Когда страна не доросла
Как-то раз в начале ХХ века встретились два известных своим остроумием британских юриста — будущий лорд-канцлер Фредерик Смит и будущий лорд — верховный судья Гордон Хьюарт. «И кто это будет — мальчик или девочка?» — с притворной ласковостью спросил Смит, указав на огромное брюхо Хьюарта. Ответ будущего главного судьи звучал так: «Если это будет мальчик, я назову ребенка Джон. Если это будет девочка, я назову ребенка Мэри. Но если это будет, как я подозреваю, просто скопление газов, я назову «ребенка» Фредерик Смит».
Любой мыслящий гражданин РФ мечтает о скорейшем появлении в стране сильной, ответственной и цивилизованной оппозиции. Но шансы на что-то подобное в ближайшие годы равны вероятности того, что из чрева Гордона Хьюарта родился мальчик или девочка. Почему? Вот объяснение, которое мне кажется самым емким и убедительным.
«Когда мои друзья начинают спорить о либеральной идее, европейских ценностях и неспособности широких народных масс взять ответственность за свой исторический путь развития, я не могу удержаться и не напомнить им. Мы ожидаем гражданской сознательности и высоких моральных запросов от людей, которые стали досыта есть примерно 10—15 лет назад» — написала в апреле этого года публицист Александра Шевелева.
Иными словами, ребенок не может мгновенно стать взрослым. Можно, конечно, нарядить совсем маленького мальчика в строгий деловой костюм с галстуком и дать ему в руки ключи от машины и прочие взрослые цацки. Но машина после этого в самом лучшем случае на малой скорости врежется в ближайший дорожный столб. А ребенок все равно останется ребенком.
То же самое относится и к обществам. Как я уже не раз писал, перепрыгнуть через этапы исторического развития невозможно. Иллюзия возможности быстрых перемен каждый раз неизбежно заводит в тупик. «В 90-е годы у многих было ощущение, что дистанция, отделяющая нас от цели в плане политического устройства западного мира, вполне конечна, — объяснил мне этот феномен известный российский социолог, глава фонда «Общественное мнение» Александр Ослон. — Но в реальности нами было схвачено лишь все поверхностное. А на глубинное освоение нам по-прежнему требуются еще многие годы».
Существование сильной и ответственной открытой оппозиции, регулярная и безболезненная смена различных сил у власти — все это черты политической модели продвинутого уровня развития. Уровня, до которого современной России еще идти и идти.
Все это, конечно, вовсе не означает, что в России образца 2013 года невозможна жесткая политическая борьба и эффективная «оппозиционная деятельность». Возможна, еще как возможна. Но речь идет только о «деятельности и борьбе» в рамках полуфеодальных правил игры.
Приведу в качестве примера важный российский регион, внутреннюю политическую кухню которого волею судьбы я знаю очень хорошо, — Башкирию. Летом 2010 года Кремль принял принципиальное решение снять со своей должности многолетнего всесильного лидера республики Муртазу Рахимова. Чтобы смена власти прошла без сучка и задоринки, в столицу республики Уфу были без особого шума введены основные силы российских антитеррористических спецподразделений.
Не знаю, повлиял ли этот факт на что-нибудь или нет. Но сама процедура замены Рахимова на избранника Москвы Рустэма Хамитова прошла вполне себе спокойно. Однако взять ситуацию в республике под свой полный контроль Хамитову пока не удалось.
Реальная власть — это не в последнюю очередь контроль над финансовыми потоками. А после своей формальной отставки Муртаза Рахимов совершенно официально сохранил контроль над «благотворительным фондом» размером в несколько миллиардов долларов. Естественно, этот мощный ресурс стал весьма эффективно использоваться для сохранения политических позицией экс-президента.
Но в башкирском политическом покере есть еще и третий мощный игорок — бывший глава президентской администрации при Рахимове, а ныне крупный федеральный чиновник Радий Хабиров. В 2008 году президент Рахимов увидел в Хабирове своего потенциального соперника и с грандиозным скандалом изгнал его из республики.
