— Владимир Александрович, позвольте начать с самого жестокого вопроса. Уровень общественного неверия в возможность положительных перемен в МВД зашел так далеко, что часть граждан сейчас одинаково боится и бандитов, и полицию. Что вы можете сказать этим гражданам РФ?
— Что я могу сказать этим гражданам? Только одно. Если к вам, не дай бог, придет беда и вы столкнетесь с бандитами, звоните в «02». Полиция вас в беде не оставит.
Конечно, негодяи и преступники попадаются везде — во всех сферах, включая нашу. Но если вы сегодня посмотрите оперативные сводки, то убедитесь: сейчас в МВД идет очень мощная борьба за чистоту рядов. Я как министр такую задачу считаю для себя главной. При этом мой принцип — не замалчивать негативные факты.
Другое дело, что тиражирование клише абсолютно недопустимо. Нельзя дискредитировать целые профессии скопом. Это разрушает не только государство, но и общество. СМИ не должны манипулировать фактами. Помимо происшествий и ЧП с личным составом сейчас полно примеров того, как наши сотрудники совершают настоящие подвиги. Но разве это привлекает внимание СМИ? Как правило, нет. Разве это правильно?
— А не преувеличиваете ли вы значение СМИ? Или вы считаете, что большая часть проблем — не внутри системы МВД, а в том, как эта система воспринимается обществом?
— Я считаю, что эти две сферы самым тесным образом взаимосвязаны между собой. Если мы решаем проблемы внутри нашей системы, то повышается уровень доверия к ней граждан. Повышается уровень доверия — у нас появляется больше возможностей выполнять свои обязанности. Не наводим мы порядок — к нашим сотрудникам нет доверия рядовых граждан. И как следствие — нам еще сложнее работать.
Скажу больше. Без коренного изменения менталитета граждан и их отношения к людям в погонах мы никогда не совершим качественный скачок в борьбе с преступностью. На Западе не считается зазорным сообщать в полицию о противоправных или преступных действиях своего соседа. Именно так раскрывается или предотвращается значительная часть преступлений. А у нас же прошлые эпохи наложили неизгладимый отпечаток на сознание людей. Нужно ли обращаться к сотруднику с какой-то информацией о своем соседе или нет? В нас сидит очень жесткий стереотип, что «стукачество» — это вред и безнравственно. Одно это слово у большинства вызывает отвращение.
Поэтому отвечу на ваш вопрос так. Сама по себе полиция может сделать в сфере борьбы с преступностью очень многое, но не всё. Без активной поддержки общества у нас связаны руки.
— Давайте все же поговорим о том, что может сделать полиция. От уважаемых в системе МВД людей я слышал оценку: даже при самом лучшем варианте развития событий только на преодоление негативных явлений в полиции уйдет пять лет. И только потом можно будет надеяться на улучшение. Вы согласны?
— Я рассчитываю, что заметные улучшения произойдут гораздо раньше. И это не дежурный оптимизм «по долгу службы». Это реализм, продиктованный моим знанием ситуации в МВД изнутри.
Вот вы меня спрашиваете: отрицаю ли я наличие кризиса в системе МВД? Нет, не отрицаю. Проблемы, безусловно, есть. Но, с другой стороны, сегодня в России практически всё называют «кризисом». Особенно если почитать прессу. И что теперь, сложить руки и ничего не делать? Работать надо. Тем более что передо мной стоит абсолютно выполнимая задача — при наличии желания, сил и средств, конечно. Поэтому ответственно заявляю: часть положительных изменений можно будет увидеть в самом ближайшем будущем. А окончательно задача может быть решена уже через несколько лет.
— Несколько лет?
— Еще раз повторяю: я по жизни не пессимист и не оптимист, а реалист. Я не ставлю перед собой нереальных задач. Часть планируемых изменений зависит от внутренних возможностей системы и от моих управленческих решений. Это прежде всего улучшение дисциплины и повышение ответственности сотрудников полиции. Здесь срок будет более коротким. А есть моменты, которые требуют внесения изменений в законодательство и повышение финансовых возможностей. На решение этих задач потребуется более длительное время. Я не ставлю перед собой невозможных задач.
Понимаю ваш скепсис. Мы сколько угодно можем раздавать обещания с высоких трибун. Но пока конкретный человек в конкретном населенном пункте не почувствует изменений к лучшему, для него все это будет оставаться только словами. Но заметные пока лишь для специалистов изменения дают мне основание надеяться: результат не заставит себя ждать.
