Напомним, что президент, выходя из зала Центра международной торговли, где проходила в четверг его ежегодная пресс-конференция, сказал журналистам по поводу помилования Ходорковского: «Михаил Борисович должен был в соответствии с законом написать соответствующую бумагу, он этого не делал, но теперь совсем недавно он написал такую бумагу и обратился ко мне с прошением о помиловании. Он уже провел в местах лишения свободы больше 10 лет, это серьезное наказание, он ссылается на обстоятельства гуманитарного характера, у него больна мать, и я считаю, что можно принять решение, и в ближайшее время будет подписан указ о его помиловании»...
А не далее, как 2 октября Путин высказывался о Ходорковском на инвестиционном форуме «Россия зовет!». В «МК» тогда вышла статья под заголовком «Ходорковский не будет сидеть вечно. Владимир Владимирович дал шанс Михаилу Борисовичу».
Отвечая на вопрос о дальнейшей судьбе известных заключенных, ВВП заявил: «О тех, кого считают политическими деятелями. Если вы имеете в виду старые дела, эти люди политикой не занимались, но стали сразу политическими деятелями после того, как попали в места лишения свободы. Я не уверен, что нужно их всех вечно за это преследовать, что над любым человеком, допустившим нарушения, должен вечно висеть дамоклов меч возмездия. Если человек получил наказание, это все когда-то проходит. Власть должна быть сильной, последовательной и справедливой».
Если же вспомнить предыдущую большую пресс-конференцию Путина в декабре 2012 года, то вот что он говорил по поводу МБХ: «Не надо политизировать эти вопросы. Михаил Борисович выйдет на свободу, дай бог ему здоровья». Как раз в это время Мосгорсуд снизил срок Ходорковскому и Лебедеву с 13 до 11 лет – таким образом, они должны были освободиться в августе-2014…
В этом году, 25 октября, исполнилось десять лет с того дня, как Ходорковского арестовали в новосибирском аэропорту «Толмачево». А 26 июня МБХ встретил на зоне свое пятидесятилетие. Михаил Борисович дал и российским, и зарубежным изданиям немало интервью в связи с этими датами. Интервью, которые многое объясняют. Приводим цитаты…
О ЗДОРОВЬЕ ПУТИНА. Из интервью читателям «МК» в Карелии», 20 февраля 2013 года:
« - Владимир Путин во время последней большой пресс-конференции в Москве пожелал вам свободы и здоровья. А чего бы вы пожелали нашему президенту?
- То, что я политический противник Путина, совершенно не мешает мне нормально относиться к нему как к человеку. Так что мои пожелания Владимиру Владимировичу искренне симметричны: здоровья, счастья. Убежден: пост Президента для этого – не обязательное условие».
О ФАТАЛИЗМЕ. Из интервью газете "Die Tageszeitung". 27 мая 2013 года:
«Я не ищу для себя политической карьеры, о чем говорил многократно. Однако, рисков это, конечно, не уменьшает. Один раз мне повезло – человек ночью, когда я спал, бил ножом в глаз, но промахнулся и лишь поранил лицо. Но десять лет бояться невозможно. Постепенно становишься фаталистом. Со мной это уже произошло.
- Что Вас сейчас беспокоит?
- Больше всего меня беспокоит моя семья: дети, растущие без отца, болеющие родители, ждущая уже десять лет жена. Остальное – несколько меньше».
О СЕМЬЕ И ЛАГЕРНЫХ ПРИВЫЧКАХ. Из интервью журналу The New Times, 26 июня 2013 года:
«Семья — самое важное, что есть у человека. Здесь, в тюрьме, много людей с горькими, сиротскими судьбами, одиноких. Мне бывает стыдно перед ними за свое богатство. Ведь друзья и семья — настоящие сокровища. Жалко, что в жизненной суете понимаем мы их настоящее значение поздновато.
В этой лотерее судьбы я выиграл по-крупному.
У меня живы папа и мама. В свои 50, немного поумнев, я могу сказать им, как я их люблю, хотя в моей семье сантименты не приняты.
У меня взрослый сын, предприниматель и боец. Я им горжусь и боюсь за него. А еще — его прекрасная жена и их замечательная Дианка, моя внучка, милейшее существо трех лет, которое я видел только на фото и слышал по телефону ее чудное «деда!».
Моя первая супруга — мы с ней прошли студенческие годы и расстались, сохранив добрые отношения. Она мне пишет все эти годы и остается близким человеком.
Симпатяга дочь — студентка, тоже взрослый человек, очень похожая на свою маму. Двое сыновей-подростков, пока слегка застенчивых, но уже демонстрирующих наш семейный ехидный ум. Они расстались со мной в раннем детстве, и это по-настоящему большая, хоть и обыденная для нашей страны, трагедия. Я их очень люблю и надеюсь, мы с ними это когда-нибудь друг другу скажем.
Сегодня, когда мне исполняется 50, я хочу низко поклониться всем своим сокровищам.