Маневр удался лишь наполовину. Радий Хабиров получил важный пост в Москве и стал с удвоенной энергией воевать против своего обидчика. Снятие президента Рахимова с должности — не в последнюю очередь результат усилий Хабирова. Но и этот маневр удался лишь наполовину. Хабиров видел в себе единственного политика, способного в силу масштаба своей личности возглавить республику. Вместо этого должность досталась ранее никак не участвовавшему в башкирских политических играх федеральному чиновнику Рустэму Хамитову.
Сначала Хабиров и Хамитов пытались дружить. Но ввиду кардинальной разницы в интересах идиллия между ними скоро закончилась. Зато общность интересов бросила Радия Хабирова в объятия Муртазы Рахимова. Два политика, каждый из которых снял с должности другого, объединились в борьбе против нового президента Башкирии.
Это то, что происходит «внутри». А «снаружи» мы имеем острую борьбу башкирского филиала «Единой России» с республиканским же филиалом «Справедливой России». «ЕР» — это, естественно, вотчина официального лидера республики. А «СР» считается зоной неформального влияния Хабирова. Стоит ли удивляться, что эта партия постоянно жестко атакует президента Хамитова? Вот такая у нас получается «борьба партий».
Как скоро в России появятся партии, которые не будут «картонными декорациями» или проводником чьих-то личных амбиций? Я настроен очень скептически. С моей точки зрения, даже при наилучшем развитии событий мы говорим не о годах, а о десятилетиях. Любые попытки искусственно «цивилизовать» российский политический пейзаж, к глубокому сожалению, обречены на провал.
Почему я в этом уверен? Потому, что некоторые свойства человеческой натуры изменить абсолютно невозможно. Недавно я ужинал с влиятельным и ярким кремлевским чиновником. Мой визави рассказывал о страстном желании политической команды, к которой он принадлежит, изменить к лучшему политическую систему страны.
И делал это мой собеседник с такой убедительностью, что я ни на минуту не усомнился в его искренности. Но затем мы заговорили на другую тему. И у моего визави вдруг вырвалось: «Хочешь быть в оппозиции? Тогда переходи улицу только на зеленый свет светофора!»
За этим внешне безобидным замечанием скрываются совсем не безобидные вещи. В переводе с «чиновничьего жаргона» оно означает следующее: хочешь быть в оппозиции? Тогда приготовься к тому, что все твои действия будут рассматривать под микроскопом. И если будет найдет хотя бы намек на нарушение даже самого малозначительного закона, тебя мгновенно в наручниках притащат в казенный дом.
Означает ли это, что кремлевская политическая команда, к который принадлежит мой собеседник, сборище лицемеров? С моей точки зрения, дело не совсем в этом. Дело в том, что человек — это создание изначально несовершенное. Культовая певица времен моего детства Си Си Кетч пела среди прочего песню вот с каким названием — «Хорошие парни выигрывают только в фильмах».
Я считаю эту песню не только довольно милым образчиком поп-культуры, но еще и глубоким политическим наблюдением. Среди политиков, которые смогли забраться на самые вершины власти, бывают, конечно, самые разные люди. Иногда попадаются и отдельные одухотворенные личности, которые больше всего озабочены соблюдением прав оппозиции.
Но скажу страшную вещь. Такие личности не просто плохо кончают в карьерном отношении. Иногда они утягивают с собой вниз и подведомственное население. Пример хотите? Пожалуйста. Александр Керенский — председатель Временного правительства России в течение трех месяцев 1917 года. Керенскому, как известно, не раз предлагали принять на вполне законном основании жесткие меры против Ленина и Троцкого и таким образом предотвратить неумолимо надвигающийся государственный переворот.
