В конце мая на французском курорте Довиль, где проходили бдения G-8, действительно душновато, но я сильно сомневаюсь, что кондиционеры в помещении, где проходит тет-а-тет на высшем уровне, не работали. Хозяин встречи президент Франции Саркози такой прокол вряд ли допустил бы. В сфинксов Обаму и Медведева превратила повестка дня, тяжелая, как штанга тяжеловеса. Но главное, что собеседники взяли вес. Как сказал один из советников Обамы, “результаты встречи в Довиле продемонстрировали, что отношения между президентами Обамой и Медведевым продолжают давать результаты”. А это, повторяю, главное…
На тет-а-тете Обама—Медведев доминировала Ливия, по сравнению с которой атмосфера Довиля, даже при нечеткой работе кондиционеров Саркози, напоминает Северный полюс. Если попытаться сформулировать в одной афористической фразе суть переговоров Обама—Медведев, то она будет звучать примерно так: Россия встала наконец под знамена “крестоносцев”. И слава богу! Более того, Россия тоже наконец приветствовала “арабскую весну”, начало которой положила “жасминовая революция” в Тунисе. В течение нескольких месяцев Кремль и особенно московский Белый дом никак не хотели выпускать из своих жарких объятий региональных диктаторов арабского Востока и Северной Африки и ни единым словом не приветствовали народы, сбросившие их иго. Слова “свобода” и “революция” не были ни разу озвучены Москвой, которая отпихивалась от реалий дипломатической абракадаброй о “нахождении консенсуса” между палачами и их жертвами. Если президент Медведев в своих высказываниях еще сохранял сдержанность, осторожность и гибкость, то чем ниже по иерархической лестнице, начиная со Смоленской площади, тем резче хлестала Москва Вашингтон, НАТО и Ко.
Когда же начались события в Ливии, Москва сбросила “консенсусную” маску и по существу приняла сторону маньяка Каддафи, хотя в Совете Безопасности ООН она воздержалась от наложения вето на резолюцию 1973.
Принципиальную и даже теоретическо-историческую оценку такой позиции Москвы дал, как известно, премьер-министр России Владимир Путин. 21 марта он назвал резолюцию СБ ООН по Ливии “неполноценной и ущербной”. Более того, он сказал: “И вообще, это мне напоминает средневековый призыв к крестовому походу, когда кто-то призывал кого-то идти в определенное место и чего-то освобождать”. (Сравнение НАТО с крестоносцами тут же подхватил Каддафи.) Путин заявил, что в действиях союзников в Ливии нет “ни логики, ни совести”. Президент Медведев и тут был более сдержанным. Он даже слегка пожурил своего премьера за исторический экскурс. Тем не менее президент заявил, что боевые действия, конечно, допускать нельзя. Он подчеркнул, что Россия понимала, что делала, а не “била себя крыльями по корпусу”, и предложил посреднические усилия Москвы в конфликте. Как и в начале “арабской весны”, вниз по московской иерархической лестнице комментарии были более суровыми — а-ля Савонарола. Министр иностранных дел Сергей Лавров разнес Запад на лекции в Калининграде перед студентами федерального университета имени Канта. (А почему не Михаила Ивановича Калинина, нашего всесоюзного старосты Калиныча?)
Ну а подчиненные Лаврову Долгов и Лукашевич, раскрывая кантовскую “вещь в себе”, обвинили коалицию, первый — в “грубых отступлениях”, а второй — в преследовании цели смены режима в Ливии. В интервью телеканалу Russia Today их шеф Лавров дал такую интерпретацию ливийских событий. Оказывается, у “многих оппозиционеров” в регионе “создалось искушение провоцировать” ситуации вроде ливийской, чтобы заставить вмешаться Запад на их стороне, “вместо того чтобы правительства решали свои проблемы независимо”, то есть Мубарак в Египте, Каддафи в Ливии и так далее. Но это было бы независимо от воли их народов, господин министр! В интервью “Московским новостям” Лавров подчеркнул: “Коалиция добивается смены режима, что Каддафи и его родственники — законная цель. Это уже совсем перебор”.
