Пригласили во Львов прочитать лекции по журналистике. И в непростое место пригласили — во Львовский католический университет. Непростое в том смысле, что читать лекцию, теоретически хотя бы, требовалось по-украински. В принципе в этом трудности нет — украинский, причем его галицкое, западное наречие, — мой родной язык, ведь я родился во Львове, однако практически вся взрослая жизнь прошла в России. Думаю по-русски, на украинский теперь надо переводить самого себя.
Пришел в аудиторию: сидят молодые ребята, уже имеющие образование — кто высшее, кто среднее. Но теперь учатся здесь на журналистов. Сделал вступление по-украински, предупредил, что могу сбиваться и искать слова.
А они вдруг хором, по-русски: «Да читайте как хотите! Можно и по-русски, нет проблем!». Оказалось, что русский знают все, но воспринимают его не просто как язык соседа, а как необходимую часть своей культуры — точно так же, как английский. И когда мы перешли к дискуссии, то задавали мне вопросы на чистом русском, показывая его прекрасное знание, лишь чуть тормозя иногда, чтобы подыскать необходимое слово.
Тут важно понять вот что: эти молодые львовяне в СССР никогда не жили, Россия от Львова далеко, в быту использовать русский им не приходится никогда. Но все было именно так, как я рассказал, что меня как-то тепло поразило, ибо когда я в России — то защищаю свою Украину, а когда приезжаю в Украину, то становлюсь таким российским патриотом, что Путин с Медведевым отдыхают. И тут ничего удивительного нет, потому что у каждой страны, у каждого народа своя правда, но когда ты знаешь оба народа и обе эти правды, то как бы стараешься обе эти позиции примирить, чтобы помирить.
Куда более удивительно, что никого теперь в Украине с Россией мирить не надо. Я не знаю, что произошло — возможно, просто время лечит, возможно, наиболее отчаянные политические фрики в обеих странах поняли, что их идеи народом не поддерживаются, и чуть успокоились, но во Львове мне было комфортно. И дело даже не в красоте этой жемчужины, где на каждом углу кафешка, где восстановлен исторический центр и бродят толпы туристов, в том числе из России. Важно другое — отношение к русским тут ровное и дружелюбное, точно такое же, как к англичанам, полякам, чехам и всем остальным, кто приезжает как турист, чтобы потратить свои четыреста долларов (это приблизительная сумма, которую турист, кроме гостиницы, тратит на весьма недорогие львовские удовольствия).
Чего греха таить, я проверял львовян на «антирусскость»: задавал разным людям один и тот же вопрос на улице по-русски, но с разными акцентами — «как коренной москвич» и «как киевлянин» — это у меня легко получается. Результат был одинаковый: вежливый ответ либо по-русски, либо по-украински. И последний вариант совсем не потому, что вам «не хотят» ответить по-русски, просто человек его не знает, но ему кажется, что вы его поймете.
Понять этого человека можно — СССР давно нет, он вырос в родной украиноязычной среде, практики русского языка нет, но тем не менее он все понимает, ибо дома у него, в кабельных сетях, ровно тот же набор русских каналов, которые смотрят в Москве. И обижаться на этого львовянина нет смысла, точно так же, как нет смысла обижаться на ньюйоркцев, если вы туда приехали, а они не знают русского.
Скажете, некорректное сравнение? Отнюдь, вполне корректное: другая страна — это всегда другой, свой, родной язык. Посему это даже очень здорово, что русский на Западной Украине понимают, принимают и без проблем с вами на нем говорят. Или хотя бы стараются — ведь туристы из России украинского не знают вообще. Поэтому, как советует Жванецкий, «за кефир отдельное спасибо!».