Но премьер был слишком большим демократом, чтобы соглашаться на подобные предложения. Итог: бежавший из страны премьер-демократ впоследствии удачно женился на журналистке из Австралии, читал лекции студентам университета Стэнфорд в Калифорнии и окончил свои дни в ранге благополучного нью-йоркского обывателя в 1970 году. А вот власть в некогда возглавляемой Керенским стране на многие десятилетия оказалась в руках тех, кто, подобно Сталину, искренне считал: «Благодарность — это такая собачья болезнь».
Теперь приведу пример противоположного плана. Расскажу о двух фигурах, которые остались в истории не только как успешные политические лидеры, но и как большие моральные авторитеты. Президентские выборы 1940 года были уникальным событием в американской политической жизни. Кандидатом от демократов был такой политический исполин, как Франклин Рузвельт. Кандидатом от республиканцев был стремительно завоевавший абсолютно бешеную популярность политический новичок Уэнделл Уилки.
В России имя Уилки известно только узким специалистам. Но он оказал огромную услугу не только Америке, но и всему миру. Самой популярной политической идеей в США в то время было следующее: Америка ни в коем случае не должна иметь ничего общего с войной в Европе. Пусть европейцы сами разбираются со своим нехорошим Гитлером. А мы тут ни при чем! Помогать англичанам, которые в то время почти в одиночку воевали с Германией, ни в коем случае не следует!
Как я уже писал, отслуживший к тому времени два срока в качестве президента США Франклин Рузвельт тоже не был готов ввергать свою страну в кровавый мировой конфликт. Но Рузвельт активно критиковал Гитлера. И поэтому стратеги Республиканской партии активно бичевали его как «подлого поджигателя войны».
Чтобы максимально увеличить свой шанс выиграть выборы, Уилки следовало бы «настроиться на ту же самую волну». Но это противоречило его убеждениям. И Уэнделл Уилки занял сбалансированную позицию. Старательно забрасывая Рузвельта грязью — таковы правила политической игры, — республиканский кандидат упорно повторял: Гитлер — воплощение вселенского зла! Не вступая прямо в войну, мы должны помогать англичанам, чем мы только можем.
На этом лирическая часть рассказа о двух кандидатах в президенты США закончена. Зато начинается часть цинично-реалистичная. Знаете, как Уэнделл Уилки стал республиканским кандидатом в президенты США? С помощью методов, которые сложно назвать абсолютно моральными.
В то время основные кандидаты в американские лидеры выбирались не рядовыми избирателями на первичных партийных выборах, как сейчас. Все решалось делегатами на съездах партий. Так вот, партийный чиновник, отвечающий за распределение пропусков в галерею для зрителей в зал съезда Республиканской партии, был секретным членом команды Уилки. В теории этот чиновник — Самуэль Прайор — должен был равномерно распределить билеты между сторонниками Уилки и поклонниками других претендентов на роль кандидата в президенты.
На практике клаке этих других претендентов достались жалкие крохи. И когда в зале заседаний дело дошло до официального выдвижения кандидатов, зрительские трибуны взорвались от мощного крика: «Мы хотим Уилки! Мы хотим Уилки!». Считается, что именно это мощное психологическое давление заставило республиканских делегатов в конечном итоге отдать пальму первенства Уэнделлу Уилки. До начала съезда шансы Уилки на победу оценивались как довольно скромные.
Команда Рузвельта поступила еще проще и еще циничнее. Сам действующий глава государства перед съездом продиктовал следующее заявление, которое было прочитано на съезде Демократической партии: «Президент никогда не имел и по-прежнему не имеет никакого права оставаться на своем посту, бороться за этот пост, быть утвержденным в качестве кандидата на этот пост. Со всей серьезностью и искренностью президент желает сделать это ясным: делегаты съезда вольны голосовать за любого кандидата».
