Первая колонка с таким подзаголовком вышла в «МК» в феврале. Тогда вашингтонский тур писательской братии — лауреатов и финалистов премии «Дебют», представлявших за океаном свои книги на английском, — сопровождался коллективной истерикой насчет «руки Госдепа». Помню, как сгрудились мы вокруг ноутбука в гостинице, внимая лужниковской речи Владимира Путина, в которой он призывал всех «не заглядывать за бугор и не ходить налево». Причем в тот памятный день он натурально орал...
Времена года менялись стремительно. И как минимум два вида одежды — на погоду американскую и нашу — в мае—июне тащить с собой не пришлось. Пара дней в Москве накануне старта за океан также отличались новизной. В первый день я успел застать лагерь перед высоткой на «Баррикадной», во второй день — тот же лагерь, но уже на Арбате. А своего рода символом тех дней стали для меня тонированные «пазики». Никогда не встречал у себя в Уфе это сугубо мирное орудие труда водителей-маршрутчиков с тонированными стеклами...
Из этого вавилонского столпотворения мы вылетали в Нью-Йорк, чтобы поучаствовать в двух мероприятиях. Во-первых, в American Book Expo, почетным гостем которой была Россия. На книжной ярмарке все было как всегда. Дмитрий Быков, исполненный презрения к условностям, ходил в колониальном прикиде — шорты, сандалии, футболка — и даже, говорят, на одном из выступлений так смачно почесывался, что рухнул со стула. Когда он являлся в таком виде на торжественные приемы, например в российское консульство, это было даже забавно: коренной американец, потомок русских князей, шипел с сильнейшим акцентом, что он бы на порог не пустил за такое хамское нарушение дресс-кода, а официальная Российская Федерация в лице чиновников разного ранга спешила заключить «гражданина поэта» в свои объятия...
Во-вторых, мы — добрый десяток начинающих прозаиков, критиков, поэтов и драматургов, а также примкнувшая к нам координатор «Дебюта» Ольга Славникова — участвовали в фестивале русского искусства, устроенном американской некоммерческой организацией «Causa Artium».
Но самое интересное в нынешних условиях было другое. Мы улетали из столицы, в которой набирал силу «Оккупай», разбегаясь от Абая по паркам и скверам, перефразируя Маркса — призрак бродил по Москве, и всем интересно было, чем, как и когда это кончится. Это было что-то абсолютно новое. Друг, вот уже несколько лет живущий во Франции, деловито интересовался в переписке: «#оккупайуфа проходит сейчас где-то?» — и я терялся с ответом, потому что бог его знает, что там изменилось в Уфе в эти насыщенные несколько дней...
И вот мы летели в Нью-Йорк — родной город движения «Occupy», и неизбежны были вопросы: а как у них? Чем закончилось? Или не закончилось? Про акцию «Occupy Wall Street» мы слышали еще в феврале, правда, никто из аборигенов так и не смог тогда внятно объяснить ее суть, да и тогда уже нам говорили, что «акция заканчивается». Неудивительно, что те из нашей писательской братии, кто был не чужд политической журналистики, рвались на Уолл-стрит, чтобы увидеть все своими глазами, а задумчивый Сергей Шаргунов в самолете над Атлантикой был похож на Ленина в 1907 году, который (в каком-то фильме) в европейских интерьерах эффектно мучился вопросом, погибла ли революция.
На саму Уолл-стрит, кстати, и соваться незачем. Стекольные громады (почему-то никто не хочет признать, что большинство нью-йоркских небоскребов уродливы, а старые башни на западной стороне Центрального парка заставляют задуматься, почему столько споров вызывали сталинские высотки: здесь вся та же вычурность, но никто не проводил никаких кампаний «по борьбе с излишествами»). Менеджеры, спешащие на обед. Сброшенные пиджаки. Жара.
Протест же развернулся в Зуккотти-парке, рядом с местом, где стояли башни-близнецы. Здесь тоже, кстати, задумаешься. Улыбчивые адепты туриндустрии в фирменных синих футболках «9/11». Арабские семьи, снимающиеся на фоне стройплощадки. Дедок, продающий туристам альбомы с портретами погибших пожарных. В Нью-Йорке вообще культ пожарных. Из их проезда по улицам устраивается целое шоу: на корме каждой машины, сверкающей мириадами огней, полощется большой американский флаг, сирены настроены на какую-то запредельную громкость, а в сувенирных лавках календари с мускулистыми торсами полуобнаженных огнеборцев стабильно пользуются спросом...
