Обесценивание всего и вся. Выражаясь футбольным языком, в офсайде оказалась огромная держава: отменено все, что ценилось прежде, утратили значение цели, к которым стремились люди, перестали что-либо значить прежние авторитеты и приоритеты. Никто ни с кем не считается. Ты знаменитый писатель? Артист? Академик? Плевать на твои заслуги. Тебя сделали директором института? Ну и что? Получил орден? Да кому он нужен!
Свобода слова? Мечта сбылась? Каждый может изъявлять свою волю, вякать или писать что хочет? Но не потому ли, что слово потеряло влияние, утратило вес?
Николаю I сегодня ни к чему выступать личным цензором Пушкина — зачем морока? Проще отпустить в адрес поэта: “Не знаю, не читал, не слышал”. И тем указать певцу Осени и Родины его шесток.
Победоносцев над Россией уже не простирает совиных крыл — в том смысле, что церковь если и претендует стать властной силой, то очень робко (знает свое место): православные адепты пытались было наехать на оскорбивших их религиозные чувства художников — не вышло.
Декабристов сажают на пятнадцать суток — за нарушение общественного порядка. Унизительно. Когда Пестеля, Рылеева, Муравьева, Бестужева и Каховского повесили — казнь возвысила их подвиг. Подняла выше знамя бунтовщиков. А дал бы им государь-император две недели общественно-полезных работ за хулиганство — как бы отнеслись к нарушителям режима современники и потомки? Как к дворникам?
Долгие сроки нынче дают по другим поводам и параметрам: на экономических основах — тем, кто не платит дань и не хочет делиться нажитым. Убивают не тех, кто митингует, а тех, кто занимается не демонстративной правозащитой.
Новоявленный Троцкий из Лондона обличает российскую власть, хотя сам недавно стоял у ее кормила. При этом в пылу азарта забывает: если Сталину надоест его трепотня, он способен выслать к бывшему соратнику агента с ледорубом.
Бывший враг Троцкого, сброшенный с должности градоначальник, рад примкнуть к недавнему недругу и тоже впасть в идеологическое противостояние режиму, сей жертвенный агнец стремительно превращается в нового облысевшего Бакунина.
Революционер — всегда обиженный человек. Чем больше обиженных — тем мощнее толпа хотя бы и футбольных фанатов, объединенных жаждой любого конфликта. Знаменательно другое: дружно митинговали в 1905-м студенты Московского университета там же, на Манежной площади! И в перестроечные времена решительно настроенные граждане собирались именно возле не сгоревшего Манежа и под сенью еще не разрушенной гостиницы “Москва”. Лобные места России все те же. (Так и вижу — в жанре абсурда, согласно которому развивается наша жизнь, анонс экскурсии для иностранцев: “Лобные места Первопрестольной”.)
Революции возникают в столицах и лишь потом перекатываются в провинции. Но причина их всегда — общее недовольство.
Равных Ленину и Сталину извергов сегодня, к счастью, нет, а броневики и прочая военная техника, при помощи которой можно присваивать власть, пущены в переплавку или проданы слаборазвитым, то есть таким же, как мы сами, только менее оборотистым странам. Пушкины — по масштабам дарования — уступают Кушнеру. Новоявленные декабристы — не одухотворены могущими зажечь массы высокими идеалами. А цари — все в том же жанре надменности, общаются не только с певцами-бардами — сверчками, но и с боевыми генералами, практически героями войны 1812 года, Денисами Давыдовыми, посылают их в деревню при свете лучины встречать Новый год среди крепостных!
Из исторических фигур идеально соответствует сегодняшним политикам и патриот-антисемит Пуришкевич, о котором мы невнятно знаем из путаных статей Ленина и мемуаров об убийстве Григория Распутина. Стиль речей и действий прошлого Пуришкевича (дворянина, носителя русской идеи, хотя сам он скорее всего имел не славянское происхождение) удивительно напоминает манеры теперешнего думского оратора, эпатирующего армию призывами омыть сапоги в Индийском океане. Бывший Пуришкевич, ярчайший клоун и гордость Думы начала ХХ века, изъяснялся аналогично. А уж мыслил — конгениально! Вот из его дневника за 1916 год:
“Вынесем ли мы всю тяжесть бремени духовной непогоды или обессилим, и уставшие и измученные, веру в себя потерявшие, утратим и то место в мире, которое занимали мы в течение многих веков нашего исторического существования?
