Системная оппозиция в виде КПРФ и ЛДПР — это по-прежнему стоячее болото. А несистемные демократы, несмотря на все страхи власти, больше напоминают не грозных оппонентов режима, а кружок по интересам. Почему в России так и не появилась влиятельная и цивилизованная альтернатива нынешней тандемократии? Потому что власть наглухо законопатила все возможные каналы для выражения протеста? Согласен на 100%. Но только ли в этом дело? Может, и сама оппозиция страдает от политических болезней, катастрофически сдерживающих ее рост?
Болезнь первая: западофилия
“Россия — страна с монархическим сознанием. У нас нет традиции мирного перехода власти от одной политической силы к другой. В глазах населения легитимна только та власть, которую нельзя убрать через выборы. Царь в стране может быть только один. И пока старый царь политически жив и здоров, народ никогда не поверит в серьезность других кандидатов на престол” — так политолог Станислав Белковский объяснил мне причины отсутствия в нашей стране реальной оппозиции.
При всей депрессивности подобных слов в них однозначно есть рациональное зерно. Все мы — рабы привычек и обычаев. В Англии с 1937 года пост лидера оппозиции является должностью, оплачиваемой из государственного бюджета. Многим поколениям жителей нашей страны более привычна ситуация, когда “лидерам оппозиции” предоставляют лишь кров и еду — в виде тюремной камеры и баланды.
Но вот являются ли традиции и привычки непреодолимым препятствием для политического развития? Есть на юге Африки такая страна Ботсвана. Почти во всех других странах Черного континента власть, как правило, меняется с помощью государственных переворотов. В Ботсване с самого момента получения независимости в 1964 году проходили регулярные и вполне себе честные выборы. В остальной Африке принято плевать на писаные законы. В Ботсване, если ты нарушаешь правила уличного движения, в машине воцаряется молчание: твоим пассажирам за тебя стыдно. В большинстве государств Африки природные ресурсы приносят пользу только узкой группке элиты, но не всему населению. В Ботсване доходы от торговли алмазами позволили сделать страну процветающей. Здесь самая низкая младенческая смертность в Африке. А уровень коррупции — как в Португалии и Южной Корее.
В чем секрет успеха этого маленького африканского государства? Некоторые эксперты считают: все дело в традициях местного племени тсвана. Мол, здесь издавна принято решать все важные вопросы консенсусом на специальных деревенских советах.
Но вот незадача. Рядом с Ботсваной, на территории Южно-Африканской Республики, тоже живет племя тсвана с теми же самыми традициями. В период апартеида, стремясь загнать черных в резервации, белые создавали для них формально независимые государства — бантустаны. Так вот, в бантустане, созданном для племени тсвана, все было как и в остальной черной Африке: коррупция, государственные перевороты, массовое насилие.
Выходит, дело все-таки не в самих традициях, а в том, как они используются. Выше я уже сказал о различиях между российскими и британскими традициями. Теперь стоит поговорить о том, в чем, по моему мнению, они сходятся.
Англия — страна, где дико популярны левые идеи. Но, например, в Италии и Франции местные коммунистические партии в 1940—1950-х годах имели реальные шансы взять власть в своих государствах. А вот коммунистическая партия Британии на протяжении большей части своей истории оставалась карликовой организацией. Достаточно сказать, что на протяжении 31 года ее единственным представителем в парламенте был наследственный член палаты лордов барон Милфорд. В палату общин, состав которой определяет население, коммунистов упорно не избирали.
Почему так происходило? В глазах британского населения коммунисты были представителями интересов иностранной державы — Советского Союза. Итальянцев и французов подчиненность своих компартий Москве волновала мало. А вот для англичан это было страшным грехом.
Не знаю, было ли простым совпадением то, что Англия и Советский Союз были единственными странами Европы, которые упорно сопротивлялись Гитлеру, даже когда ситуация выглядела абсолютно безнадежной. Но я точно знаю другое. Население России чрезмерно терпимо к художествам своих собственных вождей. Но для него абсолютно невыносима мысль, что его страной будут рулить иностранцы.