Ну так мы отвлеклись. Зуккотти-парк.
Один в один сквер на «Баррикадной» — не больше, только полон отдыхающими туристами. А где же протест? Неужели-таки революция погибла? Но нет! Мы радостно кинулись к последнему из могикан — парню студенческого вида, раздававшему листовки, лицо которого было отчего-то закрыто платком.
(Наверное, столь же радостно кидались советские журналисты к какому-нибудь одиноко голодавшему у Белого дома доктору Хайдеру. Потом советские журналисты устали изображать масштабные протесты против американской военщины, а фрики-одиночки у Белого дома так и не перевелись. В феврале мы застали там палатку со спящей внутри пожилой дамой, в рукописных плакатах фигурировал 1981 год, и выглядело все это (и дама) так, как будто с
Последний герой «Occupy Wall Street» порадовался гостям из России, надавал листовок, а в какой-то момент начал оживленно махать куда-то за наши спины. Оглянувшись, мы увидели полицейский седан и уже предвкушали зрелище в московском духе, но нет. Полисмены на парня не реагировали. А махал он каким-то знакомым из черного джипа, остановившегося на светофоре...
В листовке анонсировался, в числе прочего, и велопробег протеста, которого так никто и не увидел. Был адрес официального сайта «Occupy» (интересующимся: nycga.net). Сайт оказался больше похож на деловитый ресурс какой-нибудь концертной кассы, нежели на последний бастион сопротивления. Вечером в гостинице я накатал электронное письмо, желая задать самым стойким героям «оккупая» несколько вопросов, но мне никто не ответил.
Протест в Америке не умер и не жив. Он существует в какой-то своей, параллельной реальности, как Летучий Голландец. Периодически возникает на улице ниоткуда и исчезает в никуда, и лучше всего это иллюстрировала сцена, которую я наблюдал на Пятой авеню, возле Национальной библиотеки.
Внезапно появилась колонна, человек в пятьдесят, которая била в какие-то импровизированные барабаны и гордо несла черное полотнище с единственным словом «Occupy». (Occupy что?) В хвосте колонны колыхалось какое-то зеленое с золотым знамя, походившее на флаг условного государства а-ля фильм «Диктатор» с Сашей Бароном Коэном. Прохожие не обращали на колонну особого внимания, а она исчезла так же внезапно, как появилась. Спустя несколько дней прозаик Арслан Хасавов наткнулся на что-то подобное в районе Таймс-сквер и даже влился ненадолго в это шествие-призрак, покричал традиционные российские лозунги, на что никто в колонне не отреагировал, и так же изумленно из нее выпал.
В общем, сложилось мнение, что сравнивать Америку и Россию в деле «Occupy» — занятие неблагодарное. Там по-другому — всё и во всем. Почти не остается места, чтобы развить эту странную мысль, но американское общество разобщено настолько, что единой страны в нашем понимании во многом не существует. (Так что когда их дипломаты говорят, что «мы не можем ратифицировать такое-то соглашение, потому что такие решения принимает каждый штат, а не страна», это не только хитрость.) Это у нас то всем скопом крушат КПСС, то кидаются обожать Путина, то дружно идут на Болотную. В американском обществе всё это вместе — и ничего в отдельности.
Такая разобщенность — совсем не обязательно плохо. Как писал Аркадий Аверченко, «бритва может резать бумагу, дерево, тело, все твердое, все определенное — но киселя разрезать бритва не может. Бритва входит в кисель, легко разрезывает его, как и всякий кисель, и кисель снова сливается за ее спиной в одну тягучую, аморфную массу». Так что, кажется, Америка защищена как от массовых протестов, так и от массовой мобилизации на почве какой-либо идеологии.
В дни American Book Expo в этой стране умер ее же классик Рэй Брэдбери. Мне показалось, что эта новость живо обсуждалась только в российской делегации. И сколько я ни прислушивался к разговорам тамошней писательско-издательской публики, имя Брэдбери, по-моему, не прозвучало ни разу. Не потому, что все такие невежды. А потому, что перед нами было сто тысяч разных Америк.
В любом случае нам оставалось одно: прихватив свои уставы, валить из чужого монастыря.
