“Ни в коем случае не пытайся ничего фотографировать, не признавайся, что ты журналистка, и вообще молчи, — инструктирует меня каирец Адиль, мой проводник, перед походом на Тахрир. Мою голову и плечи покрывает платок. — На все воля Всевышнего, но лучше не искушать судьбу”.
После сильных землетрясений обычно случаются афтершоки — повторные удары. Афтершоки январской революции в Египте будут длиться еще очень долго. Может быть, до июня — времени парламентских выборов. А скорее всего, до сентября, когда Египет изберет нового президента.
В любом случае те дни, которые сейчас, — междуцарствия, пятничных тусовок на Тахрире, наивных надежд, что все в итоге будет хорошо… — они уже не повторятся.
“Эх, яблочко, да ты хрустальное, /Революция моя — социальная! “
…Я достаю фотоаппарат.
Прямо по Марксу
В конце января пришлось сдавать билет в Египет. В Каире, не разбирая хороших и плохих, били всех журналистов подряд. Восстание из Twitter’a стихийно выплеснулось на улицы, подминая под собой прежние устои… Лететь вместе со мной в неизвестность не захотел никто. Лететь одной было стремно, потом вылеты вообще запретили.
Расстроилась ужасно.
Революция, особенно чужая, за которой наблюдаешь как бы из-за угла, имея на руках обратный билет домой, — это всегда прикольно.
Я — чужестранка.
Кто вершит историю — личность или толпа? В 2011 году от Рождества Христова ответ на этот вопрос все-таки был найден. Прямо по Карлу Марксу. У египетской революции не было лица. Лишь колыхающаяся, разгневанная масса.
Теперь диктатор за решеткой. Да здравствует демократия?
“Мубарак. Мубарак. Мубарак” — о нем судачат сегодня во всех кафешках, торговых лавках, отелях, на пляже. Многие же, как ни странно, с сочувствием: заканчивать свои дни в тюрьме Калабош, в коме, тому, кто тридцать с лишним лет правил огромной страной, — это по меньшей мере… м-м-м-м… неприятно.
“Почему его не оставят в покое? Зачем был нужен этот переворот — Мубарак сам уже раз шесть просил отпустить его на пенсию! Но кому-то было важно устроить эту заваруху, которая пока принесла нам одни убытки! “— таково мнение простых египтян.
“Конечно, Мубарак был нехороший человек — только очень нехороший человек превратит страну в источник дохода для себя одного. Мы жили как животные. С другой стороны, кто из политиков без греха? “
Вот уже почти четыре месяца в стране президентствует свобода. В Александрии, Хургаде, Луксоре, Каире…
Как изменился Египет за эти сто с небольшим дней?
Египетские американские горки
Главная улица Хургады, местный Арбат-Шератон, перекопана по периметру. Когда начались события и поток туристов резко сошел на нет, муниципальные власти решили времени не терять — заодно поменять все городские коммуникации. Только раскопали Шератон, как революция закончилась.
Забрасывать ямы обратно было лень. Так дорога и стоит в траншеях, будто здесь прошли бои. Народ чертыхается.
Наша машина села пузом на один из завалов. На подмогу кинулись арабы из окрестных лавок. Мусульмане, христиане — сам черт не разберет!
Они дружно приподняли автомобиль и вернули его в колею — пяти минут не прошло. “Русские, приезжайте! “— сказали хором на прощание. Конечно, без нас здесь плохо.
Отели в Хургаде стоят полупустые. Двадцать процентов всего от прежнего наплыва туристов. Хотя с погодой в этом мае сказочно фартит: вместо 35 градусов жары всего 27–28 с ветерком.
Но, несмотря на официальное благословение российских властей посещать курорт, возвращаются сюда пока что самые крейзи.
Поэтому египтяне минимизируют убытки как могут, то есть за счет качества сервиса. “Все включено” сегодня — это аттракцион на выживание. Египетские американские горки.
— Разве так можно кормить людей?! То, что не доели в обед, предлагают на ужин — салаты воняют, фрукты вялые, — рассказывает Наталья из Сибири. — Причем мы же не в “трех звездах” остановились, а в “пятерке”! Я умудрилась подхватить расстройство желудка от обычного бобового супа!
Несколько дней назад в одном из отелей Хургады умерла от отравления русская туристка Ангелина Линева. Замять скандал не удалось, но в итоге власти заявили, что женщину погубили какие-то лекарства, которые она выпила сама. “Никто в Хургаде не расскажет вам правду”, — анонимно поведал “МК” один из местных гидов.