Прочувственные слова, вы согласны? Но когда на съезде дело дошло до выдвижения кандидатов, из всех репродукторов вдруг зазвучал чей-то многократно усиленный мужской голос: «Мы хотим Рузвельта! Мы хотим Рузвельта!» Позднее дотошные журналисты выяснили: член команды Рузвельта Томас Гэри сидел в радиорубке и дожидался условного сигнала. Но это «разоблачение» уже ни на что не повлияло. «Голос из ниоткуда» так ошеломил делегатов, что Рузвельт в первом же туре голосования сразу получил 86% голосов.
Возникает логичный вопрос. Получается, что даже самые великие и моральные западные политики демократического толка при любом удобном случае готовы втоптать в грязь «права оппозиции». Как же тогда на Западе возникла система, при которой оппозиционная партия регулярно становится правящей и наоборот?
Никакой загадки здесь на самом деле нет. Ребенок, если он здоров, растет и постепенно превращается во взрослого. Точно по тем же самым законам развивается и общество. Когда оно становится зрелым, участники политического процесса оказываются вынужденными изменить «правила игры».
Хотите пример, как это выглядит на практике? Без проблем. Англия образца 1830 года являла собой милый образчик «развитого феодализма». Нет-нет, формально все было тип-топ. Реальная власть принадлежала парламенту, в который регулярно проводились выборы. Но вот загвоздка. В предыдущие 60 лет большинство в парламенте почти всегда было у партии тори.
Как это достигалось? С помощью «избирательных технологий», которые многие нынешние российские политтехнологи наверняка сочли бы весьма остроумными. Если все несколько упростить, то для обеспечения вечной победы «правильной» партии требовалось всего-то категорически возражать против изменения границ избирательных округов. Это упорное «не могу поступиться принципами» привело к возникновению дивной ситуации.
Многие новые промышленные города с населением под миллион человек не посылали в парламент ни одного (!) депутата. Зато, например, избирательный округ Старый Сарум с XIII века имел право отправлять в палату общин целых двух «народных избранников». А теперь догадайтесь: сколько жителей осталось в Старом Саруме к XIX веку? Впрочем, лучше не пытайтесь. Все равно не догадаетесь: ни одного!
Еще в XVII веке все население города перебралось жить в Новый Сарум (Солсбери). Но в период выборов крупный местный феодальный землевладелец назначал нескольких своих крестьян-арендаторов «избирателями — жителями Старого Сарума». И те послушно «избирали» — того, на которого им указывали, конечно.
Британской политической элите такая «избирательная система» очень нравилась. Любые предложения провести избирательную реформу встречались в штыки. «Почему я должен терять право распоряжаться своим имуществом?» — искренне недоумевал, например, крупный землевладелец герцог Ньюкасл. Возможность реформы в своей речи перед новым парламентом в 1830 году категорически отверг и премьер-министр страны — знаменитый полководец герцог Веллингтон.
Но это категорическое «нет реформе» Веллингтона и привело к тому, что реформа стала явью. Как это вышло? А вот как. В течение предшествующих десятилетий структура британского общества постепенно менялась. Если использовать терминологию марксизма, то буржуазия стремительно крепла и стала все громче претендовать на свое достойное представительство в политической жизни страны. На это накладывалось и недовольство простых жителей Британии, по которым больно ударила ползучая смена экономического уклада в государстве. Дело-то происходило в период промышленной революции.
Речь Веллингтона стала катализатором массового всплеска общественного недовольства. Политическая элита Британии осознала: речь не идет об одномоментной вспышке гнева, которую можно подавить с помощью штыков. Речь — о кульминации многолетнего процесса бурления. Видный аристократ герцог Рутлэнд написал в частном письме: «Это мое твердое убеждение, что сейчас мы ближе к колоссальному взрыву, чем когда бы то ни было». «Колоссального взрыва» британская политическая элита не захотела. Уже в 1832 году радикальная реформа парламента стала явью.
