— Алексей, продолжаете ли вы оспаривать итоги выборов мэра Москвы?
— Да, мы направили 952 жалобы в суды. Одну из них Мосгорсуд рассмотрел на следующий день, отказавшись вызвать всех свидетелей и рассмотреть любые документы. Сейчас мы пытаемся, в 951 жалобе, заставить районные суды разобраться в том, как были оформлены реестры надомного голосования. Но районные суды категорически отказываются это делать, ссылаясь на то, что все уже решено на уровне городского суда, хотя там другие стороны и предмет иска. С юридической точки зрения — это полнейший беспредел. Мы понимаем, что если мы все эти реестры затребуем в суде — все, придется объявлять второй тур.
— Вам кажется, это реальный сценарий или тут просто политический этикет: оппозиция должна судиться?
— Для нас политический этикет и обязательства перед избирателями — не пустой звук. 951 суд — это куча юристов, и волонтеров, и нанятых профессионалов, это дорого и утомительно, но мы делаем это, потому что обязаны это делать. Хотя я как разумный человек, много времени проведший в судах, понимаю, что крайне тяжело добиться там правды.
— Сейчас, когда страсти улеглись, как вы оцениваете свой результат — 27%?
— Говорить о том, что это какая-то триумфальная победа, не приходится, потому что я занял все-таки второе место. Тем не менее мы относимся с удовлетворением к результатам выборов, потому что мы показали всем и самим себе, что можно вести эффективную избирательную кампанию, даже не имея доступа к телевидению, финансовым ресурсам, партийным ресурсам и олигархам. И люди увидели, что это работает. Ведь раньше любое волонтерское политическое действие воспринималось как хорошее, но заведомо бессмысленное.
— «Галочку поставить»: я тоже протестовал…
— Да, прийти на митинг, сжать зубы и постоять: толку не будет никакого, но будет чувство внутренней правоты. Сейчас мы доказали, что если правильно все организовать, то мы можем изменять политическую ситуацию вокруг себя.
— А победили бы вы во втором туре? Я слышала от многих, что в первом туре голосовали за Навального, а во втором — все равно бы за Собянина. Люди боятся, как бы хуже не стало.
— Политическая практика, которую мы изучаем, говорит, что фаворит первого тура очень часто оказывается в меньшинстве во втором. Тот же Урлашов в Ярославле прошел во второй тур с 22%, а победил с 70%. Во втором туре весь наш электорат был бы мобилизован, воодушевлен, с удовольствием шел бы на выборы. Я получил бы голоса всех оппозиционных избирателей, ведь очевидно, что ни коммунисты, ни «яблочники» не голосовали бы за Собянина. Мы много голосов недобрали за счет того, что многие люди просто не верили в возможность победы.
— Но во втором туре мобилизовался бы уже электорат Собянина и админресурс, и тогда вы бы могли проиграть с разгромным счетом.
— Проиграл, не проиграл — это бы мы и проверили. Я получил бы все голоса, которые мог бы получить. Зато второй тур изменил бы всю политическую ситуацию в стране. И это ерунда, что в первом туре электорат Собянина был не мобилизован, а Навального — был мобилизован. Результат выборов предопределили пенсионеры, их явка была 55% при общей явке 30%. Это московские пенсионеры дали мне 27% — чем я очень горжусь.
— Две теории мучают всех конспирологов нашей страны и меня тоже: зарегистрировали вас на выборах, чтобы «легитимизировать» избрание Собянина — или чтобы его ослабить?
— Ну конечно, сам Собянин ставил перед собой задачу легитимизации, он должен был прийти и с большим отрывом победить. Но Собянин, «ЕР» и Кремль переоценили свои возможности и недооценили нас.
— А у вас нет ощущения, что вас используют то ли в «засобянинской», то ли в «противособянинской» игре?
— Я сам всех использую. Я очень доволен тем, что я и мой штаб использовали «ЕР», которую заставили дать нам подписи. Мы используем систему для борьбы с системой.
«Рекламные законы действуют в отношении и колбасы, и кандидатов»
— Есть стилистические вопросы — может, они не так важны, но дьявол в деталях. Например, знаменитое «Навальный любит вас» — это шутка такая, или вы всерьез?
— У нас в кампании было много иронии и самоиронии. Андрей Матвеев, который это сказал на Болотной, был тренером волонтеров, и это была такая постоянная шутка на тренингах. Конечно, анализировался опыт и телепродаж, и проповедников…
— Вы готовы продаваться, как овощерезка в «магазине на диване»?
— Когда ты уговариваешь людей голосовать за кандидата, это очень сильно отличается от коммерческого маркетинга, но какие-то главные методические подходы должны быть, это же все равно реклама. Рекламные законы действуют в отношении всего — колбасы и кандидата. Но не все, конечно.