Для нашей власти эта особенность национального менталитета уже давно не является секретом. Она вовсю использует ее в своих интересах. Недавно, например, я наткнулся на запись беседы товарища Сталина с немецким писателем Лионом Фейхтвангером от 8 января 1937 года: “Некоторые из этих критиков говорят: легализуете партию троцкистов — значит, у вас демократия. Не легализуете — значит, нет демократии. А что такое партия троцкистов? Это разведчики, которые вместе с агентами японского и германского фашизма взрывают шахты, мосты, производят железнодорожные крушения. Нам предлагают легализовать агентов враждебных иностранных государств”.
Вам это ничего не напоминает? Нет? Тогда вспомните речь президента Путина осенью 2007 года: “К сожалению, еще находятся внутри страны те, кто шакалят у иностранных посольств, рассчитывают на поддержку иностранных фондов и правительств, а не поддержку своего собственного народа. Тем, кто нам противостоит, нужно слабое, больное государство. Им нужно дезорганизованное, дезориентированное, разделенное общество”.
Я отнюдь не пытаюсь объявить Путина сталинистом. ВВП — политик, который делает то, что обязан: бьет своих оппонентов таким пропагандистским оружием, которое наиболее эффективно в данный момент времени. Как я уже сказал, проблема вообще не во власти. Проблема — в содержимом голов российского населения, и особенно его либерально настроенной части.
В период правления Ельцина с понятием “демократия” в Россия случилась самая настоящая катастрофа. В глазах значительной части граждан оно приобрело то же самое значение, что и некогда “коммунизм” в глазах англичан: следование интересам иностранных держав.
Если рассуждать логически, то такая постановка вопроса абсурдна. Демократия — это власть народа в интересах народа. Демократическая страна подчиняется интересам иностранного государства, только если этого хочет основная масса населения. Но воспринятие тех или иных политических терминов общественным сознанием часто отличается от их буквального значения.
Спросите среднестатистического россиянина: “С чем у вас ассоциируется слово “демократия”?” И вы обязательно услышите про нищету, развал экономики, власть криминала, развал великой державы, внешнюю политику, основанную на односторонних уступках иностранным государствам.
Демократические лозунги имеют реальный шанс вновь набрать популярность в России только в одном случае: если они очистятся от грязи. И часть этого процесса очищения заключается в следующем: в общественном создании между понятиями “демократия” и “владычество иностранцев” должен перестать стоять знак равенства. Подобная задача монументальна сама по себе. Но чтобы приступить к решению проблемы, надо для начала четко осознать: у меня эта проблема есть. Однако именно этого как раз и не происходит.
Была у меня в свое время знакомая — чудесная молодая девушка. Она по зову сердца ходила на все “марши несогласных” и искренне переживала из-за каждого трагического случая в любом регионе. Но при этом красавица постоянно мне повторяла: “Я — не патриот!” Парадокс? Не скажите. Царская и советская эпохи приучили россиян относиться к государству как к чему-то чуждому, враждебному и опасному. А такое светлое понятие, как патриотизм, приобрело неизгоняемый привкус казенщины и неискренности.
У демократов старшего поколения этот синдром выражен еще более остро. От слов “чрезмерное преклонение перед заграницей” веет борьбой с космополитизмом и вообще затхлым ароматом сталинской эпохи. Но из песни слов не выкинешь. Многие наши демократические деятели воспринимают свою страну как грубого, жестокого и невоспитанного ребенка, который нуждается в постоянной опеке со стороны “взрослых” с Запада.
Прошлой осенью я оказался на церемонии награждения польскими орденами российских общественных деятелей за их помощь в увековечивании памяти погибших в Катыни. Типичное выступление награжденного звучало примерно так: “Спасибо за орден. Но я не совсем пониманию, почему мне его дали. Ведь все, за что меня благодарят, сделали сами поляки. Моя страна, к сожалению, не имеет к этому ровным счетом никакого отношения”. Лично мне слушать в иностранном посольстве такие речи от соотечественников было довольно-таки стыдно: и за них самих, и за страну. И судя по моему разговору со знакомым польским дипломатом, он вполне понимал мои чувства. Но собравшаяся российская демократическая тусовка одобрительно кивала.