— А чего конкретно вы хотите добиться?
— О первом я уже сказал: пока мы не наведем порядок в своих собственных рядах, все останется благими пожеланиями.
Второе. Максимально упростить бюрократическую и бумаготворческую часть нашей работы. То, что есть сейчас, кроме как отвлечением сил и средств от выполнения наших прямых обязанностей, я назвать не могу. Всё как у Райкина: дайте мне справку, что у меня есть справка. Первые шаги в этом направлении уже сделаны.
Третье. Надо менять закон. Возможно, задуматься над введением понятия уголовного проступка. Если гражданин украл в магазине кусок колбасы, его нужно наказывать в административном, а не уголовном порядке (я не веду здесь речь о карманниках — с ними совершенно иная ситуация). Нельзя в таком количестве плодить «преступников» и отвлекать силы и средства от реальных задач.
А ведь именно этим мы сейчас и занимаемся. На днях я интересовался в одном из наших региональных подразделений: какие дела в основном находятся в производстве у дознавателей? Выяснилось: на каждого дознавателя приходится приблизительно 35 уголовных дел. И большая их часть — дела о кражах со средним ущербом в 1000 рублей.
Что это значит? А вот что. В некоторых странах Европы, если ущерб от кражи меньше 500 евро, уголовные дела не возбуждаются. Ведь в этих случаях стоимость расследования будет превышать стоимость украденного. А у нас только в одном региональном подразделении 350 человек будут привлечены к уголовной ответственности за кражу с ничтожным ущербом!
— А может, здесь дело не в наших законах? Может, сотрудникам полиции просто легче расследовать кражу колбасы, а не распутывать сложное заказное убийство?
— Недобросовестным сотрудникам, конечно, легче. Но в подразделениях, которые расследуют заказные убийства, не занимаются мелочовкой.
Следующий пункт. У нас уже много десятилетий искажена шкала приоритетов. Вопрос качества безопасности населения фактически заменен бюрократическим соревнованием. От нас требовали 100% раскрываемости всех зарегистрированных преступлений. В развитых странах уже давно отказались от этого. А у нас по-прежнему с помощью такой системы ведомство само себя успокаивало: ах, как славно и удачно мы поработали в этом году по сравнению с аналогичным периодом прошлого года!
Я непримиримый противник палочной системы количественного учета преступлений. На первом же проведенном мною в ранге министра совещании я предупредил всех руководителей: я буду оценивать их деятельность не по цифрам отчетов, а по уровню безопасности и спокойствия граждан, проживающих на подведомственной им территории. Но здесь мы упираемся в серьезную проблему. В нашей большой стране трудно определить единый критерий дееспособности того или иного регионального УВД. На Дальнем Востоке полиция сталкивается с одними проблемами. На Северном Кавказе — с совершенно иными. В других регионах — с третьими.
— То есть пока альтернативы палочной системы учета преступлений не придумали?
— Для этого опять-таки нужно время. Сейчас над этим работает группа экспертов, состоящая из самых разных людей. Там есть и ветераны нашей системы, и ее жесткие критики. Я не буду навязывать им свое мнение или оказывать какое-либо влияние на их работу. Жду от них взвешенных рекомендаций.
— Любые успешные преобразования в такой системе, как МВД, немыслимы без серьезных финансовых затрат. Поэтому спрошу просто: у вас есть деньги на осуществление задуманного — на выплату приличной зарплату сотрудникам, например?
— В 2012 году федеральный бюджет МВД России по сравнению с прошлым годом увеличен почти в два раза — на 570 млрд рублей. Денежное довольствие сотрудников выросло по сравнению с уровнем декабря 2011 года в 2,2 раза. Так, лейтенант полиции получает на руки не меньше 33 тысяч рублей в месяц. Заработная плата участкового уполномоченного полиции, старшего лейтенанта с выслугой от 5 до 10 лет составляет после вычета налогов в среднем порядка 38 тысяч рублей.
Правда, в отдельных регионах, например в Москве, после отмены региональных доплат даже дополнительно принятые меры не привели к увеличению денежного довольствия в более чем в 1,5 раза. Поэтому сейчас мы прорабатываем вопрос введения возможности установления отдельным сотрудникам доплат за счет региональных бюджетов.
Так что в целом сегодня ситуацию в МВД уже нельзя назвать «стабильно тяжелой». Теперь наша задача — рационально распределять выделенные средства.