Президент Медведев тем временем высказывал пожелания, чтобы события в Ливии развивались “по какому-то спокойному сценарию, чтобы были использованы все механизмы примирения…” Но спокойный сценарий не овеществился. Механизмы примирения не сработали. Оно и понятно. События в Ливии не конфликт двух групп, борющихся за власть, а революция, к которой механизмы примирения не применимы по определению. Москве было жаль расставаться с Каддафи. Она простила ему долги советского времени и дала ему разбить шатер на территории Кремля не ради его прекрасных глаз, а ради 4 миллиардов долларов, которые он обещал заплатить за российское оружие, ради права первой ноги, которое он предоставлял российским нефтяным компаниям. Недаром российский посол в Триполи назвал угрозу этим контрактам “изменой интересов России”.
Но realpolitic — реальная политика, или, точнее, политика реалий, столь любимая сердцу Генри Киссинджера, сильнее любых контрактов, а тем более эмоций. К чести президента России, он это понял. Он понял, что бессмысленно и опасно продолжать цепляться за живой труп Каддафи. И не только с точки зрения интересов ливийского народа, интересов “арабской весны”, мира и безопасности в регионе, но и с точки зрения национальных интересов самой России.
Свершив крутой поворот в Довиле сначала на переговорах с Обамой, а затем присоединившись к заключительному коммюнике G-8, Медведев буквально одним махом сделал Россию “центральным игроком в событиях, развертывающихся в Северной Африке”, — признает газета “Нью-Йорк таймс”. А это крупное дипломатическое достижение, тем более что до последних дней роль Москвы в событиях на арабском Востоке была крайне маргинализованной. Она находилась далеко не в блестящей изоляции и среди европейских государств, и среди членов клуба Большой восьмерки.
В чем состоит крутой поворот, сделанный Медведевым во французском курортном городе? Вместо того чтобы поддерживать ливийского тирана, цепляться за его бурнус и накидку, Медведев заявил: “Пусть уходит, куда хочет, на самом деле, как говорится, на все четыре стороны, и Россия готова способствовать этому, используя свое влияние в Триполи”. Правда, Медведев уточнил, что это не означает новое появление шатра Каддафи на территории Кремля. По общему мнению западных комментаторов, если Москве удастся устранить Каддафи мирным путем, ее престиж сильно повысится и она “заслужит” международные рукоплескания.
Вдохновенный новыми инструкциями своего президента и забыв свои прежние инвективы в адрес “крестоносцев”, специальный российский представитель на Ближнем Востоке и Африке Михаил Маргелов вскоре направил свои стопы в Бенгази — временную столицу повстанцев, которую еще вчера Москва в упор не видела. Говоря о возможном месте изгнания Каддафи, Маргелов даже допустил остроту в адрес своего недавнего друга Каддафи, сказав, что у него широкий выбор на будущее — “от тихой жизни бедуина в ливийской пустыне до судьбы Милошевича в Гааге”. (В Гааге находится Международный трибунал.) Оказывается, именно в этих целях — по Михаилу Маргелову — Россия не эвакуировала своего посольство из Триполи! Оказывается, ради этого она поддерживала контакт с окружением Каддафи! Но с кем именно, Маргелов отказался сказать. Спрашивавшему его репортеру он ответил: “Представьте себе, я назову вам имя этого человека, а на следующий день у него отсекут голову?” Тот еще юмор! Но позвольте спросить: как можно было рассчитывать на “спокойный сценарий” и “механизм примирения”, имея дело с головорезами?!
В Триполи, естественно, были потрясены “коварством русских”. Выступая на пресс-конференции, заместитель министра иностранных дел Халид Каим заявил, что Ливия ожидала солидарности от России после сорока лет близких коммерческих и политических отношений, а не “сговора по Франции”, который объединил Москву с западными державами с целью свержения Каддафи. Каим подчеркнул — в пику Медведеву, — что правительство Ливии откажется от любого дипломатического посредничества Москвы в этом направлении. Господина Каима можно понять. Кому хочется, чтобы ему сделали “секир-башка”, как это предсказывает шутник Маргелов?
