Шанс стать Горбачевым появился у Владимира Путина. Причем Горбачевым не в положительном, а в самом отрицательном смысле этого слова. Одной из главных причин крушения Союза в эпоху Михаила Сергеевича стала неспособность союзного центра разрулить волну разборок между разными регионами и национальностями. А сейчас ВВП — пусть в несомненно меньшем масштабе — столкнулся с тем же самым вызовом, с которым не сумел справиться Горбачев. Лидер Чечни Рамзан Кадыров объявил о претензиях своей республики на территорию, которую сейчас контролируют власти соседней Ингушетии.
За всю свою жизнь я целых два раза был на Северном Кавказе. В свите премьера Кириенко я провел несколько часов в Ингушетии. А в свите премьера Примакова — те же самые несколько часов в Северной Осетии. Поэтому не буду корчить из себя эксперта по региону. Я понятия не имею, у какой именно северокавказской республики есть «неоспоримые исторические права» на Сунженский и частично Малгобекский районы. Зато я очень хорошо понимаю, к чему может привести подобный территориальный конфликт, если его вовремя деликатно не разрулить.
На днях Европа была изумлена историей азербайджанского офицера Рамиля Сафарова. Обучаясь в 2004 году на курсах НАТО «Партнерство во имя мира» в Будапеште, он топором зарубил своего сокурсника — спящего армянского офицера Гургена Маркаряна.
В последний день этого лета Сафарова экстрадировали из Венгрии в Азербайджан — отбывать пожизненное заключение на родине. Однако в Баку узника не только сразу помиловали, но и повысили в звании и наградили.
Судя по их заявлениям, политики из Венгрии и других стран НАТО такого исхода дела Сафарова не ожидали. А вот я его воспринял без тени удивления. Скажу больше: я уверен, что подобные истории будут периодически случаться в течение еще многих лет. И виновато в этом в первую очередь политическое руководство Советского Союза середины правления Горбачева.
Когда в 1987 году между Баку и Ереваном начал раскручиваться конфликт из-за Нагорного Карабаха, отношения между азербайджанцами и армянами были пусть далеко не сердечными, но вполне сносными. Во всяком случае, представители двух народов относительно мирно жили рядом. Например, из 1,7 миллиона жителей азербайджанской столицы Баку 200 тысяч составляли армяне.
Но союзный центр не сумел занять никакой твердой и внятной позиции по поводу конфликта из-за Нагорного Карабаха. Горбачев пытался действовать по принципу «и нашим, и вашим» и в результате вызвал возмущение обеих сторон. И вскоре контроль над ситуацией был безвозвратно потерян. Одно кровопролитие приводило к другому. Мирное сосуществование сменилось жгучей взаимной ненавистью и страстным желанием отомстить.
Война между двумя республиками закончилась в 1994 году. Однако на ментальном уровне она продолжается до сих пор. Рамиль Сафаров, убивая своего сокурсника, считал, что его действия совершенно оправданны. Вот что он сообщил на допросе в венгерской полиции: «Армяне оккупировали место моего рождения 25 августа 1993 года. Это случилось в день моего рождения. Я не знаю, сколько человек погибло в то время. Но думаю, что много. Это было время, когда я потерял часть своих близких родственников... Мой единственный мотив — воевать против армян и убить их в максимально большем числе».
Принципиально воздержусь от комментариев вышесказанного. Это один из тех случаев, когда цитата говорит сама за себя. Повторю лишь еще раз свою главную мысль: если бы в 1987 году московские начальники вели себя по-другому, то кровь в 2004 году в Будапеште вполне могла бы и не пролиться.
Территориальный конфликт между Чечней и Ингушетией, на мой непросвещенный взгляд, естественно, не имеет такого потенциала насилия, как кризис из-за Нагорного Карабаха. Даже ставить рядом эти два спора, откровенно, не очень удобно и правильно. Ингуши и чеченцы — родственные народы с одной и той же верой и очень близкими языками.
Но сам факт официального территориального спора между Грозным и Магасом (столица Ингушетии) — это очень опасный сигнал. А то, что этот спор ведется в публичном пространстве, — уже крупная недоработка федерального центра.
Северный Кавказ — регион с неимоверным количеством потенциальных политических бомб. Если в активную стадию перейдет хотя бы один территориальный конфликт, сразу же «расконсервируются» и другие.
Если Чечня может открыто и настойчиво претендовать на ингушские районы, то почему та же Ингушетия не может требовать у Северной Осетии спорных земель Пригородного района? А ведь рядом есть еще и Дагестан с его многочисленными внутренними конфликтами различных этносов. Одним словом, на тему потенциально возможных территориальных споров страшно даже фантазировать.
Как лидер России Владимир Путин всегда играл на контрасте со своими предшественниками Горбачевым и Ельциным. Мол, они потеряли управляемость — в том числе на Кавказе, а я ее восстановил. Конечно, хваленая путинская управляемость на Кавказе в силу самых разных причин — объективных и субъективных — всегда была своего рода условностью. Но сейчас речь идет о возможности перехода ситуации в регионе в качественно новую негативную стадию.
Настало время, когда ВВП обязан не на словах, а на деле доказать: он и вправду не Горбачев. Не собираюсь говорить о том, как именно Путин может и должен это сделать. Споры подобного рода — по крайней мере, на их раннем этапе — лучше всего решаются не под прицелом телекамер, а в кулуарной тиши. Однако от решения — и желательно максимально быстрого — этого вопроса Владимир Владимирович никуда не уйдет. В противном случае ему лучше сразу менять фамилию.