Кто скажет? Кто ответит?..
Великий ли мы народ, способный в русле национальной реки пробивать себе путь вперед, поглощая в водах своих другие племена и мелкие народы, или?.. Или для нас все кончено, и мы, изжившиеся, измельчавшие и растленные ходом времени, обречены стать лишь ареною борьбы между собою других племен, других народов, почитающих славянство низшею расою, способною лишь уточнять чужие поля стран, шествующих по костям его к свету, к знанию и к мировому господству, коего нам достичь судьбою не дано”.
Каково сказано? С болью и страданием… С мучительным раздиранием рубахи на груди.
Но писано это на второй день после того, как оратор и мыслитель Пуришкевич прикончил “божьего человека”, “старца”, любезного членам императорской семьи Григория Ефимовича Распутина. Выпустил в него из “соважа” четыре пули, две оказались убийственными. (Впрочем, есть версии, что застрелил Распутина из “браунинга” князь Ф.Ф.Юсупов, а может, и сам великий князь Дмитрий Павлович, все они состояли в том заговоре. Не столь важно, кто поставил кровавую точку, важно, что обагрили руки.)
Чуть раньше в том же дневнике преступник Пуришкевич подробно и обстоятельно рассказывает, как готовился к убийству, как ехал на рынок купить цепи и гири, чтоб примотать груз к телу будущего покойника (чтоб не всплыл из полыньи на Малой Невке). Это тоже эпатаж? Хвастовство? Бравада? Но позвольте — убийство будет (было) совершено! Божественная заповедь “не убий” будет (была) нарушена! И — не каким-нибудь дремучим малограмотным мужиком в армяке, а одним из светочей, намечавшим пути развития возлюбленной им России! Чем же отличается психология этого страдальца за народное благо от психологии элементарного уголовника? Чем отличается его мировоззрение от философии народовольцев и эсеров, от прошлых и нынешних террористов? И не принадлежит ли в таком разе нашей стране честь (в связи с этой поголовной готовностью убивать и смаковать убийства) именоваться родиной мирового терроризма?
На подворье нашем — непролазные грязь и неразбериха, в головах — подорожавшая гречневая каша. Всюду, куда ни кинь взгляд, — карикатура на жизнь, а не заслуживающее уважения бытие. Гремят взрывы в метро, аэропорте, на рынках, власть тем временем самозабвенно и углубленно готовится к выборной кампании. Растет дороговизна провианта, а в Сочи возводят потемкинские олимпийские деревни. Профессионалов не жалуют, а провалившихся шпионов награждают в Кремле… Давая тем самым и остальным гражданам намек: берите пример, работайте провально и спустя рукава — и будете произведены и пожалованы в любимчики?
В масштабе государства карикатура эта имеет драматическую подкладку и пугающие перспективы.
Схожая политическая ситуация уже возникала в России сто лет назад. Наступившей тогда вакханалии вторит недавняя, перестроечных времен, которой предшествовало царствование “миротворца” Брежнева — такого же болвана, как “миротворец” Александр Третий, своим недальновидным правлением подготовившего (в 80-е годы позапрошлого ХIХ века) революционный взрыв 1905—1917 годов.
Мы вступили в 2011-й… Если сверяться с хронологией столетней давности, осталось пять лет до убийства Распутина. Шесть — до отречения Николая II от престола. Столько же — до большевистского мятежа, завершившегося истреблением тончайшей прослойки думающих людей, всегда малочисленной (не только в России, но в целом мире). Рычагов воздействия на общество у власти не было тогда, нет и теперь. Слова не трогают. Кнуты и пряники (при том что сами мы давно в своем государстве ничего не производим) на исходе.
Вряд ли рассмеемся с облегчением в финале этой пародийной феерии. Скорее — заплачем. И заплатим. За билет на представление, которое не заказывали. Но в подготовке и репетициях которого участвовали дружно и сообща.
