Я приехала в Чечню в начале октября, чтобы писать о работе Комиссии по примирению кровников под руководством Рамзана Кадырова. Мои друзья в Грозном обеспечили охрану. Глядя на два “калаша”, что лежали как братья-близнецы рядом со мной на заднем сиденье “Тойоты”, искренне недоумевала: зачем они?
Я была неправа.
Парламент в Чечне расположен в довольно странном месте — не в центре города, а почти на отшибе, на тихой улочке, по периметру он окружен высоким белым забором. “После войны целых помещений почти не осталось, поэтому отдали бывшее министерство сельского хозяйства, — объяснили мне. — Но сейчас рядом с президентским дворцом строится новое здание, так что скоро туда переедем”.
В выходные улицы в центре были перекрыты — футбольный матч. Отбиться от Жамолая мне не удалось. Он сопровождал меня и кадия Хаважа, духовного судью Шатойского района, в гости к кровникам.
Кадий Хаваж по дороге агитировал за ислам. “Представляешь, вот умрешь ты — и попадешь как правоверная сразу в райские кущи. Хочешь пить — чашка ко рту сама подлетит, кушать — рахат-лукум и всякие деликатесы появятся. Аллах все твои желания в один миг исполнит”.
— Какой кошмар, — ужаснулась я. — У меня не так много желаний, за день они успеют закончиться. И что потом делать в раю вечность?
Водитель улыбнулся. Я поняла, что у меня нашелся союзник, и спросила его: “А у вас какие просьбы к Аллаху, Жамолай?”
— Устал я. Хочется лечь и отдохнуть, ни от кого больше не бегать, никого не догонять, просто отоспаться, — у него была задубевшая, пропитанная солнцем и ветром кожа и настолько глубокие морщины около глаз, я еще подумала, что ему лет пятьдесят. Оказалось, всего 38.
— А воспользоваться приходилось? — кивнула я на автомат. Жамолай промолчал, будто не услышал вопроса. Мы с кадием пошли к кровникам, пили чай, ели мед, разговаривали около часа. Охранник вместе со своим “Кедром” ждал нас во дворе, как его ни уговаривали хозяева зайти. Я вынесла ему лепешку.
— Попозже съем, — усмехнулся Жамолай и засунул лепешку в бардачок.
Потом признался, что у него в тейпе тоже были кровники. Убили прадеда. Убийца уехал в Ингушетию, его искали много лет — не потому, что не могли найти, просто хотели, чтобы боялся. Многолетний нескончаемый ужас подчас страшнее ужасного конца.
— Если бы ты знала, как это надоедает — воевать, стрелять. Но иначе нельзя. Мужчина не имеет права быть трусом, да и семью кормить надо.
Больше мы с Жамолаем не разговаривали. Я торопилась. У нас было слишком мало общего. И Жамолай так и не успел рассказать мне о своей семье, о трех маленьких детях, жене, которая сейчас как раз на восьмом месяце беременности…
…Когда 19 октября боевики ворвались во двор парламента, он был одним из тех, кто оказал им сопротивление. Отстреливался до последнего. Никто так ничего толком и не понял. Мне сказали, что он умер сразу. Его осиротевшая семья получит теперь от премьер-министра целый миллион рублей.
Теперь ты уже абсолютно точно знаешь, исполняются ли в раю все желания, Жамолай…
