и соотношение мировых сил!
Пленный рубль
С юанем все ясно. Если брать равнение на Сороса, его надо прикупать — глядишь, подорожает. А что означает валютная война или даже валютные маневры для рубля?
С ним тоже никаких загадок: рубль попал в плен еще до войны — его курс зависит от цены на нефть, состояния торгового и текущего платежных балансов, притока или оттока капиталов.
Но в краткосрочной перспективе зона валютной турбулентности рублю выгодна. Действует старое и доброе по отношению к России правило. Одновременная игра на понижение валют несколькими крупными игроками приведет к привычному уже страхованию рисков при помощи вложения средств в сырьевые активы, прежде всего нефть. А растущая в цене нефть — это и есть отрада для рубля. Вкладываться, конечно, будут и в золото, цена которого в последние два-три года бьет все рекорды и непрерывно растет последние месяцы.
Если же грянет война, капиталы побегут прежде всего с рискованных рынков, в том числе и с российского. А что это такое, научили кризисы и 1998, и 2008 годов. Да и, честно говоря, рост цены на нефть — отнюдь не сплошной позитив для России. Дело в том, что укрепление рубля (здесь он ничем не отличается от евро), доллара или юаня может воспрепятствовать оживлению экономики, так как будет стимулировать импорт, рост которого и так приводит к быстрому сокращению активного сальдо торгового баланса. Есть у России и парадоксальный опыт: в предкризисный 2008 год, когда цены на нефть зашкаливали за $140, они стали одним из факторов инфляции — нефтедоллары обменивались на рубли, их растущая масса толкала цены вверх. Парадокс: одновременно проходило два, казалось бы, взаимоисключающих процесса — рубль укреплялся, а цены росли. Но до этого еще далеко.
Пока же все как всегда: только бы не было войны…
