Совсем недавно он, уже в статусе премьера, напомнил об этом, заявив: “Все должны соблюдать закон. Это совершенно очевидный факт. Если вы помните, я еще в начале 2000-х годов говорил о диктатуре законов. Я до сих пор считаю, что это правильное словосочетание. Имеется в виду соблюдение закона всеми: и властями, и рядовыми гражданами, представителями различных органов власти и управления”.
Казалось бы, что в этом неправильного? Разве “диктатура закона” не является калькой с известного английского выражения the rule of law, столь любезного либералам?
Не всегда и не обязательно. Национальный лидер небезосновательно употребил слово “закон” во множественном числе. Законов в России много — более 2800 одних только федеральных, а есть еще региональные и местные. Значительная их часть — не менее трех четвертей — была принята или существенно изменена за последние 12 лет. Некоторые из них противоречат друг другу, а некоторые даже Конституции и международному праву. Все они были приняты законодательными органами разного уровня, и лишь Конституция Российской Федерации была одобрена на всенародном референдуме.
Закон — проявление власти и ее инструмент. При этом Конституция России называет “единственным источником власти в Российской Федерации ее многонациональный народ” (ст. 3), а высшим проявлением воли народа — референдум. Не нужно напоминать читателям, что в России проведение референдумов по инициативе граждан с 2004 г., когда была принята ныне действующая редакция № 5-ФКЗ “О референдуме Российской Федерации”, практически невозможно. Не вполне благополучно обстоит дело и с выборами: в условиях ограниченного числа партий и отказов в регистрации новых складывается ситуация, в которой парламент не слишком репрезентативен.
По итогам прошлых выборов в Государственную думу (на которых проголосовали за различные партии 63% граждан, имеющих на это право), причем голоса 7,2% из них не были приняты в расчет, так как соответствующие партии не преодолели 7%-ный барьер, “Единая Россия” получила конституционное большинство на основе 64,3% поданных за нее голосов, что составляло 40,9% от общего числа зарегистрированных избирателей (рассчитано по: http://www.cikrf.ru/banners/elect_duma/results/index.html).
Это большинство позволило принять законы и нормы, прямо противоречащие многим статьям Конституции. Разрешительный механизм организации митингов и собраний идет вразрез со ст. 31, дающей гражданам право на них; создание госкорпораций — со ст. 34, запрещающей экономическую деятельность, направленную на монополизацию; инструкции службы судебных приставов об ограничении выезда из страны — со ст. 27, гарантирующей право каждому свободно выезжать за пределы России, и т. д. Даже методы создания Народного фронта очевидно не конституционны, ибо “никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребыванию в нем” (ст. 30, п. 2). Но создателей всех этих конструкций не приводит в чувство и ст. 55, провозглашающая недопустимость “издания законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина”.
Таким образом, возникают сомнения в том, в какой степени многие действующие в Российской Федерации законы реально порождены волей многонационального народа России и соответствуют ей.
Однако все это — лишь “количественная” проблема, отражающая степень народного представительства. Есть, однако, и “качественная”. Ст. 18 Конституции РФ утверждает, что “права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими; они определяют смысл, содержание и применение законов”. Ст. 55, п. 1 говорит также, что “перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина”, а ст. 15 — что “общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы”.
Добавим, что поползновения Совета Федерации в отношении статуса решений Европейского суда по правам человека прямо противоречат ст. 46, п. 3, утверждающей, что “каждый вправе в соответствии с международными договорами Российской Федерации обращаться в межгосударственные органы по защите прав и свобод человека, если исчерпаны все имеющиеся внутригосударственные средства правовой защиты”.
Круг замыкается. Оказывается, что права человека, оговоренные в Конституции, не должны ограничиваться, и даже если они и не оговорены, но защита их обозначена в международных обязательствах России и подписанных ею договорах и конвенциях, то должны соблюдаться столь же неукоснительно.
Вывод очевиден: истоки современной правовой системы лежат в совокупности фундаментальных прав человека, в большей своей части закрепленных в Конституции РФ или предполагаемых ею, тогда как комплекс наших законов обусловливается прежде всего интересами и потребностями правящей политической элиты и модифицируется ею по своему усмотрению (достаточно напомнить, что ни одни парламентские выборы в Российской Федерации не прошли по тем же правилам, что и предшествующие, — абсолютный рекорд политической “стабильности”, достойный Книги Гиннесса).
Закон становится не воплощением, а отрицанием права или — в лучшем случае — мало с ним соотносится. Законы, таким образом, вполне могут быть неправовыми.
Справедливости ради надо сказать, что Российская Федерация — отнюдь не единственная страна в мире, в которой наблюдается подобная разобщенность законов и права. Их противоречивость — главная дилемма нашего времени. Носителем суверенитета в цивилизованных странах признан народ, а фундаментальным принципом функционирования государства — соблюдение прав человека; однако сплошь и рядом политический класс стремится узурпировать власть народа и урезать его права, в том числе и посредством процедуры законотворчества.
Дилемма эта в большинстве случаев разрешается изменением несовременных систем управления государством, происходящим где организованным, а где и стихийным образом. При этом стоит заметить, что все масштабные политические трансформации — от перестройки в СССР до нынешних мятежей в Ливии или Сирии — не могут расцениваться как посягательства на основы конституционного строя, потому что вполне могут быть обоснованы борьбой за практическое утверждение попранных конституционных норм. Демонтаж сложившейся в современной России политической системы — системы, в которой законопоклонники доминируют над правозащитниками, — в какой бы форме он ни случился, также станет скорее возвращением к правовой системе, чем ее разрушением. Даже если в ходе его и будет проявлено неуважение к священной на первый взгляд “диктатуре законов”.
