С какой страны посмотреть...

“Отца спасла лишь его православная вера”

— Мой отец Глеб Рар родился в Москве в 1922 году, но после Гражданской войны его семья вынуждена была эмигрировать. Можно сказать, семью моего дедушки Александра Рара в буквальном смысле выгнали из коммунистической России. Во время Первой мировой он был военным судьей. Этот факт, да и вообще биография Раров, имевших шведские корни, новой власти не нравился. Ведь мой прадед был крупным предпринимателем, председателем страхового общества “Россия”, которому принадлежал дом 2 на Лубянке (ныне здание ФСБ). Несмотря на то что моя бабушка лично ходила к Калинину и просила их оставить, Рары вынуждены были покинуть страну. Они уехали в Латвию, где и прошло детство моего отца. Но когда Красная Армия вошла в Прибалтику в 1940 году, мой дедушка вновь оказался перед тяжелым выбором: оставаться — значило вновь оказаться под угрозой депортации в Сибирь, но и ехать дальше, в Германию, страшно. Властям нацистской Германии они не симпатизировали, но в конце концов все же приняли решение сесть на последний корабль, увозивший немцев. Семья говорила по-немецки и получила в Германии вид на жительство. Там мой отец вступил в Народно-трудовой союз, который на протяжении 50—60 лет объединял многих политически думающих эмигрантов — и до, и после Второй мировой войны — в идее освобождения России от коммунизма.  

— НТС — довольно неоднозначная организация...  

— В НТС было много идеалистов, готовых бороться против обоих диктаторов, Гитлера и Сталина. Мне кажется, что сегодня нельзя их ни осуждать, ни восхвалять. Времена были очень сложные, русские в Германии оказались меж двух огней, в ситуации, когда непросто сделать выбор. Они ненавидели Сталина за то, что он раскулачивал миллионы крестьян, уничтожил всю интеллигенцию. И в то же время из неграмотной России он сделал великую промышленную державу. А с другой стороны, неоднозначно было их отношение к Германии, которая при Гитлере удачно развивалась экономически. Да и не все в конце 30-х понимали, что Гитлер просто маньяк и сумасшедший, который подвел мир к краю пропасти.  

В те годы многие надеялись, что с помощью немецкой армии можно свергнуть ненавистный коммунистический строй и построить свободную Россию. Только позже русские эмигранты поняли, что против немцев сражались не политработники, а весь советский народ. В 1944 году отца арестовали за агитацию против Гитлера. Два года Глеб Рар кочевал из одного концентрационного лагеря в другой. Он отсидел и в Бухенвальде, и под конец в Дахау. Его освободили американцы, он еле выжил. Спасла его лишь православная вера, в которой он укрепился во время заточения. Окончание войны сулило новые неприятности, и на горизонте замаячила вероятность депортации в СССР.  

— А как же вас угораздило родиться на Тайване?  

— Хотя Рары приехали в Германию легально, опасения за свое будущее вынудили моего деда переехать в Марокко. Через несколько лет Рары вернулись в Германию, и мой отец начал работать в эмигрантском издательстве “Посев”. “Посев” публиковал литературу, которая в то время была запрещена в СССР как “антисоветчина”. В 1957 году ему предложили уехать на Тайвань, так как там организовали радиостанцию для вещания на Советский Союз. И он поехал туда корреспондентом вместе с моей мамой, Софией Васильевной. Когда я родился, в 1959 году, был пик “холодной войны”. В то время на территорию СССР антикоммунистическая пропаганда лилась не только по радиоволнам. Известно, что с территории Европы в сторону России запускались целые баллоны с русскоязычной литературой, которые были так сконструированы, что они поднимались на большую высоту. Таким образом, литература “падала” в буквальном смысле слова с неба над Сибирью. А однажды благодаря сильному ветру баллон долетел аж до Японии...  

В 1974 году мы многочисленной семьей (шестеро детей!) переехали в Мюнхен, когда мой отец перешел работать на радиостанцию “Свобода”, где вел в основном религиозные и исторические передачи на СССР.  

— У вас и по материнской линии тоже очень интересные корни...  