Пока вы со мной — меня не надо жалеть…
- Представьте себе, что вы снова в том самолете, в котором летели в Новосибирск, где вас арестовали. Представьте себе, что, сидя в том самолете, вы каким-то образом узнаете, что с вами будет происходить следующие десять лет — два суда, сроки, тюрьмы, лагеря, мальчики ваши растут без вас. Как бы вы распорядились своей судьбой?
- Тогда? Боюсь, застрелился бы. Для меня тогдашнего мой нынешний опыт стал бы шоком.
- Какие привычки появились у вас за эти десять лет тюрем и лагерей, которых раньше не было?
- Просыпаюсь, если на меня смотрят. Это — результат ночного удара ножом. Не сохраняю бумаги, письма, фотографии — иначе обыски продолжаются бесконечно, а письма дорогих мне людей, записи подвергаются тщательному исследованию. За завтраком ем хлеб с кашей. Наверное, еще много чего за собой не замечаю.
- Когда человек десять лет оторван от всех и вся, появляется ли страх перед внешним миром за колючей проволокой?
- Мне проще многих — меня ждут любимые люди».
О БУДУЩЕМ. Из выступления сына Ходорковского, Павла, на мероприятии в Конгрессе США, посвященном десятилетию со дня ареста его отца. 23 октября 2013 года:
"Мой отец не будет заниматься бизнесом и не вернется обратно в нефтяной бизнес, эта часть жизни для него пройдена, и "ЮКОС" как этап жизни для него тоже закончен… Очень многие люди спрашивают по поводу политики. Я думаю, что это справедливый вопрос. Мой отец не собирается заниматься политикой в классическом понимании, не хочет становиться одним из лидеров оппозиции…
Мой отец убежден, что до сих пор не хватает многих фундаментальных блоков для развития демократии в России. Это гражданское общество, это независимый суд, это правовые нормы, которые не только существуют на бумаге, но и активно применяются. Эта деятельность, которой занималась до 2006 года "Открытая Россия", это то, чем планирует заниматься мой отец».
ОБ ОДНОМ ДНЕ В КОЛОНИИ. Из интервью FT Magazine, 24 октября 2013 года:
«Длинный-длинный звонок и надрывный вопль ночного дневального «Подъем!» Это значит, что начался очередной бессмысленный день из тысяч уже проведенных мной в тюрьме, а теперь вот в колонии общего режима, расположенной в 100 км от финской границы.
Молодые мужчины от 18 до 30 лет – основное население «зоны» - быстро вскакивают с коек. Инспектор может зайти сразу после звонка, и если кто задержится – окажется в ШИЗО.
Встаю и я. Впрочем, не сплю уже давно. Привычка. Полчаса – час перед подъемом – время, когда можно спокойно подумать о своем. Другого такого в течение дня не будет.
10 минут на бритье и умывание холодной водой, зарядка, и вот первое «построение». На завтрак. Построений будет еще сегодня немало. Столовая рядом, но идем медленно и долго. Так «положено». Кем? Зачем? Никто не знает.
Завтрак сытный и невкусный – каша, хлеб. 10 минут и на работу.
Опять строй, опять похоронное шествие, теперь - до проходной. Обыск. Цех. Пустой, огромный, холодный ангар, знавший лучшие времена. Мы занимаем там маленький угол, где собираем бумажные папки. Машина справилась бы с этой работой лучше, но надо чем-то занять заключенных.
Нам платят. «На руки» - 10-15$ в месяц. Их можно потратить раз в неделю в местной лавке, где столько стоит 1-2 кг конфет, или 4 банки консервов, или 5 пачек сигарет. А больше особо ничего и нет. Хотя, бывают яблоки. Я их люблю…
Отвлекся, а на работе отвлекаться не стоит, - отправят в ШИЗО.
Звонок – «строй», обыск, обед. 15 минут. Баланда и картошка. Сытно, но есть лучше не глядя. Можно расстроиться. А оно мне надо? Заправился и ладно.
Строй, обыск, цех. Папки. Звонок. Конец рабочего дня.
Строй, обыск, барак. Можно час посмотреть телевизор. Я читаю или пишу. Меня не трогают.
Звонок, строй, ужин. Картошка, хлеб.
Строй, барак. Если не придут адвокаты, - посмотрю новости по единственному каналу, почитаю в окружении еще сотни «сидельцев». Можно съесть что-нибудь, если осталось от передачи, которую родным разрешают делать раз в два месяца.
Вот и день прошел. Позади десять лет, и впереди еще год. Длинный звонок и вопль «Отбой!».
- Не боитесь ли Вы, что власти предъявят Вам третьи обвинения, чтобы помешать Вашему освобождению в следующем году? С учетом возможности новых обвинений, как Вы морально справляетесь с неизвестностью в отношении того, когда Вы выйдете из тюрьмы, и выйдете ли вообще? Эта неопределенность ставит Вас в другое положение по сравнению с другими заключенными. Не страдаете ли Вы периодами депрессии?
Знаю, что есть те, кто убеждают Владимира Путина это сделать. Поскольку наша судебная система весьма зависима, - если будет «команда», будет и «дело» и приговор. Фабула обвинения, при этом, не важна.