Потом меня начали таскать на разные интервью, и я все ждал, когда меня будут спрашивать про Бандеру и Шухевича — мне казалось, что это будет главный вопрос, чтобы что-то такое «разжечь» — Львов все-таки! Однако про них меня упорно не спрашивали — спрашивали про Россию, про власть и оппозицию, будет ли Путин «закручивать гайки». Информированность львовских журналистов о российских событиях поразительна, причем не потому, что они «готовились к интервью», а просто потому, что им Россия интересна. Я упоминал некоторые фамилии, которые и рядовой москвич-то не сразу вспомнит, — а они знали, кто за этими фамилиями стоит.
А потом львовские журналисты говорили: «Ну про Бандеру мы вас спрашивать не будем. Понимаем, что вам неудобно отвечать...». Но я говорил, что «удобно», и с охотой отвечал, потому что мне хотелось ответить.
Я говорил, что у каждого народа свои герои, но почитать этих героев следует так, чтобы не оскорбить соседа. Я объяснял, что для россиянина сотрудничество с нацистами не имеет полутонов — слишком была кровавой эта война. Я напоминал, что и в России есть подобный персонаж — генерал Власов, но какие бы цели он перед собой ни ставил, общественная мораль вынесла ему однозначный приговор — а общественная мораль существует.
Я напоминал журналистам, что в России нет шествий и праздников в память Сталина, — то есть многие его любят и почитают, но шествий именно в его честь нет, ибо ими ты можешь оскорбить соседа, который потерял в сталинских репрессиях всех родных. И я бы первый был против такого просталинского праздника, потому что голодомор, величайшая трагедия украинского народа, случилась именно из-за него. И тут россияне ведут себя корректно и вполне по-европейски — фанаты Сталина есть, но шествий во славу Сталина нет. И если Украина в перспективе стремится в единую Европу, то политическая толерантность должна главенствовать и в этом тонком вопросе — не может быть всенародным героем тот, кого этим героем не признает вся нация.
На этом во многом и погорел Ющенко.
Я говорил именно такие слова, но мне никто не возражал. И что важно, мне не возражали не из вежливости, а просто потому, что моя точка зрения была одной из многих, которыми бурлит и болеет сегодня украинская политика. Но главная болезнь прошла — Украина вполне ощущает себя независимой, и к крикам радикалов: «кровавые руки злобной России тянутся к ее горлу» — относится с улыбкой снисхождения. Что поделать, в любом обществе, по статистике, два процента радикалов, и их на Марс не отправишь. Однако, и это надо с радостью признать, украинское общество оказалось устойчивым к антирусским фобиям. Как только из России прекратились крики «завтра отберем Крым» — все сразу успокоилось.
Я провел во Львове три насыщенных дня, гуляя среди разноязычной толпы и чувствуя себя реальным европейцем — такая атмосфера у этого города. Еще взял интервью для «Эха» у львовского мэра — Андрея Садового. Это молодой человек из бизнеса, сейчас у него голова болит о том, как успеть построить все сооружения к чемпионату Европы по футболу — во Львове пройдет несколько матчей. «Раньше воду давали по четыре часа в день, а теперь круглосуточно у нас вода, а подаем мы ее за сто двадцать километров! — гордо говорит он. — А еще у нас открыли почти полторы тысячи кафе!..» У него те же проблемы, что и в любом российском городе — тарифы, транспорт, занятость населения...
По дороге в аэропорт мы проехали мимо величественного собора, недалеко от которого стоял памятник Бандере — его фигура на фоне мраморной П-образной штуковины, смысл которой из машины был не очень понятен. Памятник как памятник. Возле него не стояли толпы фанатов, не было кучи цветов. Честно говоря, на него можно было не обращать внимания, а если не любишь этого персонажа — просто отвернуться.
Однако я с внутренней радостью подумал, что в Москве нет и, видимо, никогда не будет памятника Сталину. И украинцы не будут с огорчением осознавать, что россияне поклоняются человеку, который уничтожил миллионы своих сограждан, в том числе самых близких и родных — украинцев. И в этом смысле моральной зрелостью российского общества можно лишь восхититься.