— Многих задевает агрессивность некоторых ваших сторонников — кто-то в Интернете составлял «расстрельные списки врагов Навального», даже Владимира Рыжкова, по-моему, туда ухитрились занести.
— Мою команду поддерживает много людей, 99% из них милы и совсем не агрессивны, но люди бывают разные.
— Или, скажем, националисты, которые в Капотне устроили перестрелку с мигрантами в общежитии… Или события в Бирюлеве…
— Во-первых, надо разделять два этих события. Во-вторых, это просто люди — народ, которые возмущен происходящим.
— Откуда вы знаете? Может, они только и ждут, когда вы придете к власти, потому что вы против мигрантов.
— Есть много людей, которые придерживаются жестких позиций в отношении проблем миграции. Многие из них меня поддерживают. То, что мы наблюдали в Бирюлеве, — это реакция на реальные проблемы, которые игнорируются властью. Я был единственным кандидатом, которого поддержали в том числе националистические партии и движения, что я очень ценю.
Но дело не в националистах: 84% граждан России поддерживают визовый режим со странами Средней Азии и Закавказья — не все же они националисты. Это просто разумное требование, и поскольку я единственный политик, выступающий за визовый режим и даже внесший такой законопроект, то я получаю поддержку многих в том числе за это.
— И все же агрессивность сторонников вам идет в минус, потому что люди боятся новой крови, новых чисток.
— Никаких чисток — только закон. Я даже если приду к власти, не буду пытаться брать на себя право кого-то сажать или нет. Только суд! Что я должен сделать, если гипотетически я глава государства, — так это обеспечить независимый суд. И всех персонажей моих расследований мы отправим на скамью подсудимых, где у них будут дорогие адвокаты, будут государственные прокуроры, и в состязательном процессе этих людей будут привлекать к ответственности. Очень честно, а не так, как по делу «Кировлеса»!
«У нас материально-техническая база выросла»
— Я помню весной офис оппозиционного блогера: чисто и пусто. А сейчас вижу офис политика, получившего треть голосов в столице: люди бегают, посетители толкутся в приемной, все завалено бумагами, заставлено техникой… Что здесь происходит?
— Раньше мы занимались только расследованиями — это только в фильмах выглядит весело, на самом деле просто группа людей молча сидит за компьютерами. А сейчас да, завалено и заставлено — это просто у нас материально-техническая база выросла. Нам каждый день во время кампании везли компьютеры, принтеры, дарили мебель. А политически мы выросли, стали главной оппозиционной силой в России, с нами большинство связывает политические перспективы, надежды на изменения. Больше внимания, больше людей, больше пожертвований. Деятельность стала шире, готовится новая избирательная кампания по выборам в Мосгордуму. Только что были депутаты из ЮЗАО — приходили рассказывать, как они будут выдвигаться.
— Ходят упорные слухи, что выборы в Мосгордуму будут в марте, досрочно.
— Сложно сказать, это дезинформация или их старые планы. Вероятность того, что выборы будут в марте, сохраняется. Но мне кажется, это будет для них еще одной ошибкой. Да, Мосгордуму я считаю нелегитимной, она была избрана в 2009 году с чудовищными нарушениями. Она должна быть распущена, и если они ее распустят — мы это приветствуем. Но себе они опять создадут проблемы.
— Лично вы будете участвовать в выборах в Мосгордуму?
— Лично я полагаю, что Кировский суд меня лишит этой возможности: дадут реальный или условный срок, но не оправдают. Однако в кампании я все равно приму участие. Наша задача — лишить «ЕР» большинства в МГД. Они его не должны там иметь просто по разумному рассуждению. Рейтинг поддержки «ЕР» в Москве — 24%, ну максимум 35%, но у них в Мосгордуме 95% мест — это несправедливо и так быть не должно. Посадят меня или нет, я на этих выборах постараюсь сделать все, чтобы лишить их этого большинства, буду участвовать сам или поддерживать других кандидатов.
— Участвовать будете по спискам или в качестве одномандатника?
— Сейчас из 45 депутатов должны 22 избираться по округам, 23 по спискам. Есть предположение, что это собираются изменить, чтобы было 33 депутата по округам и всего лишь 11 по спискам. Это похоже на правду, потому что по спискам «ЕР» ничего особо не светит. Они хотят захватить большинство через одномандатные округа, где снова замаскируют своих единороссов под самовыдвиженцев и, используя административный ресурс, сделают 33 маленькие победы. Я буду участвовать везде, где смогу: если будет объединенный список на базе праймериз — буду претендовать на то, чтобы его возглавить.
— От какой партии будет этот список?