Впрочем, бог с ними, нашими общественными деятелями-демократами. Они, по крайней мере, не претендуют на непосредственное управление страной. Но как быть с действующими лидерами нашей демократической оппозиции? Элементарная логика подсказывает: сохраняя приверженность либеральным идеям, от Запада надо максимально дистанцироваться. Почему же они, напротив, сливаются с ним в объятиях и пытаются использовать Запад как рычаг в борьбе с нынешним политическим режимом в Москве?
“Мое кредо — страну не трогать, а вот негодяев наказывать, — ответил на мой недоуменный вопрос Борис Немцов. — Бывая на Западе, я везде выступаю за скорейшую отмену поправки Джексона—Вэника, максимально быстрое принятие России в ВТО и снятие всех запретов на поставки к нам высокотехнологичной продукции. Но я не считаю, что гражданские свободы — это внутреннее дело нашей страны: мы ведь члены ОБСЕ и Совета Европы. Из-за высокой коррумпированности нынешнего режима в Москве целевые санкции против конкретных чиновников приведут к гораздо более быстрому установлению демократии в России”.
Сразу скажу: я не ставлю под сомнение благородство мотивов Немцова. И его, и Владимира Рыжкова, и некоторых других оппозиционеров я хорошо знаю уже на протяжении многих лет. И это дает мне основание считать их настоящими патриотами, гораздо более настоящими, чем многие чиновники, кричащие сейчас: “да я за Россию любому пасть порву!”.
Однако вот аргументация Немцова меня как-то не убеждает. Или, вернее, так: если наши либералы задались целью максимально усложнить жизнь энному количеству “нехороших” российских чиновников, то они, может быть, на верном пути. Но если цель состоит в изменении сути российской политической системы, то наши демократы явно сбились с курса.
Болезнь вторая: скрытая кремлефилия
“Нам приходится бороться не только с властью, но и с теми ее националистическими и полуфашистскими оппонентами, которые представляют собой даже большую угрозу, чем власть. Есть те, кто считает: наша главная задача — свалить режим. И для этого все должны объединиться. Но даже удачное объединение против — пиррова победа. Мы уже много раз наступали на эти грабли — и в 1917-м, и в 1991 годах. Любое объединение демократов должно быть не против, а за” — так заместитель председателя партии “Яблоко” Сергей Иваненко объяснил мне политическое кредо своей организации.
А вот у многих формальных коллег Иваненко по оппозиционному лагерю несколько иное представление о роли “Яблока”. Самые разные люди — от Касьянова, Немцова и Рыжкова до бывших и действующих функционеров самого “Яблока” — убеждены: партия Явлинского уже давно по заказу Администрации Президента выполняет в российском демократическом движении функцию троянского коня.
Когда-то независимость Явлинского и его партии от Кремля была неоспоримой. Занимавший в 1999 году пост первого заместителя руководителя президентской администрации Олег Сысуев напомнил мне, как все выглядело в те далекие дни: “Из оппозиционных парламентских партий реально тогда можно было влиять лишь на ЛДПР — с помощью политического торга. Жириновский периодически обращался с просьбами — помочь таким-то своим спонсорам и присвоить ему наконец звание генерал-майора. Все остальные чувствовали нашу слабость. Мы им просто не были нужны. Например, Явлинский любил мне повторять: “Ну, лично вас мы всегда примем в нашу партию!”
Но после взлета политической звезды Владимира Путина все у “Яблока” вдруг начало лететь под откос. Сначала партия лишилась своего главного спонсора — изгнанного из России опального олигарха Владимира Гусинского. Вскоре у “Яблока”, правда, появился гораздо более богатый покровитель — Михаил Ходорковский. Но осенью 2003 года Ходорковский, как известно, оказался за решеткой. Явлинский не стал особо горячо вступаться за бывших спонсоров. Но, несмотря на это, на ближайших думских выборах его партия впервые за десять лет все равно не прошла в парламент.
Чтобы содержать в современной России зарегистрированную, но не входящую в парламент партию, по словам знатоков, требуется как минимум два миллиона долларов в год. Любая попытка взять эти деньги, допустим, у изгнанных за границу олигархов означала бы для “Яблока” лишение регистрации и политическую смерть. Кремль бы этого не потерпел. Ну а внутри страны взять подобные деньги партия могла только у околокремлевских структур.