Когда подобная «великая эволюция» грянет и в нашей стране? Как я уже сказал выше, с моей точки зрения, не скоро. Но не надо думать, что нынешнее поколение россиян не способно ничего изменить. Современный российский политический класс способен либо приблизить, либо отдалить дату «эволюционного рывка».
Любимые гири оппозиции
Осенью 2002 года министру иностранных дел России Игорю Иванову понадобилось срочно переговорить по телефону со своим британским коллегой Джеком Стро. Британский министр скоро вышел на связь. Но, услышав, видимо, странные посторонние шумы на другом конце трубки, шеф нашего МИДа поинтересовался: «Откуда ты разговариваешь?»
Ответ одного из главных на тот момент британских политиков звучал так: «Из полицейского фургона в моем избирательном округе. У нас здесь досрочные выборы в районный совет. И я хожу от двери к двери, уговаривая людей проголосовать за нашего кандидата». И тут Игорь Иванов произнес фразу, ради которой Джек Стро, собственно, и включил эту историю в свои мемуары: «Ах, Джек, у нас в России нет такой проблемы!»
Отсутствие проблемы — это обычно хорошо. Но в данном случае «отсутствие в России проблемы» — не просто плохо, а очень плохо. Британский министр лично стучал в тот день в двери рядовых избирателей не потому, что ему очень нравилось это занятие. Как честно написал сам Стро в своей книге: «В тот момент мне хотелось, чтобы у меня тоже «не было такой проблемы». Но у британского политика по большому счету не было выбора.
Как и в большинстве стран Запада, политическая власть в Британии передается снизу вверх. Чтобы вскарабкаться на самый верх властной пирамиды и удержаться на нем, политику приходится постоянно «окучивать» низы этой пирамиды. Как сказал бывший спикер палаты представителей американского конгресса Тип О' Нил: «Вся политика локальна».
В России по контрасту «вся политика глобальна». И оппозиции это касается ничуть не меньше, чем власти. Мало кто из «борцов с режимом» хочет смиренно лично стучаться в двери избирателей. Зато почти все хотят быть великими вождями, каждое слово которых на митинге восторженно ловят экзальтированные толпы поклонников. В результате большинство российских оппозиционных движений напоминает армию какой-нибудь банановой республики из юмористического рассказа начала ХХ века: 10 генералов, два сержанта и три рядовых. Мы имеем множество пирамид, в основании которых ничего нет.
Такое положение дел — первая мощная «гиря» на ногах оппозиции. Без избавления от этой «гири вождизма» никакое движение российской политики вперед, с моей точки зрения, невозможно. Тем более что вторая «гиря» на ногах оппозиции — прямое следствие первой.
Говорят, что генералы всегда уверены: будущая война обязательно будет повторением войны предыдущей. Точно так же из-за отсутствия живой связи с широкими массами населения нынешние лидеры российской оппозиции ориентируются на опыт оппозиционных трибунов из нашего прошлого. А кем были эти оппозиционные трибуны? Правильно, революционерами.
Вот и получается, что если бы, например, Алексей Навальный жил в 1917 году, то он чувствовал бы себя совсем как в своей родной эпохе. Призывы Навального к толпе в 2011 году идти на Центризбирком — что это, если не прямой отсыл к политической практике 1917 года?
Но вот правильно ли Навальный и его коллеги оценили смысл обращенного к оппозиции общественного запроса? С моей точки зрения, нет. Россия «наелась» революциями. У нас выработался условный рефлекс: революция? Значит, канализация скоро перестанет работать. А из магазинов исчезнут даже спички и хлеб.
События, происходящие за пределами российских границ, раз за разом свидетельствуют: наш условный рефлекс не врет. Возьмем, скажем, Киргизию, которая с каждой «революцией» становится все более бедной и нестабильной. Или обратимся к драме в Египте, которая разворачивается прямо на наших глазах.
В 2011 году свергли Мубарака. Народные массы ликовали. Два года спустя свергли сменщика Мубарака Мурси. И снова народные массы ликуют. Так ликуют, что уже мало у кого осталось сомнения: когда свергнут преемника Мурси, ликование тоже не будет знать границ. А страна тем временем все глубже погружается в пучину кризиса.