— Пару дней назад во время морской прогулки утонул наш мужчина — с сердцем стало плохо. Знаете, сколько денег пришлось заплатить хозяевам, чтобы об этом не узнала пресса? Сейчас это необходимо вдвойне: если иностранцы вместе с их кошельками не вернутся — Хургада погибнет!
Давлюсь пресными лепешками в отеле, дожидаясь вечера: на улице за 3 фунта (15 рублей) можно выпить стакан свежевыжатого сока, финиковое молоко, а еще пенистый напиток под названием “дум” из измельченных плодов невиданного дерева, похожих на сушеные киви.
Рядом со мной по Шератону шагает Серега. Он тутошний. Хургадинец. “Из Красноморска — так русские переименовали этот город”, — шутит мой провожатый.
Завтра. Вместе с абрикосами
В прошлой жизни Серега существовал в Белоруссии. Профессия у него была самая романтическая: обслуживал перед вылетом вертолеты. Завербовался по контракту в далекую африканскую страну Джибути — на балансе правительства этого крошечного государства находилось два потрепанных российских “МиГа”.
— Представляешь, вокруг нищета, жарища, пустыня — ну как везде здесь, по столице стаи бродячих верблюдов бродят, а мы живем на роскошной вилле, получаем доллары и в ус не дуем — по сравнению с моим родным Минском это был рай!
Когда “МиГи” умерли от старости, контракт закончился. В Белоруссию 32-летний Серега возвращаться не захотел. “Я — гражданин мира! Почему я должен признавать границы государств, которые установили тираны? Хоть египетский Мубарак, хоть наш Лукашенко. Я свободен”.
Перезимовать Серега тормознул в Хургаде. Египет — перевалочный пункт для многих россиян, ищущих смысл счастья. Мекка дауншифтеров, вольных бродяг и искателей приключений. Море, солнце, “ничегонеделать”…
Все вроде планируют задержаться ненадолго — покупаться, позагорать, — так незаметно проходят годы.
— Живу без визы. Когда все-таки решу уехать — в аэропорту возьмут штраф, и все дела, — объясняет Сергей. — До революции белых европейцев полицейские вообще не трогали. На местных были облавы, а наши гуляли. Но, честно говоря, уже поднапрягает тут — работать-то все равно надо. Откладывать не получается — для того, чтобы откладывать, нужно думать о завтра, а здесь, в Египте, тысячелетиями длится сегодня…
“Завтра. Вместе с абрикосами” — эта фраза переводится на арабский как “никогда”.
Мы с Серегой тормозим возле крошечной передвижной будки с бараньей шаурмой. Хозяин спит тут же — на земле, завернувшись в рваное одеяло. Увидев нас, вскакивает, горкой утрамбовывает в булочку мясо с сочной подливой.
1 доллар все удовольствие.
— Знаешь, какой кошмар был, когда начались демонстрации? У меня ни рубля отложенного. Жили на полдоллара в день вдвоем с приятелем, как в ленинградскую блокаду! — революция запомнилась Сергею прежде всего отсутствием жратвы.
Как-то вечером, рассказывает, проснулись от шума (днем, как известно, все египтяне спят, жизнь здесь начинается с заходом солнца. — Авт. ) — в центре Хургады остановились два автобуса, оттуда выпрыгнули манифестанты с транспарантами “Долой Мубарака!”.
Пошли громить лавки, двинули на отели. Хургадинские коммерсанты в ответ взяли дубинки, чтобы отстоять нажитое непосильным трудом.
Стенка на стенку.
Хургадинцы победили. Возможно, потому, что отступать им было некуда — за ними магазины.
Долой портреты тирана!
— Революции делают бездельники. В Каире полно бездельников. Они за деньги и шли на Тахрир. А мне что — делать нечего? У меня магазин парфюмерных ароматов, лучший в Египте, я тебе честно признаюсь, я воевать не хочу! — клянется пузатый Мустафа, профессионально опустошая мой кошелек.
— Самое удивительное, что этих манифестантов в Хургаду привезли из деревеньки Кофры, с родины Мубарака. Кто оплачивал их выступление, кому это было нужно — осталось за кадром! — рассказывает еще одна русская хургадинка, 45-летняя Марина.
Судя по всему, 90% народа до января вообще было по фигу — Мубарак у власти или не Мубарак. Население безграмотное, нищее, живет на подножном корму. Им ли до светлых идей преобразования общества?!
Это уж потом, когда началось тахрирское противостояние, все вдруг спохватились: а ведь и правда — тиран в президентском кресле, комендантский час в стране длится тридцать лет, 101-е из 169 мест занимает Египет по уровню жизни, внешний долг составляет чуть ли не четверть годового дохода…
Кто в этом виноват?