— Если в полиции получают неплохо, почему сотрудники продолжают брать взятки?
— Вы сами знаете ответ на этот вопрос. Сколько жулику ни плати, он все равно будет жульничать. Если жулик в погонах и раньше брал взятки, никакое увеличение зарплаты на него не повлияет. И дело здесь не в менталитете как таковом, как считают некоторые. Корень зла — в ощущении безнаказанности.
Именно с этим ощущением я и намерен бороться. И способ здесь только один — жесткий контроль за действиями сотрудников и бескомпромиссное решение руководства привлекать их к уголовной ответственности за совершенные ими проступки.
Механизм уже запущен. И обратная связь из низовых подразделений, которая до меня доходит как до министра, свидетельствует: мы на правильном пути. Те сотрудники, которые привержены нетрудовым доходам, подают рапорта на увольнение. Такие люди открыто говорят: я не хочу ни себя подставлять, ни своих руководителей. Та заработная плата, которую мне платят в полиции, недостаточна. Я лучше пойду работать в коммерческую организацию.
И это правильно. Человек должен определить, что для него важнее: либо гарантированное нормальное существование сегодня, завтра и послезавтра. Либо стремление заработать больше, но с известными рисками.
— Но можно ли побороть коррупцию одними только административно-силовыми рычагами? И можно ли отрицать наличие у сотрудников полиции проблем с менталитетом? Ведь для многих взятки — норма жизни, разве не так?
— Простите, а почему вы говорите только о сотрудниках полиции, а не обо всем обществе в целом? В период первоначального накопления капитала нравственные критерии в нашей стране изменились у всех. Да, это сильно ударило по системе МВД. Я прекрасно помню, что творилось в наших подразделениях. Люди увольнялись десятками, сотнями, даже тысячами. Они не могли соизмерить свои понятия о нравственности и устоях общества с тем, что происходило вокруг них. А на смену этим людям приходили другие сотрудники — люди, как вы справедливо заметили, с совсем иным менталитетом. Но опять же, разве это проблема одной только полиции? Эти люди с другим менталитетом ведь не прилетели к нам с другой планеты. Они плоть от плоти своего общества!
— А как вам такое мнение: пока из МВД не уйдет поколение, которое пришло в
— Я ожидал вопрос о «грузинском чуде». И в ответ могу лишь предложить быть осторожнее с «чудесами». Нельзя сравнивать маленькую Грузию с большой Россией. Да, в их конкретной социально-экономической ситуации они смогли в максимально короткий срок набрать новых людей. Но в России с учетом ее огромной территории это нереально.
Объявлять в наших условиях вотум недоверия целому поколению сотрудников МВД — это не только безнравственно. Это еще и смертельно опасно. Последствия такого шага можно себе представить разве что в кошмарном сне. Почуяв уход из полиции опытных кадров, криминал поднимет голову. На улицы страшно будет выходить.
Мы должны работать с теми сотрудниками полиции, которые у нас есть. Конечно, при этом их надо профессионально воспитывать, настраивать на то, что от них ждут в обществе. Где-то их надо поправлять. А иных действительно надо увольнять.
— А не получится ли так: вы будете здесь говорить правильные вещи, а по пути в регионы ваши импульсы будут исчезать?
— Мой послужной список таков, что я знаю ситуацию изнутри системы и соизмеряю свои управленческие решения с тем, как они будут выполняться. Я понимаю, во что будут превращаться мои указания, доходя до конкретного сотрудника в самом фундаменте нашей системы.
Бывает, конечно, что я чего-то не знаю. Или у меня в принципе нет уверенности, что в нашей объективной действительности это решение выполнимо. В таких случаях лучше отложить. Я принимаю решение только тогда, когда твердо уверен: оно достигнет прогнозируемого результата.
— Хорошо, а как конкретно вы намерены заставить других полицейских начальников «жестко контролировать подчиненных и бескомпромиссно привлекать их к ответственности»?
— С помощью такого управленческого инструмента, как принцип персональной ответственности руководителя. Когда я в 1982 году пришел на службу в органы МВД, этот принцип жестко соблюдался: если подчиненный совершает правонарушение, отвечает его руководитель. К сожалению, в нашем недавнем прошлом этот принцип отошел на задний план. Но сейчас я вновь активно провожу его в жизнь. И если еще совсем недавно руководители местных УВД сомневались, что их это коснется, то теперь у них все сомнения исчезли.