— Моя мать — дочь Василия Орехова, адъютанта генерала Врангеля. Он эмигрировал сначала в Югославию, а оттуда в Париж. 70 лет, с 1927 года, он являлся главным редактором белогвардейского журнала “Часовой”. Вообще род Ореховых происходит из обрусевших татарских князей, которые после разгрома Золотой Орды перешли на сторону России. Первого родившегося в России Орехова крестил в православие сам князь Дмитрий Донской.  

Православие — важнейший столп для тех русских эмигрантов, которые жили в Германии, но не хотели ассимилироваться с немцами, а стремились сохранить свою русскость. Мой брат Михаил стал священником Московской патриархии, и сейчас у него приход в городе Веймаре. А другой мой брат возглавил Братство св. Владимира, которому принадлежат старые русские храмы-памятники в Германии. Сестра замужем за настоятелем мюнхенского прихода.


— Когда вы впервые побывали в России? Какое эта поездка произвела на вас впечатление?

— Я приехал в СССР в середине апреля 1990 года по приглашению межрегиональной группы народных депутатов. В то время я работал советологом на радио “Свобода”. Меня в России встретили на высоком уровне. Я познакомился, в частности, с Ельциным, Явлинским, Бурбулисом, Шахраем, Собчаком... О себе я мог сказать, что политическую систему СССР я знал в теории хорошо, но о менталитете людей не имел понятия. Ведь в Германии меня окружали либо наивные романтики, думающие, что вернутся в Россию и займут посты министров, либо диссиденты, ненавидящие родину, из которой их изгнали. И тут я попал в реальную жизнь. Начало 90-х было очень сложным для россиян. Грустно было видеть, как меня приглашали в гости — и нечего было поставить на стол. Раз пришлось на один прием ехать в только что открывшийся “Макдоналдс”, закупаться гамбургерами, а потом запивать все это разбавленным спиртом. Трудно себе представить, но в те годы водка в продаже была не всегда.  

Я не пытался реализовать свои романтические мечты о России, как этого хотели многие эмигранты, после чего у них наступило отчуждение и они отвернулись от России. Сегодня я более реалистичен, не в последнюю очередь благодаря тому, что женился на Анне, которая приехала в Германию студенткой из Петербурга.  

— Вы считаете Россию своей Родиной?  

— До 1990-х годов я считал себя стопроцентным русским, меня так воспитал отец. Дома мы говорим только по-русски. В детстве у нас были русские скаутские лагеря, где мы каждый день на мачту поднимали бело-сине-красный флаг. В 80-е годы мы ездили с друзьями на соревнования, в которых участвовали советские спортсмены. Нужно себе представить, как мы хотели общаться со сверстниками из России. Один раз члены молодежной сборной хоккеистов ночью прыгали из окна, только чтобы с нами посидеть. И каждый раз общение было сопряжено с проблемами, поскольку нас отгоняли надзиратели из КГБ. А я просто не понимал, как можно было проводить между нами черту. И когда я впервые приехал в Россию, я нашел для себя много близкого. Но я все равно не могу сейчас назвать Россию своей родиной, исторической — да, но мне непонятен советский быт и чужда эпоха СССР. Да и немецкая культура мне все-таки родная. К счастью, сегодня можно жить на две страны.


— Одной из основных задач Валдайского клуба, в который вы входите, является улучшение имиджа России в мире. Каков он сейчас? Что делается для его улучшения?  

— Валдайский клуб позволяет западным экспертам приезжать в Россию и встречаться с российской политической элитой.  

Имидж России — очень болезненный вопрос. Я с ним буквально засыпаю и просыпаюсь. В принципе имидж у нее плохой. Сразу оговорюсь, что речь пойдет о политических элитах, а не о простых людях. В Европе и США торжествует идея, что Запад выиграл “холодную войну”, а Россия ее проиграла. По их мнению, Россия должна со временем стать демократичной, только тогда Запад готов идти с ней на сближение. Сильную и самодостаточную Россию здесь боятся, а многие просто ненавидят. Западу всегда было трудно понять Россию, которая, с одной стороны, многое копировала у Запада, но с другой — никогда не отождествляла себя с западными идеалами. Мне кажется, что в России к роли государства, церкви гораздо больше уважения, чем на Западе. Нас разделили не войны, нас разделила ментальность за несколько столетий истории.  

