За эти 5 лет о происходящем Следственном комитете при прокуратуре, и его преемнике — СКР, я написал бессчетное количество материалов: более 50, как не без гордости заявил Александр Бастрыкин на встрече с главными редакторами.
Встреча эта происходила летом в разгар очередного скандала вокруг СКР, когда зам. главного редактора «Новой газеты» Сергей Соколов заявил, что в отместку за критическую публикацию Бастрыкин вывозил его в лес и угрожал всеми карами — вплоть до убийства, которое он сам же и будет потом расследовать.
После публичных извинений Бастрыкина, который де-факто признал обвинения Соколова (даже и лесок, от которого он сперва открещивался, нашелся) история, стоившая бы карьеры любому чиновнику в любом другом государстве, сама собой рассосалась. Большинство деталей ее так и остались неозвученными широкой публике.
Я мог бы рассказать об этом подробнее; но не могу.
Во время памятной беседы в лесу глава СКР объявил Соколову, что до него в аналогичный «лесок» вывозился и автор этих строк. Якобы, мне там популярно все объясняли и я (цитата дословная) «заткнулся».
Что ж, делать нечего. Придется заткнуться.
Именно поэтому к
Если в
При этом количество самих следователей (а значит, и бюджетных средств) увеличилось, напротив, в те же 2,5 раза. Но количество, увы, не всегда переходит в качество...
Не услышите вы от меня ни слова и про абсолютную бесконтрольность, царящую в СКР. В результате проведенной реформы комитет оказался неподнадзорным никому, кроме себя самого. Максимум, на что способны теперь прокуроры — отменить в течении 2 суток постановление о возбуждении дела или отказаться от утверждения обвинительного заключения. Жаловаться гражданам на следователей — можно исключительно их начальникам.
Генпрокуратура не вправе даже проверять финансовую дисциплину и соблюдение федерального законодательства в СКР. Как написал весной Бастрыкин Юрию Чайке, на его ведомство не распространяется «так называемый общий надзор», ибо по своему правовому статусу СКР равен президентской администрации и Счетной палате, и «вмешательство в управленческую деятельность федерального государственного органа со стороны надзорного органа недопустимо». (То есть — МВД или ФСБ проверять прокуратура может, а СКР — ни-ни.)
К чему приводит такая бесконтрольность, помноженная на кадровый голод, объяснять не надо. В разных регионах страны то и дело вспыхивают скандалы со следователями, превратившимися в наместников Бога на земле.
Последнее ЧП произошло неделю назад в Пестравском районе Самарской области, где двое граждан, находясь в пьяном угаре, устроили стрельбу в кафе, ранили 7 человек и скрылись. Как впоследствии оказалось, перед этим стрелки изрядно погуляли на дне рождении следователя местного межрайотдела СКР Романа Ливинского.
А наутро никто иной, как их собутыльник Ливинский приехал на осмотр места происшествия, и с ходу начал фальсифицировать материалы. Оперативные службы зафиксировали его телефонный контакт с одним из сбежавших преступников. Только после поднявшегося скандала Ливинский был отстранен от дела.
Впрочем, я не буду писать о снисходительном отношении руководства СКР к своим подчиненным, заподозренным в неблаговидных делах. Например, об эпопее с бригадой «важняка» Олега Пипченкова, которая была отправлена в Санкт-Петербург для расследования похождений Кумарина-Барсукова, а в итоге занялась самым настоящим рейдерством. Генпрокуратура направила в СКР 30 (!) представлений с требованием возбудить дела против сотрудников бригады, но в итоге, когда один из пипченковских следователей попался на взятке, группу просто расформировали.
Руководителю подмосковного управления СК Андрею Маркову, также заподозренного во взятке, повезло больше: служит он до сих пор.
Проблема в том, что возбуждать дела в отношении сотрудников СКР может только СКР. Начальники единолично определяют, карать им или миловать своих подчиненных. Но как быть, если речь идет о самих же начальниках?
До сегодняшнего дня никто так и не начал проверку законности чешского бизнеса и вида на жительства генерала Бастрыкина. Но об этом — я также не рискую теперь говорить.
Как и о развале наиболее громких коррупционных дел, которые еще вчера СКР высоко поднимал на свой щит. С выходом на свободу последнего арестанта по «игорному делу», бывшего одинцовского прокурора Романа Нищеменко на этой эпохальной истории можно окончательно ставить крест.
Дело рассыпается на глазах. Фигуранты отказываются от своих показаний. А никаких других доказательств, кроме протоколов допросов, у следствия нет.
Это еще одно нововведение Александра Бастрыкина: если раньше для того, чтоб доказать факт взятки, требовались прямые улики (задержание с поличным, записи разговоров, меченые деньги), то теперь — достаточно лишь одних показаний: «я, Иванов, передал 2 года назад Петрову взятку». Этого хватает и для возбуждения дела, и для ареста.
Почти 59% всех уголовных дел, рассмотренных судами в прошлом году, прошли в так называемом «особом порядке». Это означает, что обвиняемый признал себя виновным и дело слушается по ускоренной процедуре: без исследования доказательств, изучения материалов, допроса свидетелей. Нечто подобное практиковал когда-то Вышинский: признание — есть царица доказательств.
Налаженный конвейер фабрикации дел — практически не дает сбоев. Человеку, попавшему за решетку, гораздо проще оговорить себя и получить условный срок, нежели воевать с системой. Количество дел в особом порядке растет год от года.
Конечно, находись во главе СКР менее своеобразный человек, нежели Александр Бастрыкин, все эти законодательные заковыки были бы не столь заметны и вопиющи. Но...
Однако об этом — вы тоже не услышите от меня ни слова. В противном случае — меня вновь ждет дорога в «лесок», а мне этого страшно не хочется.
Страшно — пожалуй, слово ключевое...
С юбилеем вас, дорогой Александр Иванович!