Конечно, у этого принципа есть слабые места. У нас сегодня в полиции однозначно наблюдается кадровый голод, особенно на уровне среднего руководящего звена. А кто больше всех совершает проступков? Сотрудники низовых подразделений. А кто за них отвечает? Их непосредственные руководители. Именно они в большей степени попадают под принцип персональной ответственности. Но других рычагов воздействия на ситуацию я не знаю.
— А как на фоне кадрового голода вы можете себе позволить увольнять сотрудников за любые проступки?
— Сейчас есть масса примеров, когда с насиженных мест слетают даже генералы. И для тех, кто пока занимает свои должности, это служит мощным стимулом к тому, чтобы лучше контролировать поведение своего личного состава.
Дело в том, что руководители из высшего и среднего звена сегодня не боятся таких наказаний, как выговоры и лишения премий. Но они опасаются таких моих решений, как освобождение от должности и увольнение из органов МВД. А использовать надо те рычаги, которые действуют.
— А какие рычаги вы намерены использовать для борьбы с таким явлением, как спайка региональных полицейских начальников с местными теневыми боссами?
— Даже внешнее проявление этого «симбиоза интересов» сразу заметно. Прекращаются уголовные дела. Не принимаются меры к нарушителям закона. Посредством проверок устраняются конкуренты. В таких случаях алгоритм действий один — обращаться в вышестоящие службы собственной безопасности МВД. При подтверждении подобных фактов мы реагируем очень жестко. И в плане наказания преступников. И в плане увольнения всех без исключения должностных лиц, которые должны были вмешаться в ситуацию на своем уровне. Должны были, но не приняли необходимых мер.
— В среде столичной интеллигенции сложилось стойкое убеждение: полиция превратилась в один из инструментов власти по борьбе с политическим инакомыслием. Что вы на это скажете?
— То, что вы и сами наверняка понимаете: такая позиция абсолютно не обоснована. И как гражданин, и как министр я с уважением отношусь к инакомыслию как таковому. Но когда оно переходит некую грань и превращается в противоправное деяние, это уже не инакомыслие. Это преступление, которое заслуживает соответствующей квалификации. Полиция обязана обеспечить соблюдение закона. А если вам эти законы не нравятся, то это к законодателям.
— Хорошо, спрошу по-другому. До 6 мая 2012 года в России постепенно складывалась традиция мирного и цивилизованного протеста против действий власти. У вас есть версия, почему в тот день все рухнуло?
— Почему 6 мая все рухнуло, а 15 сентября все вдруг восстановилось? Думаю, об этом лучше спросить у тех, кто организовывал акцию в мае. Но если вас интересует мое мнение, то оно таково. До 6 мая митингующие вели себя в рамках закона. А в тот день был заранее спланирован совсем другой сценарий. Я лично видел развитие ситуации по мониторам. Организаторы шествия направленно заблокировали движение в узком месте и стали призывать к противоправным действиям. В сотрудников полиции полетели булыжники. Естественно, те ответили единственно возможным образом.
— А почему на пути шествия вдруг оказалось узкое место? Может, все дело в плохой организации акции полицией и другими органами власти?
— Ответственно заявляю: все массовые акции тщательно планируются и согласовываются с их организаторами. Шествие 6 мая не было исключением. Как и всегда, мы действовали по определенному алгоритму, который до того дня всегда позволял не допускать нарушений общественного порядка.
Вы спрашиваете: почему образовалось горлышко? Полиция была готова расширить коридор — подобное не раз без проблем делалось прежде. Но согласованная для проведения митинга площадка как была пустой, так пустой и оставалась. Участников шествия в коридор не пускали сами организаторы.
— А возможна ли такая ситуация: в воскресенье неизвестные хулиганы в масках нападают на сотрудников полиции, а в понедельник полицейские в отместку предельно жестоко обращаются с гражданами, которые к этому нападению совершенно непричастны? Вам не кажется, что именно что-то подобное произошло в Москве
— Все, что делала полиция в эти дни в Москве, тщательно проанализировано. Есть видеосъемки. Есть свидетельства очевидцев. Поэтому был сделан вывод, что полиция действовала абсолютно правомерно. Это факт, который оспаривать невозможно. Будет суд, который оценит действия нарушителей порядка.
Более того, невозможно отрицать, что московская полиция действовала достаточно сдержанно. Вы видели, как разгоняли сторонников движения «Захвати Уолл-стрит», что происходило в Испании, Греции? Полиция выполняет свою работу. И делает она это примерно одинаково во всем мире.