Меня лично тюрьма уже не пугает. Привык. Боюсь за семью, детей, за родителей.
В 2007 году, получив совершенно бредовое обвинение в хищении всей нефти ЮКОСа, я заставил себя смириться с бесконечным тюремным заключением.
Когда в 2012 году Президент Путин заявил, что я выйду, отсидев этот срок, мне было сложно ему поверить.
Так что теперь, если он «передумает», - меня это, конечно, огорчит, но в депрессию не загонит. Я – не единственный российский заключенный, которому пришлось научиться жить в неопределенности в отношении времени своего освобождения.
- Что Вы планируете делать после освобождения? Вы сказали, что не планируете возвращаться в политику или в бизнес. Но если оппозиционные лидеры и простые люди Вас об этом попросят, рассмотрите ли Вы возможность политической роли?
- Я знаю, насколько сильно власть боится моего освобождения, поэтому подобных планов не строю. Мои приоритеты – семья, родители, дети. Мне не интересно возвращаться в бизнес, и меня не привлекает государственная служба, борьба за голоса патерналистски настроенного электората, политические интриги.
Я хочу и готов отстаивать интересы самостоятельных людей, обладающих чувством собственного достоинства. Я понимаю их, они понимают меня. Нам нужны политические права и свободы.
К сожалению, настоящих граждан в России пока не слишком много, но обязательно будет больше. Именно для этого занимаюсь и продолжу заниматься общественной деятельностью».
О ДЕСЯТИ ГОДАХ В ТЮРЬМЕ. 25 октября 2013 года, из эссе для New York Times:
«Минуло десять лет, которые я провел в тюрьмах и лагерях новой России.
Изменилось многое. У старшего сына появилась и подросла собственная дочь – моя первая внучка, которую я никогда не видел.
Младшие, которых я оставил четырехлетними малышами, вытянулись выше меня и начинают вступать во взрослую жизнь. Дочь заканчивает институт. Жена, все годы поддерживавшая меня, осталась в доме одна. Родители совсем постарели, и их здоровье оставляет желать лучшего.
Да и мир здорово изменился. О букридерах и планшетах я читаю только в журналах, как, впрочем, и о Фейбуке, Google, Twitter, других вещах, ставших совершенно обычными, вроде гибридных двигателей и электромобилей.
Родные говорят, что и Москву я не узнал бы – много новостроек, и население столицы стало зримо другим, менее советским.
На фоне всех этих перемен мой мир практически неподвижен: барак в лагере на китайской границе, где я провел первую часть срока, мало отличается от нынешнего барака на границе финской. Люди тоже в целом похожи – у каждого свои думы, своя несчастливая судьба…
В ситуации, когда режим, вошедший в стадию необратимой деградации, не осознает это и крайне неохотно предоставляет своим оппонентам поле для реальной политической конкуренции, единственная надежда на перемены – успешное широкое мирное протестное движение.
Движение должно брать пример с Нельсона Манделы, который смог подняться над личной обидой и классовыми предрассудками и провести общество по трудной дороге от гражданской войны к социальному миру. Гений Манделы состоял в том, что, когда он вышел из тюрьмы, он вместо того, чтобы захлопнуть дверь перед носом своих тюремщиков, оставил ее открытой, чтобы они могли выйти вместе с ним.
Месть не может быть признана достойной и социально значимой целью. Только достижение национального согласия предоставит России шанс на выживание, но это согласие должно быть достигнуто на базе уважения прав каждого человека, каждого меньшинства в этом обществе».
О МАТЕРИ. 29 октября 2013 года, из интервью New York Times:
«Для меня несомненный моральный авторитет – моя мама. Ее жизнь сложилась нелегко… Впрочем, Россия – вообще страна нелегких судеб.
Ее отец – большевик, исключенный из партии за венчание с бабушкой, человеком «классово чуждого», дворянского происхождения.
Детство пришлось на годы войны. Эвакуация. Холодное и сырое барачное жилье. Туберкулез. Тогда его в России в тылу практически не лечили. Все антибиотики шли на фронт. Раненым.
Спасло чудо. Выжила.
Всегда мечтала быть врачом, но пришлось пойти на завод. Там и проработала практически в одном цеху около 40 лет. Там встретила моего отца. Они вместе 55 лет.
В 45 у нее нашли подзапущенный рак. Сказались вредные условия производства. Тяжелейшие операции. Химиотерапия. Потом еще.
Опять повезло. Долгая ремиссия.
Тяжело жили. Проблема еды стояла если не каждый день, то часто. Очереди, талоны, опять очереди.
И ни разу, за всю мою жизнь, не помню, чтобы мама жаловалась или впадала в отчаянье. Что там внутри – можно представить. Снаружи – улыбка и гордо поднятая голова.
Сейчас маме почти 80 лет. Опять рак, опять операция. Сын уже 10 лет в тюрьме, и есть большая вероятность никогда не встретиться на свободе.
Но мама не сдается.
Поездки, десятки встреч. И всегда гордо поднятая голова…»
Смотрите видео: Сенсация десятилетия! Путин о помиловании Ходорковского