Явлинский оказался перед страшной дилеммой. Даже самые ярые ненавистники Григория Алексеевича признают: партия для него — не просто дело его жизни. Это дитя, которого нужно спасти любой ценой. И Явлинский согласился эту цену заплатить.
В чем эта цена заключалась и заключается? “Находящемуся под капельницей больному не дают ни умереть, ни выздороветь, — объяснил мне ситуацию действующий член федерального руководства “Яблока”. — Главное, чтобы этот больной по-прежнему занимал место, а бесконечный процесс объединения демократов по-прежнему вызывал смех. Немцов и другие — вовсе не экстремисты, как говорит Иваненко. Люди в России любят сильных, умеющих договариваться и объединяться. Вы говорите, что сложение нулей дает нуль? Не так. Сложение почти нулей приближает нас к единице. Это сложение не гарантирует успех, но приближает нас к единице”.
Сергей Иваненко с такой постановкой вопроса, естественно, не согласен: “Нас упрекают в том, что у нас есть контакты с Кремлем. Поразительное лицемерие. Для любой легально действующей организации, особенно для партии, контакты с властью и с людьми, полностью зависимыми от власти (с российским бизнесом), неизбежны. Единственная альтернатива этому — партизанское движение. Если вы не ведете переговоров — это проявление слабости. Суть дела в другом. За последние пять-семь лет “Яблоко” вообще никому не мешало создать что-либо серьезное, а напротив, только поддерживало подобные инициативы. К сожалению, ничего не получается, и ничего даже отдаленно напоминающего дееспособную оргструктуру не появляется. Еще раз повторяю: даже если все соберутся в одну кучу, проблемы никуда не исчезнут. Полноценного демократического движения без ясной и популярной программы и без ярких и популярных лидеров не получится”.
Такая позиция выглядит вполне логичной. Но вот выдерживает ли она испытание фактами? Во время думских выборов 2003 года проходной барьер равнялся 5%. “Яблоко” получило тогда 4,5% голосов, а СПС — 4%. Идем дальше. В последние восемь лет “Яблоко” стабильно проигрывало все выборы. Единственное исключение — выборы в Московскую городскую думу в 2005 году: СПС и “Яблоко” объединились тогда в коалицию и преодолели 10%-ный барьер.
Кто-то может на это возразить: зачем вновь размусоливать события давно минувших дней? Даже по сравнению с 2005 годом авторитет демократов в обществе упал в разы. Ну а Явлинский покинул не только пост лидера партии, но и вообще большую политику. Разве не так?
Не так. Никуда Явлинский из большой российской политики не уходил. Более того, в наступающем федеральном выборном цикле ему, по данным “МК”, будет отведена весьма важная роль.
Сегодня Григорий Явлинский в основном проводит время в своем родном Львове на западе Украины. Жизнь в Москве не очень подходит для его больной жены. Но, несмотря на это, структура управления “Яблока” сильно смахивает на схему управления всей Россией: реальная власть находится не столько в руках формального лидера, сколько у его якобы отошедшего в тень предшественника.
“Явлинский как-то меня учил: реальным лидером партии является тот, кто контролирует ее финансы, аппарат и бюро”, — поделился со мной воспоминаниями бывший лидер молодежного крыла “Яблока”, а ныне председатель бюро движения “Солидарность” Илья Яшин. — Сегодня нити управления этими сферами по-прежнему у Явлинского. И номинальный лидер партии Сергей Митрохин такое положение вещей признает и принимает. Явлинский во время общения называет Митрохина Серегой, а тот его — по имени-отчеству”.
Теперь о грядущей роли Явлинского в большой российской политике. В период подготовки к намеченным на 3 апреля перевыборам Нурсултана Назарбаева на пост лидера Казахстана у местной президентской администрации возникла одна большая проблема. Никто из по-настоящему серьезных людей не захотел выполнить на этих выборах функцию статиста: выставить свою кандидатуру в противовес назарбаевской.