В 1991—1992 годах многие на Западе и в России искренне верили в красивую мечту о торжестве абсолютной свободы. Но эта романтика закончилась в 1993 году, и в России начали четко прослеживаться тенденции к укреплению государства.  

В этой связи хотелось бы вспомнить о двух точках зрения, которые бытовали в эмигрантских кругах. Первая принадлежала Сахарову. Он говорил, что главное для человека всегда свобода и ради нее придется пожертвовать идеей империи. А вторую представлял Солженицын, утверждая, что от коммунизма нужно отказываться, так как эту идею искусственно насадили в России. Но Российское государство — собственная цивилизация, и в геополитическом отношении она является залогом существования баланса между Азией и Европой. И уничтожение российской государственности грозит мировой катастрофой.  

Мы живем в эру заката Европы, постепенно на арену станут выходить азиатские страны, которые не только по численности населения будут обгонять западные государства. Мы — Европа и Россия — вместе слабеем. Пусть не в военном плане, не в интеллектуальном, но в экономическом. И вопрос в том, как России и Западу вместе выжить в новом мире.  

— В одном из интервью вы назвали Владимира Путина отцом нации. Что вы вкладываете в это понятие?  

— “Отец нации” в моем понимании — это человек, который не только выполняет политические функции, но который пользуется моральным авторитетом у граждан, с ним идентифицируется народ. В России “отец нации” звучит слишком пафосно. В Германии есть более приземленное выражение: Landesvater. Мне кажется, что в историческом контексте Путин, со всеми своими плюсами и минусами, такой ландесфатер. Даже его критики в историческом контексте должны признать, что он в начале века предостерег Россию от вторичного развала.


— Многие считают, что руководит страной все же Путин, а не Медведев. Но можете ли вы распознать собственный почерк Дмитрия Анатольевича? Что лично он делает для России?  

— Медведев пытается привить России сознание того, что нельзя остановиться на том, что есть, что страна находится на полпути к будущему, что стабильность мнима, что жить только на доходах с продажи нефти нельзя, что нужно становиться более современной страной. Нынешнее положение вещей в стране его явно не устраивает. В силу своего образования он как никто из лидеров России до него знает и понимает Запад. Он молодой, энергичный, он желает войти в историю не как запятая между вторым и третьим сроком Путина. Он хочет сам вершить историю, и поэтому надо ему желать всего хорошего.  

Но у него есть ограничения: Медведев знает, что оказался на этом посту благодаря Путину. А Путин в свою очередь наверняка подумывает снова стать президентом в 2012 году, потому что у него есть чувство, что из-за случившегося финансового кризиса он что-то недоделал в стране. И у Медведева есть чувство, что он что-то недоделывает. И вот если они это чувство “недоделывания” вместе свяжут, то будет стабильность. Если два лидера будут искать разные пути, то будут осложнения.  

— Президент Медведев некоторое время назад предложил проект договора о евробезопасности, который был воспринят Западом без особого энтузиазма...  

— Россия чувствует себя в изоляции от основной Европы, она не ощущает себя азиатской страной и не хочет быть вытолкнутой в сторону Китая. Потому что это грозит ей стать младшим братом Пекина. Россия стучится в общий дом Европы, который, однако, построен НАТО и Евросоюзом. А Запад эгоистично говорит: мы не будем менять эту архитектуру, потому что после “холодной войны” она показала свою эффективность. В качестве аргументов Россия выдвигает то, что она самая большая страна Европы, что у нее богатейшие природные ресурсы, в которых Европа будет нуждаться. Россия хочет добиться одного — полноправного сосуществования с Евросоюзом на общем Европейском континенте. А Запад молчит, потому что не хочет дать ей ответ. Играет на время, думает, что Россия станет опять слабеть и станет более сговорчивой. Некоторые вообще считают, что Россия — азиатское государство, которое ни в коем случае нельзя пускать в ЕС. Открыто об этом Медведев не говорит, но не войти в большую Европу Россия не может.  