— «Народный альянс» не регистрируют, но есть «РПР — Парнас», который зарегистрирован и выдвигал меня. Список может быть на базе «Парнаса» — это вопрос обсуждения.
— Это предположение или с «Парнасом» есть договоренности?
— Есть, это их официальная позиция: они предлагают свою партию, чтобы на ее базе сформировать список на основе праймериз. Мне все равно, на базе какой партии это будет. Я хочу, чтобы это был действительно сильный список, где люди не из головы взялись и не я их назначил, потому что я такой типа вождь оппозиции. Да, я могу предположить, что выиграю праймериз. Но я не боюсь проиграть: лучше занять второе место в сильном списке, чем первое в слабом.
«Совсем не обязательно, что при этом я президент или премьер»
— По поводу регистрации «Народного альянса». Когда вам надо было зарегистрироваться кандидатом в мэры — вы долбили в одну точку, пока не проломили эту стену. А вот партию вы так упорно не регистрировали… Может, просто не сильно надо?
— Не совсем так, это была специальная стратегия. Я не был членом «Народного альянса» и старался напрямую с ним не аффилироваться, потому что думал, что мое участие снизит шансы на регистрацию.
— Шила-то в мешке не утаишь.
— Да, и несмотря на то что мы два раза уже провели съезд, «Народный альянс» из новых партий остается единственной, которая прямо все по закону делала — и ее не зарегистрировали. Суды идут до сих пор, мы потратили много усилий и много денег на проведение всех этих процедур. Сейчас еще один раз это сделаем.
— Купили бы уже партию у Андрея Богданова, он их десяток наделал как раз для этого…
— Нам не нужен вариант с покупкой партии. И дело даже не в «Народном альянсе». Вопрос, насколько Кремль готов подтвердить свои декларации о либерализации политической системы. Они везде кричат: «Пожалуйста, идите в легальную политику, не надо ничего громить на улицах». Ну вот посмотрим, зарегистрируют они «Народный альянс» или нет. Из политических партий, я считаю, это одна из самых мощных.
— Как вы видите свое политическое будущее, если посадят — и если все-таки не посадят?
— Меня в меньшей степени интересует мое политическое будущее и в большей — будущее страны. Действующая власть объективно зашла в тупик и не представляет интересы народа. В экономике рецессия и падение, несмотря на то что нефть держится на уровне 110 долларов за баррель, — это же потрясающая вещь! Все, что они могут сделать, — это трюки вроде прямого незаконного отъема накопительной части пенсии для того, чтобы просто подержаться на плаву. И мое политическое будущее — борьба с этими людьми, чтобы к власти пришли те, кто может что-то сделать и изменить.
— Кто вас поддержит? Летом подписались 37 предпринимателей — неплохо, но мало.
— А под конец кампании их было уже больше трехсот, и мы собрали 104 миллиона рублей, уступив только Собянину, причем за Собянина собирали, как обычно, госмонополии, а мы собирали с физических лиц.
— А олигархи?
— Среди олигархов — нет, потому что олигархам нужен Путин — он их создатель. У нас в 2000 году не было ни одного долларового олигарха, а сейчас их 111. Мне не нужна их поддержка, мне нужна поддержка населения и передовой части бизнеса. Для меня было важно, что на выборах меня поддержал «умный» бизнес — IT-технологии, которые не связаны с господрядами, нефтью. Это люди, которые зарабатывали деньги своей головой.
— Но удельный вес «умного» бизнеса в экономике очень невелик, а вот какой-нибудь Абрамович...
— Ну, есть Прохоров, у которого денег не меньше, чем у Абрамовича, и чего? Люди голосуют не за деньги, они хотят перемен. Наша кампания была дорогая, но нельзя сказать, что нас завалили деньгами. Деньги не решают все — наша кампания это доказала.
— Потому что Москва хоть и большая, но ее физически можно обойти, вы выступали почти на каждой станции метро. А если вся Россия — нужно попасть в телевизор. А это деньги.
— Даже если бы на этих выборах у меня был миллиард — я бы не смог использовать его на телерекламу. Московские телеканалы не дали мне возможности ее размещать. Конечно, проведение кампании по всей стране потребует больших затрат только для того, чтобы логистику отработать — транспорт, передвижение. Но если мы в Москве собрали деньги, то и в России соберем.
— Как вы видите победу? Через пять лет вы кто: президент, премьер-министр, лидер парламентской фракции?
— Для меня победа заключается в том, что к власти приходят люди — необязательно даже я, — которые проводят судебную реформу и всех этих жуликов привлекают к ответственности и к суду. Когда суды независимы и нефтяные доходы работают на благо всех жителей страны — для меня это и есть победа. Совсем не обязательно, что при этом я президент, или премьер, или лидер фракции. Да это ерунда, а не победа. Это бы просто означало, что куча людей мне завидует, а я страдаю от того, что каждый день хожу в галстуке.