Политическая поляна в России вытоптана не меньше, чем в Казахстане. И в преддверии президентских выборов нашей президентской администрации тоже вплотную придется заняться проблемой статистов. Во время выборов-2008 роль кандидата-статиста от демократов выполнял уж совсем экстравагантный персонаж. На Андрее Богданове разве что не было написано аршинными буквами “made in Kremlin”.
Сейчас накал страстей в обществе гораздо сильнее, чем четыре года назад. И на роль статиста-демократа Кремлю требуется более серьезная фигура. Сразу несколько источников “МК” заявили: по просьбе президентской администрации Григорий Явлинский согласился выставить свою кандидатуру на новых выборах.
“У Явлинского десять человек охраны. Он со свитой передвигается на нескольких джипах. И, видимо, поэтому Явлинский считает себя крутым политиком, который как хочет вертит Администрацией Президента. Мол, СПС уже давно распался. А мы по-прежнему живем! Но это все иллюзия. Политическая партия — не самоцель, а механизм борьбы за власть. Вместо этого “Яблоко” превратилось в механизм запудривания мозгов для тех, кому бы не сумели заморочить головы Богданов и Гозман” — так прокомментировал мне эту ситуацию Илья Яшин. Лучше, наверное, и не скажешь.
Где же доктор?
“Общепринятое или главенствующее мнение по любому поводу редко или даже никогда является полной правдой. Только благодаря столкновению противоположных точек зрения остаток этой правды имеет шанс стать видимым глазу” — так знаменитый британский политический философ Джон Стюарт Милль описал в XIX веке функцию оппозиции в обществе.
В обществе с эффективно работающей политической системой борьба власти и оппозиции в конечном итоге укрепляет и ту и другую. В современной России все наоборот. “Власть и оппозиция — сообщающиеся сосуды, — сказал мне лидер питерского регионального отделения “Яблока” Максим Резник. — Чем более неадекватна власть, тем больше степень радикальности оппозиции. Когда идет поножовщина, трудно обсуждать содержательные вещи. В 1917 году партия кадетов была в России самой адекватной. Но на фоне кризиса она быстро растворилась. Сегодня в оппозиционной среде вновь растет количество людей, действующих по принципу “чем хуже, тем лучше”. Но это бесперспективный путь. Даже в случае победы оппозиции он ведет не к смене системы, а всего лишь к смене персоналий во власти”.
Но если нынешний вектор развития оппозиции бесперспективен, то где она может свернуть на более перспективные политические магистрали? В ходе бесед с противостоящими власти политиками я пытался найти для себя ответ на этот вопрос. Пытался, но не находил.
Как с грустью признался мне Владимир Рыжков: “В Иране оппозиция сумела найти темы, способные сплотить вокруг себя большое количество населения, — это права женщин и общая либерализация политической системы. Мы же по-прежнему блуждаем в потемках: нам так и не удалось найти ту струну, на которой можно успешно сыграть”.
Мой личный вывод тоже неутешителен. Описанные выше политические хвори нашей оппозиции носят слишком застарелый характер. Она не сможет быстро от них избавиться.
Что же тогда ждет нашу политическую жизнь? Сразу выведем за скобки вариант разборок внутри номенклатуры, которые приведут к реформе системы изнутри. Если это сделать, то остается единственный луч света в темном царстве — гражданский социальный протест против конкретных неразумных деяний власти.
От своих друзей-чиновников я много чего слышал, например, о движении в защиту Химкинского леса. Мол, на самом деле это не столько стихийный народный протест, сколько конфликт различных группировок внутри элиты. Но это тот редкий случай, когда меня мало волнует закулисная сторона вопроса. Тысячи людей защищали Химкинский лес в силу своих убеждений, а не за деньги. И неважно, что в конечном итоге власть скорее всего добьется желаемого. Даже внесение сбоя в работу перемалывающей все государственной машины — это уже победа.
Если движений, подобных химкинскому, будет много, социальный протест может когда-нибудь превратиться в протест политический. Но вот только возглавят ли этот протест нынешние лидеры оппозиции? Боюсь, что у них только два варианта: либо совсем уйти со сцены, либо излечить себя от своих политических болезней. Больным место в больнице, а не в политическом авангарде.