Что же касается непосредственно договора о евробезопасности, то Запад на него не согласится. Главная причина не идеологическая, а просто Запад считает, что России уже нечего делать на постсоветском пространстве, поскольку там музыку заказывает Запад. А Россия в договоре хочет от Запада признания своих интересов в этом регионе. Но ведь и у Запада нет сил принять все эти страны в Евросоюз или НАТО.  

— Как, на ваш взгляд, Россия выходит или пытается выйти из финансового кризиса?  

— Из финансового кризиса Россия выходит самым простым путем — деньгами. В отличие от 1998 года в этот раз были громадные денежные накопления. Возможно, это прозвучит цинично, но Россия не должна была во время кризиса настолько обращать внимание на социальные нужды населения, как западные политики. В Германии пилоты или врачи, которые получали до кризиса 15 тысяч евро в месяц, а после кризиса 12 тысяч, бастовали. Западные правительства шли на уступки, пока на уступки хватало денег. В Греции денег на умиротворение протестов уже нет, ситуация там взрывоопасная. А в России на сегодняшний день народный бунт маловероятен, хотя в Калининграде демонстрации были. И все равно пока у российских политиков больше места для маневра в ситуации кризиса экономики. Но, безусловно, систему социальных платежей необходимо укреплять и в России.


— Как вы оцениваете тенденции к пересмотру итогов Второй мировой войны в странах Восточной Европы и Прибалтики? И каково место этих стран в современном мире?  

— Прибалтийские страны были суверенными государствами короткий период времени, а затем вошли в Евросоюз. Им трудно осознать, что они добровольно отказались от суверенитета, который получили после окончания “холодной войны”. Они и ряд других стран Восточной Европы с большим трудом выстраивают свою идентичность. Западная Украина, Прибалтика жаждут иметь свой собственный исторический характер, своих героев. Они хотят, чтобы на них обращали внимание как на интересные объекты европейской политики. Они пытаются войти в историю как страны, долгое время находившиеся под сапогом советского солдата. Они не хотят вспомнить, что и у них были коммунистические элиты и что в том же вторжении в Чехословакию в 1968 году участвовали все страны Варшавского договора. Сейчас они эмоционализируют новейшую историю, выставляют себя жертвой. Это также способ получить больше поддержки от Америки.  

Попытки России заставить Прибалтику признать советский взгляд на историю контрпродуктивны. Разное видение истории — главная проблема отношений между Россией и Восточной Европой. Это раскалывает целые поколения. Сгладить ситуацию могут лишь диалоги между историками, которые попытаются выработать некую единую форму подачи исторических фактов, особенно для школьных учебников. Нельзя допустить, чтобы история использовалась как оружие сведения старых счетов.  

— Россия хочет усилить свое влияние на Западе, но при этом для нее важно и сотрудничество со странами в рамках Шанхайской организации сотрудничества. Нет ли здесь противоречия?  

— С этим противоречием Россия живет тысячу лет. Хороший пример — Александр Невский. Россия была оккупирована татарами, которым платилась дань. Запад предложил ему, князю Новгородскому, вместе разбить татар, после чего страна стала бы частью Запада, приняла бы католическую веру. Но Невский пошел против Европы, так как хотел сохранить ценности православия. Он понимал, что с татарами можно договориться, они не стремились разрушить православие. Может, он, будучи дальновидным политиком, знал, что его потомки лет через 200 все равно избавят страну от их гнета. А став частью Запада, Россия бы уже из него не вышла.

 Сегодня ситуация похожая. Я вижу, что лидеры России также размышляют: зачем нам идти в Европу, которая будет требовать подчинения западной цивилизации? Лучше договориться с Китаем, который не собирается уничтожать нашу самобытность и государственность. С ним мы будем на равных, сможем договориться.
Мне кажется, что сегодня Европа неадекватно оценивает процессы в России. Она зациклена на демократических ценностях, не думает о стратегической пользе союза с Россией. Европе кажется, что она сумеет разработать альтернативные энергоресурсы и стать независимой от России. Если это и возможно, то за огромные средства. Европе удобнее находить общий язык с Америкой, чем с непонятной и гордой Россией. Поэтому она не станет препятствовать, когда Россия будет уходить в Азию. Если это произойдет, за голову будет хвататься уже следующее поколение европейцев.