Мубарак-1. Мубарак-2. Мубарак-3. Вряд ли эти хургадинские районы-клоны назвал в честь себя сам бывший президент — скорее всего, выслуживались его подданные, — но пока их никто не переименовал, руки не дошли. Портреты Мубарака висели на всех перекрестках. На дверях офисов, заборах, остановках. От стандартной фотки на дверях крошечного кафе до двухметрового парадного гиганта на основных магистралях.
— Люди, которые вешали Мубарака, имели поблажки и налоговые льготы. Ничего личного — просто бизнес.
От былого многообразия лика Мубарака сегодня почти ничего не осталось — только на въезде в Каир обзорная панорама одинаковых фейсов бывшего лидера, выложенных, кажется, чуть ли не из цветов; их не уничтожили — высоко лезть, наверное.
Хургадинские райончики-тезки друг от друга все же немного отличаются — в Мубараке-2, например, живут русские. Из тех, кто со временем преуспел, сделал свой небольшой бизнес (обязательно с египетским гражданином в учредителях — насчет этого пункта мубараковское законодательство было предельно строго. — Авт. ).
Остальные — бродяги, перекати-поле, со временем стали плоть от плоти египтянами, модифицировались — разве что кожа у наших чуть посветлее…
Революция без лиц
— С вами на машине я в Каир не поеду — поеду на автобусе, — категорично заявляет Кирилл.
— Почему? — я искренне его не понимаю.
На Кирилла вся надежда на Тахрире. Что нас там не убьют, не ограбят. Он не просто “русский хургадинец” — он из тех, кто живет здесь очень давно, разговаривает на арабском гораздо лучше, чем на русском, знает всех вокруг, принял мусульманство. А как артистично Кирилл жестикулирует, обсуждая с местными их последние политические новости, — заглядишься и заслушаешься!
Каждый вечер Кирилл заседает в кафе на Медина ля Рус — не Русской площади, увы, а всего лишь на площади Русалки. В кафе висит меню: пельмени, окрошка… Говорят, особым спросом не пользуется — кто приезжает в Хургаду для того, чтобы покушать щи? Мы элегантно балуемся черным ромом.
— В автобусе тепло, светло, и на завтрак дают булочки. А ехать с вами на машине — у меня дурное предчувствие, — Кирилла не уговорить. Уже после его ухода вертолетчик Серега философски замечает: “Он боится, что нашу машину тормознут где-нибудь в пустыне — и все, поминай как звали. 450 километров ехать — не шутка! “
— Кто тормознет? — недоуменно переспрашиваю я.
— В лучшем случае полицейские, — отвечает Серега. — А могут бедуины или сбежавшие после переворота уголовники. Тюрьмы же кто-то открыл. Абреки рванули в пустыню. Теперь бродят там, грабят всех подряд! Сейчас на сафари в пустыню даже экскурсии почти не возят.
Красные приходят — грабят. Белые приходят — грабят. Зеленые приходят… Все революции мира творятся по одному и тому же сценарию.
Впрочем, дорога до Каира проходит спокойно. Только один раз возле любимого отеля Мубарака, аккурат на середине пути, нас остановили охранники — искали в машине бомбу. Но даже на водительские права не взглянули.
В Каире встречаем Кирилла. Тот взъерошенный, злой. Оказалось, в автобусе у него, наоборот, проверили паспорт и чуть не выбросили к бедуинам, потому что тот — как у большинства русских — оказался с просроченной визой.
Потом Кирилла выловили в гостинице. Пообещали сообщить в полицию, если не уберется прочь.
— При Мубараке такого беспредела не было! — возмущается Кирилл, впрочем, слегка забывая о том, что документы у него действительно не в порядке. — А теперь к власти пришли военные, вот и творят что хотят — устроили, понимаешь, паспортный режим, регистрацию, честным людям житья не стало!
Кружимся по городу четыре часа, пытаясь попасть с окружной дороги в центр. Сегодня пятница — выходной у мусульман. Улицы забиты пробищами, по сравнению с которыми наши московские заторы кажутся легким развлечением.
Такое впечатление, что все каирцы нынче спешат на Тахрир. Я требую у моих спутников, чтобы, пока суть да дело, они нашли там мне хоть одного настоящего революционера — того самого, который своим героическим стоянием на площади помог свергнуть режим Мубарака.
— Да на площади в те дни находился весь город — все тридцать миллионов человек! — пафосно начал один из местных. — Нет, меня там не было — у меня сестра выходила замуж. Я на свадьбу уехал.