Революционный способ политических изменений, к сожалению, не столько решает старые проблемы, сколько создает новые. Чтобы преуспеть, российская оппозиция должна избавиться от «гири» революционного мышления. Взамен ей стоит взять на вооружение опыт британского политика времен великой парламентской реформы 1832 года Томаса Этвуда.
Успешный бизнесмен из Бирмингема, Томас Этвуд был одним из главных толкачей политической реформы. Но вот как он это делал! Этвуд постоянно продвигал идею: в борьбе даже за самое справедливое дело ни в коем случае нельзя прибегать к насилию. Основой промышленного роста в Бирмингеме тех лет в том числе и производство оружия. И про своего героя Этвуда в городе даже сложили песню: «Теперь мы делаем оружие против внутренних врагов. Но это оружие — интеллектуальное».
Почему я думаю, что примирительный настрой «имени Этвуда» в долгосрочном плане окажется эффективным там, где провалилась тактика революционного наскока? Потому, что изменение правил реальной политической игры в России нужно не только низам общества, как принято считать, но и верхам.
Да, сегодня элита поддерживает политическую модель, суть которой укладывается в формулу: «Путин решает все». Но при этом все дальновидные люди в элите прекрасно понимают все слабые места этой модели. ВВП — всего лишь человек. Допустим, что с ним что-то случится. И что произойдет с политической системой, единственным гарантом стабильности которой он является? Не факт, что нечто особенно хорошее.
Модель, при которой гарантом стабильность является не личность, а институты, является предпочтительной и с точки зрения элиты. Или, по меньшей мере, тех ее представителей, кто видит будущее своих детей и внуков в России, а не, допустим, на пляжах Майами.
Естественно, один из этих «институтов» — это оппозиция. Но оппозиция не митинговая и революционная, а играющая по примерно тем же правилам, что и партии власти. Вот как, например, это сработало в той же самой Англии. До 1923 года британская Лейбористская партия не считалась системной партией. Элита, которая до смерти боялась повторения в Британии русской революции 1917 года, воспринимала лейбористов чуть ли не как «младших братьев» Ленина.
Но уровень общественной поддержки лейбористов все рос и рос. А лидеры партии стали все чаще делать заявления с примерно таким смыслом: мы — ответственная политическая сила! Мы не собираемся устраивать революций! И вот в 1924 году британская элита пошла на «контролируемый политический эксперимент». Большинство в палате общин было у конкурирующих традиционных партий консерваторов и либералов. Но возможность сформировать правительство предоставили лейбористам.
Новое правительство во главе с премьером Рамсеем Макдональдом революцию устроить действительно не попыталось. И с тех самых пор лейбористы превратились в одну из двух британских «партий власти».
Если Россия когда-нибудь перестанет быть фактическим однопартийным государством, то произойдет это, скорее всего, примерно по лекалам британского сценария 1924 года. Революционеру-радикалу типа Навального власть никто не отдаст. А если этот условный революционер все-таки ухитрится захватить власть, то страна так и останется однопартийным государством. Изменится лишь название партии, но не суть политической системы.
Современная Россия по-прежнему находится в тисках системного политического кризиса. Но есть и проблески. Один из них — возвращение в нашу жизнь выборов. Да, пока эти возвращенные выборы имеют несколько фарсовый оттенок. Где это видано, чтобы кандидаты помогали своим конкурентам собирать необходимые для их допуска к выборам подписи? Абсурд!
Однако эволюция, в отличие от революции, — дело очень и очень неспешное. Главное, чтобы она шла в правильном направлении. Только тогда у страны появится шанс, что однажды новая оппозиционная волна родит не «скопление летучих газов», а что-то важное и существенное.
Как Навальный проходил регистрацию, а затем попал в автозак
