- Аскар Акаевич, где вас застало сообщение о ГКЧП?
- Был выходной, я находился дома в Бишкеке. Услышал по радио, что президент СССР Михаил Горбачев болен и не может исполнять обязанности, поэтому власть переходит к ГКЧП. Я сразу понял, что это антиконституционный переворот, потому что ровно за 3 дня до этого - 16 августа я звонил Горбачеву в Форос и очень долго с ним разговаривал. Обсуждали детали подписания Союзного договора, которое планировалось на 20 августа. Михаил Сергеевич был полон энергии, шутил, смеялся. Надеялся, что республики подпишут договор и все будет хорошо. Естественно, в его болезнь я не поверил. Я приехал в правительство и оттуда сделал заявление по радио: призвал народ не подчиняться исходящим от ГКЧП командам. По-моему, я был одним из первых, кто поддержал Михаила Сергеевича и Бориса Николаевича Ельцина. А может быть, и единственным из числа руководителей союзных республик.
- Когда делали заявление по радио - не опасались, что вас за это арестуют?
- Конечно, опасался. Но я знал, что Ельцин в Москве тоже не сдается. У меня не было с ним телефонной связи, но каким-то образом об этом узнала моя охрана. Едва я закончил обращение, ко мне пришел председатель КГБ республики генерал Асанкулов с секретной телеграммой от председателя КГБ СССР Крючкова. Говорит: с этого момента вы должны выполнять все предписания ГКЧП, а я буду вас контролировать. Почему-то он был так уверен, что я подчинюсь, что даже не взял с собой охраны. При этом разговоре присутствовал мой вице-президент Герман Кузнецов. Я говорю: «Горбачев абсолютно здоров, ГКЧП организовал государственный переворот. Генерал Асанкулов, я отстраняю вас от работы и передаю ваши полномочия вице-президенту». Асанкулову было делать нечего. Тогда мобильной связи у нас не было, поэтому он не мог даже позвонить. Моя охрана фактически его взяла. А Кузнецов с несколькими охранниками поехали в здание КГБ и взяли его под контроль.
Конечно, если бы путч победил, мне бы за все это не поздоровилось.
- Беспорядки в республике были?
- Никаких. Но Крючков хотел снова водворить Асанкулова. Он позвонил в среднеазиатский военный округ, штаб которого находился в Алма-Ате и дал командующему приказ надавить на меня. Он мне позвонил и обещал ввести войска в Бишкек. Сказал: мы не хотим вас смещать. Но при условии, что вы восстанавливаете Асанкулова и следуете его предписаниям. Дал мне сутки на размышление. Но события были очень скоротечны, у самих ГКЧПистов этих суток не было. 20-го к концу дня они уже были недееспособны.
- Вы это предвидели?
- Я не был уверен, чем все закончится. Я понимал, что в ГКЧП вошли все силовики. Это очень серьезно. Но у меня уже тогда сложилась крепкая дружба с Ельциным. Его самый первый визит в качестве президента России был именно в Кыргызстан. Поэтому в первый день путча мною двигали во многом чувства. Ну как же я могу не поддержать Ельцина? Как же я могу не поддержать Горбачева, к которому у меня тоже были симпатии?
- Почему ГКЧП проиграл?
- У них не было всенародной поддержки. К тому времени Россия уже определилась: избрала президентом Ельцина. И когда он обратится к армейским командирам — они к нему прислушались и заколебались. Да и сам вид ГКЧПистов был пораженческим: трясущиеся руки, унылые лица... А Ельцин - веселый и на танке. Уже на второй день я понял, что переворот провалится. Тогда же, наконец, удалось созвониться с Ельциным. Я рассказал, что поддержал его и уволил председателя КГБ. Он ответил: я не сомневался, Аскар. После путча была внеочередная сессия Верховного совета. Там я выступал вторым. Первым — от России — то ли Ельцин, то ли Хасбулатов. Тогда они еще были соратниками.
- Как бы развивался Союз, если бы не было ГКЧП?
- Я думаю, был шанс его сохранить. Я верил. Конечно, были и сепаратисты — украинцы, например. Но большинство республиканских лидеров понимали — родившийся в муках Союзный договор — это хороший компромисс. Там было четко прописано, что Союз становится конфедерацией. Полномочия центра были сильно урезаны, но я считаю, что и Михаил Сергеевич все-таки был доволен. Президент Союза оставался фигурой с достойными полномочиями: оборона, внешняя политика, научно-техническая — эти три вещи были отданы ему. А республикам были даны экономическая и кадровая самостоятельность.
- Почему после 21 августа уже не удалось подписать Союзный договор?
- До путча авторитет у Михаила Сергеевича еще был. А после 21 августа - резко упал. Все вдруг вспомнили, что он не прошел всенародное избрание в отличии от Ельцина. А позиции Бориса Николаевича взлетели. Он был героем. Клинтон как-то сказал, что если символ США — статуя Свободы, то символ новой демократической России — президент Ельцин, стоящий на танке. Но Ельцина не столько интересовал Советский Союз, сколько его интересовал Кремль. Кремль для России — символ высшей власти. Он хотел, чтобы этот символ принадлежал ему.
- И ради того, чтобы переехать в Кремль, нужно было распустить СССР?
- Или перенести столицу СССР из Москвы в Свердловск или Петербург... Нет, конечно, переезд в Кремль и сохранение СССР не были взаимоисключающими вещами. Но так получилось. Авторитет союзной власти падал не по дням а по часам. Мы продолжали работать над договором непрерывно. Но он разваливался. Украина настаивала на Союзе суверенных государств. То есть такой формальный союз, типа СНГ... К великому сожалению, пытаясь сохранить страну, ГКЧПисты на самом деле ее уничтожили. Они нанесли колоссальный урон тем, что сорвали подписание Союзного договора. Но я убежден, что в будущем, в течение 10-15 лет мы все равно вернемся к нему. Даже Европа объединилась, хотя ее ведущие страны всегда были врагами, столетиями воевали. А мы всегда были друзьями.
- Кем вы сейчас работаете?
- Я вернулся в свою родную профессию и занимаюсь математическим моделированием социально-экономической сферы, делаем долгосрочные и краткосрочные прогнозы. Мы разработали модель, которая позволяет предсказывать катастрофы, кризисы. Год назад мы предсказали начало второй волны кризиса. Ошиблись на 1 день: он начался не 3 августа, как мы думали, а 4-го.
- То, что страны СССР вновь воссоединятся, вы вычислили при помощи вашей математической модели?
- Нет, это мне сердце подсказывает. К геополитическим процессам мы ее пока не адаптировали. Но я хочу заняться этим в будущем.