— У брата сын родился, двух баранов зарезали, — объясняет свое неучастие в перевороте другой гуляющий по площади.
— Я должен был там быть! — 19-летний Мухаммед гордо распрямляет грудь. — Утром встал и думаю: пойду-ка я на Тахрир! А потом увидел, что погода хорошая, и пошел на пляж. Решил, что завтра пойду на площадь, а завтра революция уже закончилась нашей победой…
Цена свободы
Увы, пока что египетская революция ничего не решила — лишь обострила множество проблем. Тех самых, которые — как пробка на каирской дороге — затыкал собой Хосни Мубарак.
Прежде всего это проблемы межконфессиональные. Вчерашние соратники по стоянию на Тахрире — мусульмане и христиане, — когда их главный враг, президент, оказался повержен, принялись выяснять взаимоотношения.
В начале марта в египетской провинции Хелуан экстремисты сожгли христианскую церковь — погибли 13 человек, больше ста были ранены, после чего по всей стране прокатились демонстрации христиан.
— При Мубараке такого не было. Он правил нами железной рукой, но и всячески препятствовал тому, чтобы государство стало закрытым и шариатским. Теперь же наша жизнь и наша безопасность ухудшаются день ото дня, — у Самира небольшая сувенирная лавочка в центре Каира. Он принадлежит к тем самым 10% христиан-коптов, против которых начались гонения, — а это, между прочим, 8 миллионов человек.
Буквально десять дней назад в районе Гизы у церкви Мари-Мина собрались несколько тысяч салафитов — одного из самых крайних течений мусульманства, разновидности ваххабитов. Они перекрыли движение автомобилей и подожгли дома. Свое поведение радикальные мусульмане объяснили тем, что кто-то сказал им: в церкви насильно удерживается девушка-христианка, желающая перейти в ислам.
Уличные бои продолжались несколько дней — сотни разбушевавшихся каирцев усмиряли полиция и армия, есть погибшие.
— Бывают люди плохие и бывают хорошие, они разделяются не по вере, — Самир показывает мне татуировку на руке — маленький выбитый крест; в отличие от креста нательного от такого за секунду не избавишься, он уже навсегда. — Что будет с нами завтра, если жизнь не улучшится? …
Самир просит меня снять платок с головы. Немного странно. В центре Каира, на Тахрире, женщине лучше не выделяться из толпы — даже власти демократичной Хургады после революции потребовали, чтобы туристки не шатались теперь по городу в шортах и майках, соблюдали арабский дресс-код.
Но я подчиняюсь Самиру. У него такие печальные глаза. И этот черный крестик на левой руке…
Он видит, что я расстроена, и пытается меня насмешить.
— А знаешь, чем египетские христиане отличаются от мусульман? Вторые только курят шишу (гашиш), а нам еще можно пить спиртное… Хочешь рома? Или лучше сигаретку? …
* * *
— Возможно, если бы в нашей стране не было бы множества проблем, оставшихся после Мубарака, нищеты, безработицы, мы бы воспринимали этот переходный период гораздо легче, — говорит мне господин Хамди Ахмет, чей близкий родственник — член парламента от бывшей правящей партии — летом намерен баллотироваться вновь. — А так каждый винит в проблемах своего соседа, вчерашние друзья стали врагами… Но я уверен: все в итоге будет хорошо!
“Все будет хорошо! “— как заклинание джинна из бутылки, повторяют тысячи египтян и с надеждой ждут сентября. Именно тогда у руля станет новый президент — молодой, энергичный, который отдаст землю крестьянам, а фабрики — рабочим…
О президентских амбициях в Египте пока заявили три возможных кандидата. Их программы, впрочем, как будто написаны под копирку: создать новые рабочие места, провести реформы полиции и армии, прекратить коррупцию, любить свою страну и свой народ, накормить его досыта, в конце концов…
И — все будет хорошо.
Суэцкий канал, продажа нефти и газа, сельское хозяйство — это Египет. Но, как ни странно, именно от туризма (который, кстати, составляет всего 11 процентов годового ВВП) во многом зависит то, останется ли он светской страной или превратится со временем в закрытое арабское государство, в котором, выходя в город из отеля, женщины будут вынуждены опускать глаза долу и надевать хиджаб.
Те, кто завязан на туристическом бизнесе, этого, разумеется, не хотят.
Они сделают все, чтобы иностранцы чувствовали себя здесь как дома и распахивали пошире свои кошельки.
Каир — Хургада — Москва