«Для семьи это был непростой период»
— 16 октября будет апелляция в Кирове, которая назначалась на 9-е число, вы не смогли поехать из-за того, что в этот день была другая апелляция в Мосгордуме… Какая-то интрига была в этих совпадениях чисел?
— Какая-то интрига, очевидно, была, но ее сути мы не знаем. Для нас все выглядит просто: нам приходят повестки на 9 октября из Москвы, потом — повестка на 9-е из Кирова. Я говорю об этом, дальше происходят какие-то странные вещи: кировские судьи звонят московским, московские присылают нам бумагу, что заседание перенесено, потом через два часа присылают бумагу, что не перенесено… Очевидно, что-то происходит, но что — я не знаю.
— Было предположение, что 9-го числа Навальный не поедет в Киров, так как ему не дали гарантий, что не арестуют там снова.
— Это глупость. Я сомневаюсь, что апелляционный процесс займет один день. Мы заявили кучу ходатайств, апелляционная инстанция может заслушивать свидетелей, назначать экспертизы. Человек, который говорит, что мне там за один день наденут наручники, просто слабо разбирается в тонкостях процесса. Такое нельзя исключать, но это все-таки маловероятный сценарий. И потом, ну не поехал бы я туда — арестовали бы меня в Москве, в чем проблема-то? Только в Кирове меня бы арестовали красочно и красиво, а в Москве — на выходе из офиса, без журналистов.
— Так вы бы, может, спрятались или на Украину убежали.
— Если бы я хотел спрятаться или убежать на Украину, я бы это сделал много лет назад, когда все только началось. Ведь дело «Кировлеса» уже три года возбуждается и закрывается.
— Раз маловероятно, что все закончится за один день, то можно без вещей ехать?
— Конечно, я еду с вещами, потому что если вдруг закончится все одним днем, не хотелось бы оказаться в СИЗО без еды и вещей.
— Наверное, везете любимые спортивные штаны, любимые тапки?
— Чаще всего дома не используешь те вещи, которые берешь с собой в изолятор. Например, в обычной жизни никто не использует кроссовки без шнурков или без супинатора, тапочки для душа. Эти вещи куплены для тюрьмы. Я с декабря 2011 г. дважды весьма неожиданно для себя попадал в спецприемник, поэтому у меня даже в машине всегда есть сумка с вещами. Она каши не просит, лежит себе тихонько в углу. Все вещи, которые я летом купил для изолятора, у меня так и лежат.
— Чувствую, вы настроены на приговор, а ведь помню, после митинга на Болотной вы были в приподнятом настроении, как если бы удостоверились, что с 27% голосов — уже не посадят.
— У меня всегда приподнятое настроение после митингов, потому что они закончились. Я очень не люблю выступать публично, это тяжело мне дается. И в дни кампании я всегда был очень веселым к вечеру, потому что уже провел все встречи с избирателями, и больше выступать не надо. А по «Кировлесу» гарантий как не было, так и нет. Тут я ничего не прогнозирую, это глупо.
— Полгода судов, кампания, то сажают, то выпускают — как это далось вашей семье?
— Да, для семьи это был непростой период. Но, как это странно ни звучит, мы уже привыкли: власть угрожает посадить меня уже несколько лет подряд, сейчас просто обострение. Для меня очень важна поддержка семьи, и она есть. Жена участвовала в кампании как могла, даже на митинге выступила, хоть и ужасно боялась. Мне кажется, это был правильный подход, когда я не прятал семью, как это часто делают политики в России. Хотелось бы, чтобы это был новый политический стандарт.
— Семейного отдыха летом так и не получилось?
— У меня — точно нет. Дочка съездила в детский лагерь, потом жена с детьми на пару недель съездила отдохнуть. А я под подпиской уже два года, и самая неприятная часть этой истории заключается как раз в том, что я с семьей никуда поехать не могу. Вот Захар этим летом научился плавать, а я этого не увидел — обидно.
— Дети знают, что происходит, что в среду папу могут посадить на пять лет?
— Дочка знает, конечно, а сыну ведь только пять лет, ему тяжело объяснить.
— Как к этому относятся в ее школе? Ведь можно достать ребенка разговорами ненужными.
— Когда меня сажали на 15 суток, дочка всегда имела поддержку от учителей. Но особо это никто не обсуждает, и правильно. 1 сентября я ходил на школьную линейку — я бы не сказал, что меня там сильно заметили и я пользовался большой популярностью. Зато большим успехом у детей в Дашином классе пользуются все наши атрибуты кампании, браслетики, таблички с фамилиями, всякие мелкие штучки. Это приятно: раз детям нравится, значит, штаб хорошо все сделал.