Существует еще одна, хотя и очень тонкая ниточка — Африканский союз. На прошлой неделе его лидеры встречались в Аддис-Абебе и приняли решение возобновить свои посреднические усилия. С этой целью в Триполи направлен президент Южной Африки Джейкоб Зума. Как говорят, результатом визита Зумы будет по крайней мере встреча с Каддафи, который по сути дела исчез с радара из-за охоты на него коалиционной авиации.
На итоговой пресс-конференции в Довиле президент Медведев оперировал уже терминологией резолюции G-8 по Ливии. Он сказал, что режим Каддафи потерял свою легитимность и должен уйти, что международное сообщество уже не видит в нем лидера Ливии. Жаль, что на осознание этого неопровержимого факта у Москвы ушло так много времени. Но лучше поздно, чем никогда.
Сближение по Ливии открыло некоторые, хотя далеко не все шлюзы в отношениях Россия—Запад. Так, например, президент Медведев приветствовал решение Вашингтона включить Доку Умарова в список особо опасных террористов и объявить вознаграждение в пять миллионов долларов за его голову. (За информацию о его местонахождении.) Медведев подчеркнул, что если этот шаг Соединенных Штатов будет способствовать уничтожению Умарова, то такой результат можно только приветствовать, “потому что у американцев есть свои возможности и свои навыки. Американцы понимают, что мировой терроризм не имеет границ, и у нас на Кавказе, по сути, работают представители все той же террористической сети, с которой борются сами американцы”.
Еще совсем недавно подобное заявление российского президента или премьера было бы просто немыслимым. Внесение Доку Умарова, формально все еще гражданина России, “в национальную программу США “Вознаграждение за содействие правосудию”, где он характеризуется как “ключевой лидер террористов”, было бы расценено как попытка вмешательства во внутренние дела России на Кавказе под соусом совместной борьбы против терроризма, как новое проявление американского унилатерализма и триумфализма, которые, как международный терроризм, не признают государственных границ. А слова президента о том, что у американцев есть свои возможности и свои навыки, которые он “только приветствовал”, воспринимаются как карт-бланш на операцию, вроде абботабадской, когда “морские тюлени” ликвидировали лидера Аль-Каиды Осаму бен Ладена на пакистанской территории, не спросив предварительного разрешения Исламабада, но уже в отношении Доку Умарова.
Говоря о новой роли, которая открылась для России после саммита Большой восьмерки во Франции, наш старый знакомый Михаил Маргелов подчеркнул, что Россия занимает уникальную позицию в возможном переговорном процессе по Ливии, поскольку-де “русские солдаты никогда не воевали против африканских стран и против африканских народов”. Не буду придираться к этим словам господина Маргелова, не буду напоминать ему, сколько крови и слез стоили попытки советского руководства насадить силой социализм хотя бы в Эфиопии, Сомали, Йемене. Да, российские солдаты играли роль крестоносцев, то есть серпа и молота, в основном в других регионах мира. Историческое значение другого Михаила — Горбачева — состоит в том, что он не позволил Советской Армии (или не смог позволить) сыграть эту же роль, чтобы подпереть Берлинскую стену и остановить восточноевропейское домино, воспоминания о котором пугали Москву перед лицом домино арабского.
Что дальше? Мы сдали Мубарака, и слава богу. Мы сдаем Каддафи, и тоже слава богу. Но мы еще не готовы сдать Асада, применяя к Сирии весь тот арсенал аргументации и словес, которые мы применяли еще вчера в отношении Египта и Ливии. И это еще один пример реактивности нашей внешней политики, отвыкшей играть на опережение. Мы все чаще ударяем противника копытом, когда он труп или полутруп. А это значит: отдавать инициативу “крестоносцам”, а вместе с ней и историческую динамику.
И, наконец, два слова о внутриполитическом значении изменения нашей внешнеполитической позиции на сессии G-8. Очищая себя от таких союзников, как арабские диктаторы, мы укрепляем и развиваем демократические начала нашего государства (принцип: скажи мне, кто твой друг…), успешнее встраиваемся в ареопаг демократических государств (принцип: с кем поведешься, от того и наберешься). Смягчение международной напряженности, учит история, важнейшая составная внутренней разрядки, ликвидация идефикса “осажденной крепости”.
Миннеаполис, 29 мая 2011.
